– Не эта победа. Не такого риска! – приходится следить, чтобы голос не повысился до откровенного рыка – сейчас живость наследника не только не умиляет, а бесконечно раздражает Аджита.

Аспес всемилостивый, как же мальчишка похож на мать. На эту человеческую ведьму с её чересчур длинным языком. И как раздражает это нежелание слышать вообще хоть что-то. Только себя и слышит.

Вот, снова что-то бубнит с крайне недовольным видом.

– Ну облепило меня глиной. Она ж сразу осколками пошла. Чего вы все так возмущаетесь, будто… А, я уже говорил про чертей, да? Ну, блин, надо другое сравнение придумать, – Викрам сводит брови над переносицей и задумывается.

Да, сегодня разговор точно впрок не пройдет.

– По возвращении ты отправишься в Гарген, к генералу Дихраму.

– К дяде?! – Викрам подскакивает, тут же резко меняясь в лице. – В его гарнизон?

Отец же, подавляя в себе накатившее было сожаление о наложенной страшной каре, кивает.

– Он давно предлагал повторить твой курс военной подготовки. Думаю, шесть месяцев в его школе пойдут на пользу твоей самоуверенности. Возможно, ты даже усвоишь, что некоторые вещи выше твоего разумения, и научишься понимать, где следует проявлять характер, а где – разум.

Викрам – не из тех мальчишек, кто будет выть и умолять о помиловании. Нет. В этом он как раз удался в Аджита – гордый и самолюбивый, до умопомрачения. Поэтому он сжимает кулаки, стискивает зубы, но натягивает на лицо самую презрительную из всех имеющихся в его арсенале рож.

– Это все, повелитель?

Когда не надо – он вспоминает об официальных, давно устаревших правилах этикета. И именно в такие минуты Аджит и может понять, что сын на него действительно зол.

На самом деле – гарнизон Дихрама действительно суровое испытание. Как и сам младший, троюродный брат раджа. Аджит и сам не особенно любит его компанию, но Дихрам верен, а значит – ему хотя бы можно доверить жизнь сына. Лишь бы ведьмы унялись, как только он покинет их клятую землю.

– Иди, – радж кивает сыну, отпуская его, – и благодари Аспес, что Шресту хватило сил отразить направленное на тебя заклинание.

Викрам останавливается на третьем шаге, оборачивается.

– Что-то хочешь мне сказать, сын? – теоретически, Аджит даже мог бы рассмотреть идею помилования, но для этого Викраму надо было бы действительно покаяться и осознать проступок.

А он – конечно же, даже не думает.

– Нет, повелитель, – дерзко чеканит мальчишка, – я иду собирать вещи. Надеюсь, этим я своей жизнью не рискую?

– Еще пара минут такой беседы – и рисковать ты будешь только целостностью того места, на котором ты сидишь обычно, – произносит отец, позволяя себе недовольство.

Нужно отдать Викраму должное – после озвученной угрозы он и не подумал ускорить шаг. Вышел все той же неторопливой, почти степенной походкой.

В какой-то момент Аджиту мерещится, что сын будто бы даже что-то в кармане синей куртки стискивает, но обыскивать его повода не находится.

***

Ночь после стрельбищ оказывается темной, душной, полной мучительных кошмаров. Я не ожидала ничего иного – начать колдовать после двенадцати лет строжайшего воздержания да еще и используя столько силы за раз – все равно что после долгой голодовки внезапно взять и сожрать жареного порося. Всего. За раз. Вместе с забитыми в его нутро яблоками.

Да и не впрок мне идет чародейская магия. Будто слабящего зелья выдула. Да не ложку, как положено по рецепту, а весь большой бутылек. Все-таки не зря нас издавна разделяют – слишком разные мы…

И все же от осознания содеянного меня лихорадит. Я смогла. Смогла преодолеть силу Ведьмина Замка!

Да – заплатила свою цену.

Уже вытолкав себя из постели и расчесываясь, нахожу на расческе один серебряный волос. Почти час торчу у темного зеркала в умывальне, выискивая его братишек, но нет. Волос пока единственный.

Для ведьмы – и одного его многовато, но я отношусь к этому спокойно. Если один седой волос – цена жизни моего сына, пусть. Не жалко. Я уже говорила Праше – мне замуж не ходить.

