I

. Красная стопа

#np Escala – Clubbed to death

СТАНЦИЯ: ПРИМОРСКАЯ. ВРЕМЯ ГОДА: РАННЯЯ ОСЕНЬ. ВРЕМЯ СУТОК: ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: БРЮНЕТКА, БЛОНДИНКА, МЕССЕНДЖЕР.

– Пэт, я хочу уехать.

– Когда и куда?

(голосовые сообщения):

– Не знаю. Это не так важно. Как думаешь, дадут мне отпуск?

– Сейчас? Нет. Сейчас сезон. Постоянники. Иностранцы. Новое шоу. Тебя Витенька ни за что не отпустит. Ты же у нас дива. Без тебя половина гостей останется. И то дай боже, чтобы половина. Ты ведь сама в курсе, какие на тебя ставки.

– Я всё равно сегодня спрошу. Договоримся. Может… ну, может, хоть на недельку.

– Юш… тебя вчера не было, а там… в общем, не стоит соваться наверх. Они новеньких набирают. Девочки по восемнадцать-двадцать лет. Свежее мясо. Лёша будет учить. И тебя могут там задействовать. Ты-то что, тебе пара лет погоды не сделает, и вообще, ты с образованием, можешь на другую должность… А нам… У нас вышел срок годности. Не надо в отпуск. Ты нам нужна, всем. Ты мне нужна, Юш.

– Ладно. Не дёргайся попусту. Может, просто расширение штата. Приеду, поговорим.

Телефон – в сумку, за чёрную, вытертую временем кожу.

***

Мост шпилькой впился в берега. Прямой и гладкий, он выглядывал издали, с Кораблестроителей, похожий на отражение Наличного моста: по нему она шла. Невысокая, очень прямая, в голубых джинсах и сером приталенном пальто брюнетка шла, глядя никуда и сразу всюду. Подошвы белых кроссовок сливались с землёй. Моросил дождь.

Близилась ночь. Стемневшее небо улыбалось облаками. Дома, причёсанные на косой пробор, мерцали зазорами окон. «Гребень в топазах. Золотой гребень, – подумалось ей. – Уценённая роскошь: не все камушки целы».

Она любила древние вещи и живые образы, любила их совмещать. Для неё (как и для многих, по малолетству читавших без просыпа) реальность представала разной, в зависимости от уровня погружения и точки обзора. Туча угрожала погрузить прохожих под воду. Точки капель становились крупнее, ложились ближе друг к другу.

Через дорогу, между цветочным магазином и вагончиками быстрого питания, насупленный мужчина, окружённый сладостями, пытался их продавать. Никто не останавливался.

Пешеходный переход вёл прямо к метро. Зелёный свет торопил и её, и остальных: впереди всегда, чем позади, будет лучше. В вестибюле тепло.

***

СТАНЦИЯ: ГОСТИНЫЙ ДВОР. ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА: ПЯТНАДЦАТЬ ГРАДУСОВ, И ПРОДОЛЖАЕТ ПАДАТЬ. ТЕМПЕРАТУРА ТЕЛА: ТРИДЦАТЬ СЕМЬ, И ПРОДОЛЖАЕТ РАСТИ. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ДОЧЬ, МАТЬ, ОПЕРАТОР СОТОВОЙ СВЯЗИ.

– Когда ты будешь дома?

– А что такое? Что-то случилось?

– Нет. – (пауза) – Да. – (быстро) – Ты идёшь на работу? Там, рядом, какие-то голоса…

– На работу. В центре всегда голоса. Не съезжай с темы. Что у вас случилось?

(молчание)

– Герман.

– Опять? Опять. – (пауза) – Не опять, а снова. Мам… – (выдох) – Мам, он не хочет, чтобы его спасали. Я тебе уже давно сказала: хочет, пусть разрушается. Его выбор.

– Он твой брат.

– Да, и я умываю руки.

– Юна, послушай…

– Нет, – (повышая голос) – ты меня послушай. Я сделала всё, что могла. Разговоры не помогли – говорить перестала. Он хотел моих денег – я оплатила ему реабилитацию. Вышел – месяца не прошло, взялся за старое. Что мне ещё сделать? Предлагала запереть в квартире, помнишь? Чтобы ключ у одной меня, чтобы ни ты, ни бабушка не могли сжалиться, как это обычно бывает, и выпустить бедненького на волю. Там бы посидел наедине с собой, без врачей, без семьи, без никого, только он и стены, и подумал бы, наконец, о жизни. Предлагала? Ну?

– Так нельзя. Нельзя.

