– А как тебя зовут? Имя скажи.

– Такой набор букв. Это очень похоже – Иперхоп.

– Я так и буду к тебе обращаться. Расскажи, пожалуйста, ты, ваш народ – кто вы?

– Я не знаю, кто мы.

– Расскажи про свою землю. Мы знаем про твой город, но мы не знаем, что это за земля. У неё есть название?

– Это Гиперборея.

– У вас какое-нибудь летоисчисление есть?

– Есть летоисчисление.

– И сейчас какой год, когда тебе около 150 лет?

– Приходит 7850-й.

– Иперхоп, к тебе обращается девушка из более позднего времени, из XXI века. Ты её знаешь, это другая часть тебя, другое воплощение. Из XXI века она тебя не видит. Скажи, пожалуйста, что случилось с Гипербореей?

– Когда я умер, она была.

– А дальше?

– Я не знаю.

– Хорошо. Покажи нам свою смерть. Переместись туда, где ты доживаешь последние дни жизни. Выходи из тела Иперхопа, смотри со стороны. Расскажи, как он умер.

– Лежал.

– А где?

– Он умер дома. Один, но кто-то рядом был, один человек, женщина. Как будто помогала ему по хозяйству.

– Давай посмотрим, что делали с телом в те времена. Какой-то обряд или обычай был?

– Они его забрали, омыли, переодели. Это, как крематорий, но огня не было там.

– А что там было?

– Опять же какая-то капсула, которой раз, и нет. Он будто разбирается, умели разбирать на молекулы.

– Хорошо.

– Ой, мне так хорошо!

– Попрощайся с тем опытом, с тем телом. За всё большое спасибо, и твоя душа будет взлетать. Поднимись, пожалуйста. Мы дальше не пойдём, там Мир душ. Просто отделись от тела и взлетай. Если почувствуешь, на какой местности находишься, в какой точке Земли, скажи мне.

– Это на севере. Я как будто вижу карту. Это ещё севернее, чем наш север, как будто там суша была.

– На современной карте мира где это? Северный Ледовитый океан?

– Да, и там была суша.

– А климат какой?

– Там тепло… Воронеж, Ростов… И городов много.

Регрессантка погружается в жизнь воина в Древнем Риме, которого ещё подростком забрали из деревни обучаться военному делу. Он видит и военное, и мирное время. Воевать – дело всей его жизни. Подробности военного быта и отношение к бою приведены в отрывке из регрессии.

По возвращении регрессантка анализирует увиденное, сравнивая изображения Цезаря с тем, что приходило в регрессии, и находит сходство в одеянии военного лидера.

– Тот, кто отдаёт приказ, на коне.

– Как ты понимаешь, что он что-то передаёт? Как он доносит это до тебя?

– Если он будет кричать, там же много людей, он это делает ещё какими-то движениями, так показывает. У него даже здесь защита. Вот это (кулак вверх) означает «Стоять!». Согнутая рука под прямым углом. Если вперёд – это «Идти!». Он что-то показывает, выше, и есть определённый человек, который тоже говорит, что делать. Не все же могут это увидеть.

– То есть его указание передаётся дальше?

– Да, это не все, конечно, повторяют, но есть какой-то человек, который передаёт. Но это так всё слаженно.

– Хорошо. Сейчас какое у тебя указание, что ты должен делать?

– Сейчас надо замереть.

– Расскажи про воина, про себя. Зачем ты здесь?

– Это мой долг. Мой долг защищать, сражаться, быть там, где все. Ощущение такое, что я винтик в целом. Такое единение, когда вместе и за что-то… даже не суть важно, за что. Просто сражаться и выполнять долг. Это единственное, что важно для этого человека.

– Хорошо. Сколько тебе сейчас примерно лет?

– 21−23.

– И ты давно воин?

– С 15 лет. Цифры просто приходят, и я их озвучиваю.

– Есть ли дорогие тебе люди вне этого войска?

– Нет. В памяти есть то, что ходили и забирали из деревень. Да, я уже там.

– Откуда тебя забирали?

– Какая-то деревня. Это не город, конечно. Надо было идти до этого города, где я сейчас, о чём мы говорили двое-трое суток.

– Были ли люди, у которых надо было спрашивать разрешение, чтобы тебя забрать?

