— Даже и не мечтайте. — синяя кофта снова опережает его, и он недовольно смотрит в ее сторону.

— Между прочим, это мое место.

— Я в курсе.

— И вы его заняли.

— Я знаю.

— Может, встанете и освободите?

— Я ехала из Англии не для того, чтобы мои иллюзии об ирландских джентльменах разбились вдребезги.

Роберт раздраженно вздыхает и вдруг ловит себя на мысли, что не ищет в толпе лицо Мэри. Было бы забавно встретить ее здесь и сейчас и сделать вид, будто он не искал ее все недели. На самом деле, Роберт прекрасно понимает, что нарушает самое известное правило — любовники не становятся возлюбленными, но почему и бы не помечтать? Он заказывает бурбон и снова смотрит на то, как ромашка плавает в стакане, немного замутняясь синим свитером. Рукав лежит совсем рядом со стеклом, и если прикрыть один глаз, то можно представить, как искажение света превращает рукав в огромный комок шерсти. Тошнота появляется как раз тогда, когда Френк собирается закрывать бар, и он выходит обратно на улицу.

Облака летают по небу так безобидно, что можно подумать, будто началась заново весна, а не середина лета. Середина дождливого лета, когда небо напоминает ведро с пятью дырками на дне, и кто-то очень талантливый и умный льет воду, не думая, что та выливается на голову случайным прохожим. Дверь бара скрипит и на свет фонаря выходит синяя кофта. Черный плащ до асфальта, черная кепка, черная книга. Синяя кофта что-то бормочет про себя, повторяя фразы, наморщившись, и прищуренно смотрит на небо. Там пустота и тишина. А потом она вдруг отрывисто хмыкает и улыбается. Оказывается, синяя кофта тоже может быть девушкой. С черными короткими волосами, с тусклыми, немного водянистыми глазами и насмешливой улыбкой. Видимо, момент в книге не такой смешной, и она качает головой, стараясь нащупать что-то в карманах бездонного плаща. Чем-то оказывается пачка сигарет, но вот зажигалки нет, и, проворчав непонятное, она сует книгу в другой карман и чиркает спичкой. Роберт читает названия вывесок, а потом все-таки наблюдает, как она курит. Не так, как делают заядлые курильщики, не так, как делают молодые женщины в надежде обратить на себя внимание. Она просто держит сигарету двумя пальцами и выдувает дым куда-то себе под ноги.

— Я уже все закрыл! — слышится голос Френка.

— Хорошо, — пепел стряхивается на страницы книги.

— Не замерзла там?

Френк что-то говорил о своей племяннице, которая должна была приехать в Дублин по какой-то программе обмена, но разве Роберту это интересно. Он вытаскивает свои сигареты, и зажигалка блестит в сумерках.

— Нет.

— Ты ведь там не куришь? — после паузы раздается вопрос. — Ты же знаешь, что твоя мама может мне оторвать голову, если узнает, что я…

Она молчит, прищелкивает языком и вынимает сигарету. Та теперь мерцает, как огонек в ночи. Понятно, откуда Secret Service брали свое вдохновение.

— Нет.

Она держит сигарету в руках, а потом быстро тушит ее о подошву ботинок и бросает ее в бак около Роберта. Потом разворачивает грушевый леденец, которым начинает пахнуть вся улица и прячет руки в карманы. Правда, потом разворачивается сама, внимательно смотрит на него и прикладывает палец к губам. Теперь он стал участником молчаливого заговора. И ее мама может оторвать голову и ему. Френк выходит на улицу, подозрительно принюхивается и облегченно вздыхает, когда видит его с сигаретой.

— А, Роберт, это ты! А я-то думал… Кстати, — неловко суетится он, глядя на нее. — Познакомься, это моя племянница…

Когда Френк хочет назвать ее имя, она сурово улыбается ему и бросает:

— Мы опаздываем.

Две фигуры исчезают в темноте, а из ее кармана падает пустая пачка сигарет. Роберт присматривается и видит название: «Сэнт-Джон». Хорошая марка.

