— Нет! Наоборот! Просто уже скоро отбой, а я всë думаю, что ты можешь сорваться с места в любой момент. Вчера-то тебя прогнали ещё раньше.

— Я останусь здесь, с тобой. Если захочешь, конечно, — я присел на краешек кровати и сжал его пальцы.

— Останешься?! — на мальчишеском лице неверие смешалось с восторгом. Приятно чувствовать себя волшебником, однако.— Я хочу! Я очень хочу, чтобы ты остался! — Женька взволнованно приподнялся на локтях. — А врачи? Или ты спрячешься? А куда?

— Нет. Я просто дежурной подарок сунул, она закроет глаза на моё присутствие. Только мне нельзя выходить из твоей палаты и вообще, нужно вести себя потише.

— Понял. А спать ты будешь со мной? Я подвинусь!

— Конечно. Я от тебя никуда не уйду, — я взъерошил его волосы, любуясь беспорядочно торчащими вихрами. Наконец-то этот сумасшедший день, наполненный незнакомыми людьми, процедурами и бумажной волокитой закончился, и я могу приласкать своего фокусника… Конечно, больничная атмосфера очень давит морально, а завтрашняя операция тем более, да и в целом обстановка не совсем подходящая, но я чувствовал, что нам нужно сбросить накопившееся напряжение. Как сказала бы моя знакомая, «побаловаться на нервухе».

Не останавливая руку, я погладил его за ухом и скользнул по шее, мягко лаская нежную кожу.

— Макс… зачем ты это всё делаешь? — Женька сел на кровати и оказался совсем рядом со мной.

— Что?

— Заботишься обо мне. Ухаживаешь. Заплатил за всë… Ты что, не видишь, что ли?

— Чего я не вижу? — хотелось нежно поцеловать его в мягкие губы, осыпать невесомыми ласками, а потом грубо и долго трахать, ритмично вбивая хрупкое тело в матрас.

— Что я калека! Я слепой. Шанс выздороветь, конечно, есть, но вдруг не получится? Блин, Макс, зачем я тебе, а?

В другой момент я мог бы психануть. Но не с ним. Не сейчас. Я достаточно изучил Женьку, чтобы оценить бездонное море его комплексов. И к счастью, я могу смотреть глубже, а не на шелуху нарочито грубых слов. Женька просто боится и хочет услышать от меня, как он мне дорог.

Вот только у меня тоже есть своё бездонное море, и так просто сказать заветные слова я не могу. Хоть и чувствую то, что мальчишка так хочет услышать от меня.

— После разговора с твоей бабушкой я погуглил, что значит твоё имя. Бажен — означает желанный. И любимый. Такой ответ тебя устроит? — я приблизил своё лицо совсем близко, почти соприкасаясь с ним кончиком носа, а подушечками пальцев провёл вдоль повязки на глазах и обогнул покрывшуюся тёмной корочкой свезëнную позавчера скулу. Женька сглотнул и его дыхание неуловимо изменилось, стало более тяжёлым. — И всё обязательно будет хорошо. Я сам верю и тебе советую.

Мой указательный палец скользнул по его щеке и остановился на губах. Женька шумно выдохнул, приоткрыл рот и втянул две фаланги в себя, легонько посасывая. Естественно, моя фантазия подкинула мне такие картины, что в ушах зашумело от желания. Я бы многое отдал, чтобы видеть его замутнëнные от желания глаза, а не эту марлевую повязку. Внимательно наблюдая за своими действиями, я медленно вытянул влажный палец из Женькиного рта, провёл по его губам и погрузил его снова, думая совсем о другом.

Мальчишка издал неясный жалобный звук, а в следующий миг, обхватив его голову обеими ладонями, я жадно целовал и покусывал эти невинные губы. Женька застонал мне в рот и начал шарить по моему телу, заставляя моё желание приобретать все более реальные формы.

Брось, Макс… ты же не собираешься трахнуть ослепшего мальчика прямо на больничной койке? Даже если его самого потряхивает от желания… Не собираешься же? Нет? Или…

Уже уложив Женьку на подушку и оставляя поцелуями следы на его шее, я вспомнил рекомендации врача воздержаться перед операцией от нагрузок. Что-то там с давлением… И как теперь это объяснить своему ноющему члену, а главное, выгибающемуся навстречу мальчишке?