– Там не спрашивают разрешения. Это просто, как побор такой. С определённого возраста, с 9 до 15 лет, детей, мальчиков, забирали. Просто приезжали. Так всегда, это правило такое.

– Родители у тебя есть?

– Они были, да.

– Ты с ними уже не общаешься?

– Нет. Мы живём там, куда нас забирают. Когда кто-то приходит из той деревни, можно спросить. Но чтобы туда отпустили, такого нет.

– Давай переместимся в самый важный момент твоей жизни. Раз, два, три.

– Самый важный момент – празднование какой-то победы. И я вижу образ Цезаря. Или не Цезаря. Первое, что пришло. Лицо такое самодовольное, и он даже не идёт, его проносят. Солдаты на щитах. У него венок золотой, листья.

– Эта победа для тебя тоже важна?

– Конечно. Моя жизнь в этом во всём. Важно, потому что я понимаю, что я обычный солдат. А Цезарь для меня, как небожитель. И я стою. Его проносят рядом. Я не могу рассмотреть его, я понимаю, что это совсем другая жизнь, другой человек, мне интересно.

– Сколько ему лет сейчас?

– Он где-то средних лет. У него более дорогое обмундирование. Если у меня просто железная защита на груди, то у него там типа узоров. Одежда из более дорогой кожи, моя из более грубой кожи, тёмно-коричневой, а у него более мягкая, это видно. И поверх что-то такое с красным, красный цвет.

– Ты плечо показываешь.

– Там это железное, но там есть ещё и красного цвета типа плаща, сверху накинуто, красно-белое. Сандалии на ремешке.

– Как ты относишься к вашей победе? Какие чувства испытываешь?

– Там уже привыкаешь к этим победам. Цезарь с таким лицом интересным, снисходительным. Полноват.

– Запомни лицо, пожалуйста. Может быть, потом узнаешь. Посмотри, что вы, обычные воины, будете делать дальше.

– Пить будем, гулять.

– Как отдыхают воины? Как они празднуют?

– О, это вообще не имеет значения, как гулять. Лишь бы снять этот страх. Я ощущаю страх. Его нет, когда ты на поле. Конечно, понимаешь, что ты здесь ради победы. Когда потом уже расслабляешься, понимаешь, что выиграл, и вот это ощущение расслабления, это очень помогает, когда ты выпиваешь что-то.

– Что ты сейчас пьёшь?

– Если сравнить с тем, что я могу в этой жизни пить, то это очень разбавленное вино. Причём оно несладкое, кисловатое даже. Отвратительное качество. Но оно такое хмельное!

– А из чего ты пьёшь?

– Какая-то пиала. Что-то среднее между пиалой и кружкой, но без того, за что берутся.

– У вас еда там есть какая-то?

– Да, но очень простая, типа каши. Что-то среднее между перловкой и пшённой кашей. Какая-то она такая по консистенции.

– Пойдём в последний момент жизни. Расскажи, как ты умер, что с телом произошло. Сколько лет?

– Около 60. Да, от старости, а там раны были ещё.

– А где тело? В помещении?

– Это как каморка, хибарка такая, даже не каморка, это как маленькое отделение. Если заходишь, это где-то два метра в длину и в ширину полтора, циновка и лежит тело.

– Кто-то рядом есть?

– Это как дом для старых воинов, которые отошли от дел. Там очень много таких одиноких. Как в нашем понимании дом престарелых. И там есть те, кто ухаживает, типа рабынь, которые воду принесут.

– Какой обряд был с телом произведён? Что тогда делали с умершими?

– Странно, они обмывают его, но тряпочкой… не в ванне. А тряпочкой.

– Те самые, кто служит, рабыни?

– Да, у них одежда длинная, тёмная, и на голове тоже такое… согбенные ходят.

– Они обмыли тело. Что дальше?

– Я знаю, что их сжигают, причём так делают… не костёр, а складывают. Вот так и вот так [показывает слои]. И наверху. И снизу поджигают. Снизу такие, как ветки. Такое ощущение, что у них для этого есть какое-то место специальное.

– Потом что-то с прахом будут делать?

– Нет.

– Хорошо, попрощайся с остатками тела и с тем местом. Спасибо за этот опыт жизни. И пусть душа поднимается и вылетает над этим местом, взлетай, душа знает эту дорогу. Легче стало?