И дело не в том, что дурна собой, характер скверный да по хозяйству не умею ничего.

Умею. Лавку свою держу, в травах разбираюсь, знахарство травяное ведаю лучше всех в городе. Конечно, характер мог быть и получше, но все-таки – не злая карга, кости на головы прохожих не выкидываю. Про внешность и говорить особо нечего – сама себя не склонна называть красавицей, а мужики периодически порывались. Они, конечно, народ такой… Если выпьют сверх меры – и кикимору до потери сознания зацеловать могут.

Нет, дело не лично во мне, конечно.

А в том, кто я есть.

Ведьма, отвергнутая собственным ковеном. Лишенная магии.

Такую не возьмут в жены без оглядки, только после уговоров, делая одолжение, да и то – не любой. Один из десяти мужчин. Такой, у кого плоховато с выбором.

А я – девочка гордая. Я сама на такие варианты не согласна. Я сама выбирать хочу. И чтобы не быть мужику обузой, бесполезной колодкой на шее, той, из-за которой и ему придется привыкнуть к косым взглядам моих ковенных родственничков, да и плевкам в спину – чего уж там.

Ковен у меня злопамятный. И двадцать лет спустя ничего мне не забудет. И пусть даже двадцать старших ведьм сменятся.

Знаю, что глупо так себя вести. Матушка еще пока жива была – не один раз мне кости перемыла, что носом верчу.

– Нашла бы себе простого мужика, Рада, – ворчала она бывало, когда спина от моих растираний переставала ныть, – нарожала бы мне хоть каких внучат. Все не прозябали бы одни, в темном доме, не глотали б пыль этих твоих бесконечных чародейских книжек.

– Будут дети, когда будет время, – я обещала, обещала, но сама понимала тогда, что не соберусь. Уж слишком больно было даже думать о ком-то, когда мой первенец, мой светлоглазый малыш растет где-то там без меня. И больше всего на свете я хотела только одного – выплатить виру ковену, чтобы сняли с моей руки клятый Ведьмин Замок, и хоть пешком уйти в Махавир. Туда, где меня не ждут, где меня даже на порог не пустят, но там хотя бы можно будет что-то услышать. Увидеть хоть по праздникам, хоть краем глаза…

Мама продолжала ворчать. Пока и её не прибрала к себе Холодная Странница. Тот год тяжелым оказался. И трат оказалось много, собранная сумма на выкуп растеклась на похоронные нужды почти целиком. Да и я сама осталась без маминой помощи – пришлось на страх и риск осваивать вот эту вот чародейскую энергию, чтобы четыре раза в год по всем ведьминым дням проводить один и тот же ритуал.

Ритуал, из-за которого на родословном древе моего ковена не проявлялась бы тоненькая веточка от моей ветви.

Они не должны были знать. Вскройся моя ложь – ох, сколько бы меня ждало неприятностей. Это не говоря о том, что ковен ни за что не позволит жить и дышать ведуну-полукровке, рожденному от страстной связи с “нелюдем проклятущим”. Меня убьют, Викрама – убьют, любой ценой, лишь бы не допустить, чтобы магия нашей семьи текла в жилах магической твари.

Увы, но именно так и будут называть моего сына как только об этом узнают.

Свое утро я пытаюсь провести абсолютно как обычно. Покупаю молоко в четырех дворах от дома, слушаю сплетни про случившееся на стрельбище, убеждаюсь, что мне вслед никто не тыкает пальцем. Ну, не больше чем обычно, если честно. Точно нет причин считать, что городская магическая стража занимается моим розыском.

Если бы они нашли мои магические следы – наверное, уже бы нашли.

Вроде как надо успокоиться, а я умудряюсь не только сумку себе собрать на неделю в тюремной башне, но и в лавке все вылизать, травы перебрать и пирог испечь. С мясом и сонными травами. Ну… А вдруг согласятся чаю попить стражнички?

Дурацкая мысль, конечно. Вряд ли. У них таких умниц – каждая третья, поди, сбежать норовит.

И все же пирог допекаю. Не придут за мной – распродам вместо сонного зелья. На него стабильный спрос, при том, что на вкус оно – жутко горькое. Мой пирог же – напротив, пряный, душистый, с идеально подобранными травками, которые убирают горечь. С руками оторвут, куда они от меня денутся, мои дорогие беспокойные клиенты.