– Раз нельзя, остаётся последний вариант. Предоставить его самому себе. Не думать о нём. И посмотреть, что выйдет. Раз решение проблемы не в моей власти, смысла дёргаться из-за неё я, хоть убей, не вижу.

– Юна, – (усталый вздох) – ты не поняла. Нельзя думать так… практически.

– И кто тогда станет думать? Ты? Бабушка? Герман? Найди кого-то, кто подумает вместо меня, и я с удовольствием обсужу с тобой чувствительную сторону дела.

– Не ёрничай.

– Полушай, мам… – (кашель) – Я уже подхожу к клубу. Мне надо поговорить кое с кем, пока мы не открылись. Утром я буду у вас. Тогда всё и решим.

– Ладно. Ты не заболела?

– Нет, всё нормально. Просто неудачно вдохнула.

Телефон – в сумку, на его место среди прочих вещей, сложенных в идеальном порядке.

***

Она не производила впечатление больной. Она вообще не стремилась производить какое бы то ни было впечатление.

Дождь мягко рассеивал воду по её лицу, и ей нравилось, смежая веки, приоткрыв рот, чувствовать его. Чувствовать ветер у расстёгнутого навстречу непогоде ворота пальто, ветер, щупающий беззащитную без шарфа шею, владеющий не по сезону летними, каштановыми с золотым отливом волосами. Наслаждение, написанное на лице, со стороны всегда выглядит непристойно. Особенно на лице, где помещаются полные, припухшие от постоянного кусания губы.

Ей нужно было смыть с себя себя же самоё, чтобы предстать перед публикой не кем-то, а чем-то (символом порочной ночи под ясной маской). Вымыть из-под ресниц и тревоги Пэт, близкие её собственным, и всю свою чокнутую семейку. Ты кажешься милее с бровями домиком, но хмурые морщины не красят. Признак возраста и забот. Непозволительная вольность – показывать их кому-то.

Теплокожая, в веснушках, Юна Волкова носила соответствующую имени внешность вечного ребёнка и характер – с фамилией в лад. Последний, как водится, вылезал из глаз, глубоких – глубоко посаженных, врозь от широкой переносицы. Слишком тёмных для ветреной нимфетки. Слишком пронзительных для выстрела вхолостую. Привыкших к пряткам.

В чужие души, во избежание стычки, она вот уже четверть века старалась не лезть. Лезли сами. Хотела или нет, она притягивала. Дальних – нежностью, наброшенной на плечи небрежно, как шаль. Средних – загадкой в уголку рта. Ближних – железной уверенностью во всём, что делала. Даже не зная, куда идти, шла уверенно, и за ней – все остальные.

Входя в ночной клуб, здороваясь с охранниками при помощи паспорта, Юна знала: что-то назревает.

***

СТАНЦИЯ: ТАМ ЖЕ. ВХОД: СЛУЖЕБНЫЙ. ЭТАЖ: ПЕРВЫЙ. КОМНАТА: КОРИДОР У ДВЕРИ В ГРИМЁРКУ. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ВЕРОНИКА, УГЛОВАТАЯ И ВОСТРОНОСАЯ БЛОНДИНКА С ОТРОСШИМИ КОРНЯМИ, АКТРИСА (ГОЛОС), ЭЛЕН, ПЛОТНАЯ, УХОЖЕННАЯ БРЮНЕТКА С МЯГКИМИ ОЧЕРТАНИЯМИ ЛИЦА И ТЕЛА, ХОСТЕС (ГОЛОС), ЮНА, АКТРИСА (УШИ, ГОЛОС).

– Мне не нужны неприятности.

– По тебе не скажешь. Кто вчера отпугнул стажёрку? – (передразнивая) – «Зачем мы, по-твоему, в приват ходим, языком чесать? Святая простота! Трахаемся мы там, и с языком, и по-всякому». Узнаёшь текст?

– Подумаешь, пошутила. Я же не думала, что она примет всерьёз.

– Антоше будешь объяснять, про "пошутила". Мне-то хоть не ври.

(шуршание пакета)

– Лен, не надо. Ну хорошо. Я им тут, новеньким, не рада. А кто рад? Думаешь, кто-то вообще рад? Женя, Света… да, Юне всё равно, она у нас балерина, и Пэт всё равно, с её-то папиком. Ей ни в одном месте эта работа не упала, так, хобби. А нам что делать? – (звук открученной с бутылки крышки) – Мне? У меня Сашка в пятый класс пошёл. Кому его содержать, если я вылечу? Уж не отцу же! Ещё хоть пару лет… бы. Много не надо. Подкоплю или… найду кого-нибудь, как Пэт. Хоть до возраста Иисуса…