***

Он старается не звонить Мэри, однако телефон на бумажке постоянно вертится у него перед глазами, и Роберт бродит по квартире, стараясь придумать предлог, почему ему нужно позвонить. Может, она не так хорошо себя чувствует? Может, ей нужна помощь? может, он как последний идиот надеется вскочить в последний вагон, когда поезд отлично тронулся и без него. Скорее, не поезд тронется, а он сам. Квартира становится слишком надоедливой, и он уже начинает думать: зачем вообще нужно было брать такой долгий отпуск, если все, что он делает, только считает дни до того момента, как можно будет поехать в издательство.

Он выходит из дома и только по пути понимает, что надеется прийти пораньше, чем его место снова останется не за ним. Нет, на третьем слева стуле тоже очень удобно, но его всегда был четвертый, и это непостоянство начинает его раздражать. Роберт задерживается у двери, а потом рывком открывает ее, чтобы в полумраке сразу разгадать — есть на знакомом месте синяя или серая кофта. Синей кофты нет. Серой тоже. Нет, он даже рад, но ощущение предстоящей битвы за стул оказывается внезапно интересным. Роберт медленно смотрит по сторонам и почти отодвигает стул, когда черная тень мелькает перед ним, и с громким треском стул отъезжает в сторону. Хороший ход — надеть черную рубашку, чтобы он ее не заметил. Роберт очень хочет разозлиться, но внезапное желание рассмеяться побеждает. Он находит компромисс и рассерженно двигает свой стул ближе.

— Вы издеваетесь?

— Очень любезно с вашей стороны, — эта невозмутимость становится надоедливой.

— Если вы не заметили, тут есть и другие места.

— Да, но мне нравится это. — луч света падает на лицо, и ему кажется, что она улыбается.

— Я не хочу вас разочаровывать, — он начинает очень ядовито, а потом замолкает.

Какая разница, где ему сидеть, в сущности? Он проводит здесь не так много времени, чтобы еще и думать о месте. Другое дело, если бы тут сидела другая девушка, другая женщина, тогда можно было бы включиться в этот шуточный спор, а потом все перевести во флирт. Но сейчас… Ему это уже надоело. Роберт снова заказывает бурбон и смотрит на разукрашенное блюдо, которое висит прямо по середине стены. Он слышит, как очки брякают о столешницу, но не поворачивается. Пока что в баре еще не так много людей, откуда-то доносятся звуки блюза, и он начинает тихо подпевать, пока его не прерывают.

— А вы случайно не алкоголик?

Он старается не подавиться бурбоном и не смотреть направо. Почему никто не соблюдает негласное и важное правило: если два человека сидят в баре, и расстояние между их стульями равно еще двум стульям, разговор заводить нельзя. Почему обязательно надо заговорить и задать дурацкий вопрос?

— А вы случайно не уходите?

— Туше. — слышится спокойный голос. — И все же?

— Нет. — Роберт присматривается к блюду и вдруг замечает, что в углу рисунка примостились две овцы.

— Жаль. Всегда хотела посмотреть на алкоголика.

Ситуация становится все более и более комедийной. Он все-таки поворачивается, но она смотрит в другую сторону, и он видит только черную рубашку и черные завитки волос, касающиеся щеки.

— Подождите еще два часа, и эту возможность я вам гарантирую.

Она ничего не отвечает, и они замолкают. Тишина не такая, как с Мэри — не такая уютная, не такая сладкая, но и не гнетущая. Она простая; они молчат, потому что незнакомы и не хотят говорить друг с другом. Первый раз за долгое время он принимает эту простую истину. Он так и не знает, как ее зовут. Знакомство в баре — самое банальное, что можно придумать, и вместе с этим — самое простое. Почему бы не узнать имя, тем более, что четвертой встречи уже может и не быть — такими темпами ему легче поменять бар.

— Как вас зовут? — он старается быть вежливым.

— Миртл, — слышится угрюмый ответ из-под страниц книги.

Роберт знает, что она врет, и эта ложь его веселит. Ее не могут звать Миртл. Такое имя может носить девушка легкого поведения на Корберри-стрит, так могут кликать собаку, так можно назвать, в конце концов, героиню водевильного романа, но не племянницу Френка. Она врет, но эта ложь веселит его.

— Прекрасное имя.

— Спасибо. Я передам комплимент родителям.