– Голова – не дырка, – обиделась Джессика.

– Смотря у кого! – резонно ответила Ира, поднимаясь. – И сделай так, чтоб, когда я вернусь тебя не было, хорошо?

Девушки проводили взглядами стройную фигуру Иры, которая прошмыгнула между раздвигающимися стеклянными дверями в «Севен-Элевен» и прямиком направилась к холодильным шкафам с пивом.

– Почему она на меня так злится? – спросила Джессика. – Это все-таки, она меня ударила!..

Подруга замялись.

– Завидует. На нее индусы внимания не обращают.

Джессика немного подумала, старательно прикрывая лицо широкими полями шляпы, после чего ее миловидная, но на редкость глупая рожица вновь появилась на свет.

– Я все рассказала Тане, – таинственно прошептала она.

– Что именно?

– Что Ирка меня вчера ударила…

– Гос-споди! – Ники взволнованно села, обхватила колени руками. – Она тебя не ударила… Она тебя похлопала по щеке.

– Нет, ударила! – перебила Джессика. – Я подошла к мужику, с которым она сидела, а она дала мне пощечину.

Ники нервно прищурилась.

– Это тебя Валентина научила, что сказать?

– Валентина тут ни при чем! – Джессика уставилась на свои ноги.

– А я так думаю, что «при чем». На этой работе, дурочка, друзей нет. И если Валентина с тобой дружит, значит ей что-то нужно. Но поверь, что когда ты перестанешь быть ей нужна, она тебя выбросит, как использованный гандон.

– Ты так говоришь, потому что Ирен – твоя подруга! Но это еще не дает ей права бить меня по лицу…

Сзади внезапно звякнули друг о друга жестянки. Девушки рывком обернулись, как застуканные за чем-то непристойным, две школьницы.

– Ой! – пискнула Джессика, глядя на Иру так, словно та на ее глазах превращалась в Годзиллу. – Ты вернулась?

Ира не ответила: она сосредоточенно крутила головой в поисках чего-то, судя по выражению лица, важного. Видимо ее взгляд набрел на искомое: лицо Ирен просветлело и она сосредоточенно рванула к, только что закончившим волейбольный матч, мужикам.

– Можно у вас мячик попросить? На секундочку?

– Такая девушка, как вы должна не просить, а приказывать, – галантно ответил владелец мяча – сурового вида мужчина средних лет, чья манера говорить и обилие синих татуировок на заросшей седой шерстью груди, выдавала в нем выходца из крутых девяностых.

Ира поймала брошенный ей мяч и, подкидывая его на пальцах, вернулась к Джессике.

– Ударила тебя по лицу, говоришь? – спросила она так нежно, что Джессика про себя отметила: не стоит вызывать ее на еще большую мягкость.

Ира легко вскинула мяч, подняла руку и по волейбольному, четко и сильно, послала мяч в ствол одной из растущих вдоль набережной кокосовых пальм.

Звонко бумкнув о ее ладонь, мяч стрелой метнулся вперед, еще раз громко ударившись о ствол пальмы, вернулся в пославшие его руки.

– Если я тебя ударю, Джессика, – мягко начала Ира, поигрывая мячом, – у тебя башка отлетит.

Последние слова она произнесла быстро и настолько уверенно, что храбрость изменила не только Джессике, но и сидевшей рядом с ней Ники.

Джессика испарилась быстрее, чем вернулся к владельцам мяч.

– Гос-с-споди, – проговорила Ира, – и где только таких дур делают?..

– Дома, – ответила ей Ники. – Под одеялом.

Они рассмеялись, потом осторожно чокнулись запотевшими в один миг банками «Чанга», после чего дружно сделали по глотку.

Стемнело внезапно, как всегда в тропиках.

Девочки выбрались из тук-тука, пыхтя замершего у их дома, и, смеясь, пошагали по подъездной аллее. До отъезда на работу, – автобус обычно приходил в половине восьмого, – оставалось около двух часов.

Весь персонал клуба, за исключением администраторов и официанток-таек, жил в небольшом отеле, состоящем из трех, расположенных в виде буквы «П» двухэтажных зданий. В центре этого открытого прямоугольника располагался бассейн у которого было так уютно вести долгие длинные разговоры, или просто ржать и пить пиво после работы.

