Как назло, Матвей зацепился за идею переезда и уже несколько раз предлагал обсудить варианты. Он мог без устали рассуждать о том, какой город лучше выбрать, какие объекты инфраструктуры им нужны в первоочередном порядке и кто будет заправлять пододеяльник. Иногда подобные утопичные разговоры уносили Александра Юрьевича в светлые мечты, а иногда раздражали из-за того, что все эти планы были не реальны.

Лишь однажды, когда Соколов вообще-то молчал в отношении их нового места жительства, терапевт не смог определиться со своими эмоциями.

В тот вечер Матвей, закинув на крышу Ласточки шашечки, снова встретил Полянского после работы. Они мирно доехали до дома, обсуждая прошедший день и распрощались, вполне довольные друг другом. Конечно, Соколов пытался напроситься на кофе, но Александр Юрьевич, вопреки своим желаниям, всё-таки смог отказать.

Едва зайдя в подъезд, он понял, что этот вечер принёс очередной неприятный сюрприз. Сине-белые стены оказались разрисованы мелом. И всё бы ничего, но у художников хватило фантазии только на примитивные изображения членов. К счастью, хотя бы не было надписей.

Непонятно, намекало такое творчество на Полянского, или это было простым совпадением и результатом развлечения молодëжи, но Александр Юрьевич принял всё на свой счёт.

Переодевшись и быстро накормив Бантика, он вышел из квартиры уже в резиновых перчатках, с ведром горячей воды и тряпками. Мел оттирался хорошо, но оставлял за собой белесые разводы, которые приходилось вытирать насухо.

Едва Полянский отмыл пару рисунков, как дверь подъезда хлопнула и появился Матвей. Конечно, он уже успел уехать, так и не получив приглашения на кофе, но решил попробовать прорваться в гости ещё раз. Видимо хитрюга справедливо полагал, что если стоять непосредственно на пороге квартиры, то в чашке горячего напитка ему не откажут.

Но вместо того, чтобы застать Полянского во время вечернего отдыха с Бантиком в руках, Матвей увидел его в роли уборщицы.

Александр Юрьевич постарался сделать вид, что никого не замечает, мечтая, чтобы свидетель его унижения исчез. Он продолжил монотонно возить тряпкой, отжимая её с гулким бульканьем, и только бордовые уши выдавали его смущение с головой.

Матвей не отличился подобным спокойствием. Он начал возмущаться и доказывать, что Полянский абсолютно ни при чём. Предлагал вызвать для уборки дворников ЖКХ или вообще оставить, как есть, но не принимать подъездное творчество на свой счёт.

С трудом, но Александру Юрьевичу удалось доказать, что независимо от того, кому было посвящено такое творчество, пересуды в любом случае будут. А если живопись останется красоваться на своём месте, то язвительные разговорчики ещё и затянутся.

Явно несогласный Матвей выслушал, нахмурив брови, а после молча взял вторую тряпку и начал мыть стену с другой стороны. Он не доказывал свою точку зрения и не нудел о гордости. Он помогал, а все протесты терапевта просто игнорировал.

— Док, ты же знаешь, о чём я сейчас думаю? — только спросил он, стараясь держать руки выше, чтобы грязная вода не стекала к локтям.

— Знаю, — тихо отозвался Полянский. Он действительно будто слышал голос Соколова, который в очередной раз поднимал тему переезда из городка, где каждый житель традиционно считал своим долгом выразить своё «фи» в отношении доктора. На самом деле Матвей молчал, только с остервенением возил ветошью по стене, но Полянскому было от этого не легче.

Вдвоём они справились намного быстрее. Едва зайдя в дом и помыв руки, Соколов вздохнул и шагнул к хозяину дома. Он просто обнял Александра Юрьевича, погасив его первый порыв вырваться. Матвей держал его в своих объятиях несколько минут, легко поглаживая по спине.

Всё это время Полянский чувствовал себя ребëнком, которого защищает кто-то большой и сильный. От этого ощущения в глазах пекло, а нос заложило, но он не позволил себе проявить слабость. Просто безо всякого сексуального подтекста наслаждался тем, что прижат к твëрдому горячему телу, и понимал, что сейчас тот самый драгоценный момент, когда он не один против обстоятельств или их последствий. С сожалением отстранившись от Соколова, доктор снова нацепил свой обычный вид: холодный и равнодушный.