Проложив дорожку из поцелуев, я спустился ниже по груди до сморщенного пятнышка. Женька всхлипнул и неосознанно вцепился в мои волосы, пока я вылизывал и нежно покусывал чувствительный сосок. Не убирая его рук, я опустился ещё ниже и провёл однодневной щетиной по впалому животу, чувствуя, как Женька дрожит и инстинктивно толкается бёдрами вперёд.

Дразня, я поводил пальцем за резинкой трусов, не прикасаясь к торчащему члену, но под звук жалобного хныканья всё-таки стянул ненужную тряпку.

— Макс, а если кто-то зайдёт? — собрав остатки здравого смысла, просипел Женька и рвано выдохнул, ощутив прикосновение моих пальцев.

— Не зайдут. Я объявление повесил, — пробормотал я, любуясь небольшим, но ровным, чуть искривлëнным в сторону членом. Четыре маленькие родинки на бедре, выстраивающие точки почти идеального ромба, отчего-то умилили меня, и я поцеловал каждую, прежде чем перейти к главному.

— Боюсь представить, что ты написал в этом объявлении, — мальчишка слабо усмехнулся, а в следующий момент задохнулся, вжимаясь в матрас. — О! Макс! Это… это жесть! — выстонал он с присвистом.

— Неужели так плохо? — улыбаясь, я поднял взгляд на кусавшего губы мальчишку.

— Нет, наоборот! Это… это… Ещë! — он вцепился в мои волосы и слегка надавил, направляя меня вниз. Очаровательно! Мной помыкает семнадцатилетний пацан! Но сейчас наши желания сходятся, поэтому…

Женька выгибался от удовольствия и явно старался вести себя потише, но если бы кто-то встал сейчас за дверью, то у него не возникло бы никаких сомнений в том, что происходит в палате. Но сейчас мне было абсолютно пофиг, и я наслаждался всеми звуками, которые издавал мой мальчик.

Я ритмично вбирал его в себя, стараясь непрерывно посасывать, чтобы поддерживать приятное давление. Губы нужно сжать плотнее и главное — не жалеть слюны.

Да, мой хороший, я тебя прекрасно понимаю. Верю, что твои пошлые стоны и мычанье искренни.

— Макс! Я сейчас… хватит! — прохрипел Женька сверху, комкая под собой простынь, но я не стал отстраняться, а только с нежностью смотрел на содрогающегося мальчишку. Блин, если на его стон сбежится всё отделение — это будет моя вина. Но кажется, в коридоре было тихо и звуки торопливых шагов дежурной не отражались эхом от больничных стен.

Я стянул со спинки кровати полотенце и сплюнул туда сперму, а затем вытер расслабленно развалившегося Женьку.

— Это кайф… — слабым голосом выдохнул он. — Макс, а ты? Может, давай я тоже…

— Тебе нельзя напрягаться.

— А я не буду. Ляг ко мне, — он утянул меня к себе и прижался спиной, потираясь о мои джинсы голыми ягодицами. — Покажи, как ты любишь, — он взял меня за руку и обхватил своей ладошкой ноющий член так, что мои пальцы оказались сверху. Я уткнулся в Женькину шею, вдыхая запах волос и прикрыл глаза, начиная неспешные движения.

У нас впереди совсем немного времени. Завтра всё изменится. И очень хочется верить, что в лучшую сторону.

========== Часть 13. Течение древесной смолы ==========

Женьку увезли от меня в операционный блок почти час назад и единственное, что я успел сделать, пока его усаживали в кресло — ободряюще взлохматить его вихры. Правда, с самого пробуждения я не выпускал его руку из своей, но сейчас это уже неважно.

Я уточнил у медиков, нельзя ли мне присутствовать на операции, но на меня посмотрели, как на умалишенного. Нет, ну а что? Почему на родах посторонним присутствовать можно, а на факоэмульсификации, даже с осложнениями, нет? В общем, теперь я вынужден просиживать штаны в коридоре, рядом с уже ставшим родным кофейным автоматом.

Мне обещали, что весь процесс займет около часа, но прошло уже семьдесят три минуты, а новостей по-прежнему не было.

Время тянулось со скоростью течения древесной смолы, а секундная стрелка с садисткой неспешностью преступно медленно ползла по кругу.

Через две или три вечности я понял, что банально боюсь. Как маленький мальчик до ужаса боится неизведанной темноты в неосвещенной комнате, так и я боюсь узнать результат сегодняшнего дня. Кто-нибудь задумывался о том, как редко взрослые люди по-настоящему, до паники боятся в повседневности? Не тогда, когда у них грабитель отнимает сумку, или самолёт трясет от турбулентности, а в обычной жизни.