Стриптизерши жили в том домике, что служил «П» верхней перекладиной. Домик, на первом и втором этажах, опоясывала узкая терраса, вдоль которой располагались входные двери в номера. Ира и Ники жили на втором этаже.

Они уже подходили к лестнице, когда навстречу им поднялся со ступеней темный силуэт. Им не надо было гадать, кто это мог быть: чуть помедлив, широкоплечая фигура шагнула в полосу света, идущую из открытой двери первого этажа, медленно выпрямив шею, Стьяго заглянул ей в глаза.

За несколько минут Ира пережила, кажется, сразу несколько жизней. Сердце ее трепыхалось, пульсировало где-то в горле, мешая дышать. В глазах отразилось по стоящему перед ней парню, но прежде, чем она сумела взять себя в руки, чтобы хоть что-то сказать, Стьяго кивнул головой Ники и отошел к стене, давая им пройти.

– Ребят, – начала по-английски Ники. – Вы, как дети!..

Ира похолодела изнутри, чего так не хватало дрогнувшей в ее руке банке с пивом. Воспоминания окружили ее, как рой пчел и жалили они так же больно. Губы Стьяго на ее губах, их дикие ночи, или, вернее сказать, рассветы, когда они занимались любовью, исступленно, с такой яростью, словно у них не было завтра.

Помимо воли ее глаза вновь и вновь обращались к его лицу, пытаясь отыскать в его чертах хотя бы намек на то, какие чувства испытывает он, но лицо Стьяго было неподвижно, как лицо статуи.

– Ну, почему же, как дети? – его голос был спокоен, как и лицо. – По-моему, мы ведем себя, как взрослые.

Ира почувствовала, что Ники взяла ее за руку и тянет за собой к лестнице, вслед за собой. Единственное, на что ей хватило сил, так это переставлять ноги. Словно что-то внутри нее умерло, разбилось на лету о стену его холодного безразличия.

Теперь ей все было ясно: он не просто выдерживал характер. Он разлюбил ее. Она любила его, как никогда прежде, любила, всем своим существом, но не могла позволить себе такую роскошь, как быть с ним.

И хотя сердце ее ныло, рвалось к нему в предсмертной тоске, разум был тверд. Заглушая стоны умиравшей надежды, разум повторял лишь одно:

– Все, что ни делается – к лучшему.

Контингент в их клубе в тот месяц был так себе. То арабские строители, то индусские погонщики слонов, – Ира делала вывод из того, как от них мерзко пахло, то – еще хуже: русские пары.

Эти были противнее всего: индусы спрашивали «бум-бум», а получив отрицательный ответ, пили пиво, вытаращив глаза, круглые, как фары у «запорожца». Русские считали, что раз уж они заплатили за свои дриньки, им обязаны дать шоу. И браслетики «all inclusive» у них на руках, говорили о том, что ждать от них чаевых стоит с той же вероятностью, что и от индусов.

Когда появлялись индусы, по залу неслось протяжное:

– Джес-с-сика, работать!

Когда приходили русские, Валентина включала им Ногано и все, кто не был занят болтовней с подружкой, немедленно начинали орать в такт песне:

– Е… насос, Жора, где ты был?

Русские, обычно, удалялись после третьего повтора песни про Жору. Гордо, как царская чета в ссылку. При этом, прозрачно намекали грубым девкам, что «теперь понятно, почему у вас зал пустой».

Те уточняли, что «теперь будет пустой» и рассаживались с чувством выполненного долга по банкеткам, в ожидании гостей, которые будут платить.

Ира, чьи нервы были натянуты, как струна, надеялась, что ей удастся отсидеться в уголочке, но в ночь приезда Стьяго все было иначе.

Не успели они переодеться, как в зал завалилось человек десять веселых марокканцев, которые называли себя французами. Платил за всех, как обычно, один человек – Анри, с выпученными глазами и голосом, как у Зеда из «Полицейской академии».

Он сравнивал девушек с автомобильными марками и орал на весь клуб так, что заглушал даже свой любимый трек Питбуля, который при их появлении играл не стихая. Нора, красивая статная девушка с газельими глазами и целой копной длинных шелковистых волос, наслаждалась моментом: ей был пожалован титул Феррари.