После этого случая, когда Матвей не только словами, но и делом показал, что готов встать рядом во всех смыслах, всё стало ещё хуже.

Полянский не только видел неугасающий энтузиазм Соколова, но и сам начал чувствовать абсурдное желание довериться, чтобы получить свой кусочек счастья. Нет-нет, а мелькали в голове запретные мысли о том, что возможно, только лишь возможно, у них с Матвеем могло бы что-нибудь получиться.

Лучшим решением в этой ситуации казалось прекратить всё происходящее. Одним ударом обрубить все нити, которыми они успели переплестись. Да, это будет болезненно, но лучше сейчас, чем умирать от боли потом, когда Матвей уйдёт сам. Ведь у него целая жизнь впереди. Яркая и, несомненно, счастливая жизнь.

🌵🌵🌵

— Док! Эй, док! Подожди! — послышался слегка запыхавшийся голос Матвея. — Ты куда? Я ждал, а ты как будто… Ау, слышишь меня?

Александр Юрьевич внутренне собрался, глубоко вздохнул и остановился. Конечно, трусливая идея просто игнорировать Матвея провалилась. Соколов не станет молча искать намëки и толковать взгляды. Ему нужна конкретика. Возможно, последний раз провести с ним несколько минут, пока они едут до дома, не слишком малодушный поступок?

— Добрый вечер, Соколов.

— Привет! Ты всё, отработал? Завтра выходной? Пошли в машину, подкину до дома. Я тебя ждал, но отвлëкся и чуть не пропустил. Ты куда втопил, как на пожар? Как дела? Как день прошёл? — Матвей радостно улыбался, но взгляд приобрёл настороженность, будто что-то предчувствовал.

— Благодарю, всё хорошо, — Полянский прошëл вслед за Матвеем, сел в салон и пристегнул ремень. — Кхм… Соколов, я бы хотел с вами поговорить.

Улыбка Матвея, усевшегося на водительское место, померкла. Он нахмурился и подозрительно посмотрел на врача. Откинувшись на спинку кресла, Соколов вытянул руки и беспокойно побарабанил по кожаной оплëтке руля. Несмотря на то, что его вид был расслабленным, сразу становилось понятно, что внутренне он подобрался.

— Как-то мне не нравится твой тон.

— Кхм… Соколов, я бы хотел, чтобы вы больше ко мне не приходили. Пешком, на автомобиле, на велосипеде или каким-либо другим образом. Вам нужно сосредоточиться на своей жизни и выкинуть из головы всë то, что вы себе успели напридумывать. Пожалуйста, услышьте меня, — сказать, что Александр Юрьевич чувствовал себя ужасно — не сказать ничего. Он понимал, что, вероятно, делает Матвею неприятно, но и сам внутренне скулил от отчаяния. И всё же лучше так — одним махом. Соколов немного погрустит и увлечëтся кем-нибудь ещё. А сам он… Неважно. Как-нибудь переживёт.

— И с чего вдруг такое пожелание? — процедил Матвей, смотря на доктора тяжёлым взглядом. Пальцы до побелевших костяшек сжали руль. Синие вены ярко проступили под сухой кожей.

— Ну вы же умный молодой человек. Вы всё прекрасно понимаете. Наше общение ни к чему не приведëт. У вас впереди долгая и яркая жизнь. Вы только начинаете свой путь, и надеюсь, что всё-таки он проляжет в стороне от гомосексуальных отношений и связанных с ними трудностей, а я…

— А что ты?! Ну что ты? — перебил Матвей, мгновенно заводясь. Его грудь тяжело вздымалась, и Полянский на миг подумал, что его сейчас ударят. Подбородок окаменел. — Не достоин? Не заслужил? Или сегодня какой-то другой загон? Где ты понабрался этих своих комплексов?!

— Это всё неважно, Соколов. Я решил, что…

— Ты решил? Ты?! В одиночку? А меня спросить не захотел? Нет? А и правда, на хрена Матвейке что-то решать, верно? Он же мелкий. Глупый! Да какого хрена, док?!

Александр Юрьевич во все глаза смотрел на переменившегося Соколова. Обычно дружелюбный и миролюбивый, сейчас он выглядел агрессивно и даже устрашающе. Красивые губы сжались в тонкую линию. От стального взгляда, на дне которого плескался жидкий азот, у терапевта поднялись волосы на затылке, а внутри всë заледенело. Хотелось сделать что угодно, лишь бы прежний дружелюбный Соколов вернулся.