Внутри у Липы все заледенело, на лбу выступил пот.

«Всё по правде, ты ведь этого хотела?»

– Обещай, что мы вернёмся. – Она вцепилась в куртку Игнаса. – Иначе Вит с ума сойдёт.

«Или я схожу прямо сейчас».

– Вернёмся, когда захочешь. – Что-то в голосе Игнаса ей не понравилось, но Липа не успела его остановить. Дощатый пол исчез следом за стеной; комната вывернулась наизнанку. Подошвы кроссовок коснулись каменного пола.

– Где мы?

– Мы… мы… где? – эхо издевательски отразилось от стен.

– Мембрана, Прослойка, Периферия – названий много. Выбирай любое.

Они стояли посреди узкой пещеры, освещённой светом сотен – тысяч? – анимонов. Изумрудные звёзды, явившиеся прямиком из снов, покрывали вуалью чернеющие своды.

• ● •

– Осторожно! – Игнас схватил её за запястье, не позволяя сделать шаг. – Смотри под ноги. Поверь мне, наверху нет ничего интересного.

Липа оглядывалась по сторонам, и глаза постепенно начинали привыкать к контрасту чёрного и изумрудного. Пещера казалась прямой – ни поворотов, ни изгибов, – и всё же Липа не видела конца или начала. Не было и потолка, скрытого рекой огней: будто Млечный путь приобрёл болотные оттенки, раскинувшись посреди… ничего?

– Это ведь не настоящая пещера?

– Нет. – Игнас терпеливо ждал, пока лавина первых впечатлений схлынет. – Происходит замещение: твоё сознание достраивает картинку в соответствии с предыдущим опытом и ожиданиями. Человеческий разум не может постигнуть всё сразу. Ему на помощь приходят защитные механизмы.

– А ты? Как ты видишь эту… Прослойку?

– У неё нет стен, – Игнас нахмурился, подбирая слова. Зелёные блики плясали на лице, делая его похожим на восковую маску. – Есть что-то вроде перегородок. Знаешь, чтобы ты могла представить, я попробую упростить. Идём, объясню по дороге.

Он подал ей руку.

– Просто старайся обходить лужи фейрита и не касайся анимонов.

– Они ведь не опасны?

– Вспомни, что испытала вчера. Это смог всего один, к тому же юный. Опасность анимонов заключается в другом: фейрит меняет физически, в то время как эти крошечные приятели зарываются в подкорку.

– Они, кажется, не обращают на нас внимания.

Всего несколько актиний парили в пустоте. Остальные, собравшись на стенах в небольшие стайки, источали слабое сияние. Дремали? На фоне зелёных оттенков выделялся малыш-знакомый: он нёсся впереди, ловя воздушные потоки, резко тормозил и приплясывал на месте – ждал нерасторопных спутников. Странно, но присоединяться к сородичам он не спешил.

Липа шагала рядом с Игнасом, смотря под ноги, как было велено. Фейрит, стекавший по стенам, напоминал мазут; некоторые лужи приходилось перепрыгивать.

– Так вот, вернёмся к началу. Представь себе початок кукурузы.

– Зачем?

– Для наглядности. Представила?

– Ну, допустим.

– Хорошо. Каждое зерно в початке – отдельный мир. Все они упорядочены в строгие ряды и соприкасаются друг с другом – почти. Их разделяет тонкая мембрана, соединяющая зёрна и стержень. Представь, что стержень заполнен временем: с одного конца он утолщается, к другому сужается. Где-то зёрна крупнее: развитие в таких мирах шагнуло далеко, и бег времени ускорился. Другие миры отстают и только формируются. Чем дальше друг от друга расположены зёрна, тем сильнее различия, в то время как смежные миры почти идентичны.

Он сделал паузу. Липа молчала.

– Скажи что-нибудь. Я чувствую себя глупо, пытаясь сравнить вселенную с кочерыжкой.

– Да нет, очень образно. Просто моему сознанию нужно время, чтобы достроить картину. – Она вдруг замерла. – Что будет, если я коснусь лужи? Прямо сейчас?

– Не стоит, – голос Игнаса стал жёстким.

– Ты говорил, мы с Витом можем заразиться. Как это работает?

– В случае с воронкой достаточно глотка воды. Или непосредственного контакта с кожей. Я вряд ли смогу ответить на все вопросы. Я не учёный, Филиппина. Даже учёные не знают доподлинно, что такое фейрит и какова его природа. Он просто появляется, принося с собой хаос. Его воздействие невозможно предсказать: кто-то погибает после контакта, а кого-то он меняет, перестраивая изнутри, и путей изменения бесчисленное множество.

– Ты говоришь о мутациях?

– Именно. В моём мире фейрит изучали в лабораториях, ставили опыты – всё без толку. Его невозможно контролировать. Он – всё равно что гниль, пожирающая зерно за зерном. Начав с одного края, однажды доберётся до другого.

– Это нельзя остановить?

– Можно задержать процесс, но ненадолго.

– То есть… рано или поздно фейрит всё равно окажется на острове?

– Может, в озере или в море. Никто не знает. У нас фейрит нашли на дне Марианской впадины, открыв тем самым ящик Пандоры.

– Твой мир стал первым?

– Никто не знает, – бесцветно повторил он, – где находится исток.

– Но он же он взялся откуда-то! Ничто не берётся из ничего. – Мысли шли кругом. Липа силилась понять, но получалось плохо.

– А откуда взялся человек? – Игнас бросил на неё взгляд и отвернулся, заинтересованный скоплением анимонов. – Великие умы спорят до сих пор. Ломают копья и не могут решить: теория эволюции Дарвина или сотворение мира за семь дней? А может, инопланетный разум? Кто тогда создал инопланетян?

– Стоп! Перестань, пожалуйста, – Липа взмолилась, – слишком много всего.

– Не спеши. Подумай, а потом спрашивай – у нас есть время.

Подойдя к углублению, которое Липа не сразу заметила, он разогнал сонных анимонов. Те разлетались, возмущённо мигая. Некоторые приближались, заинтересованные Липой, но Игнас бесцеремонно отмахивался.

– Нам сюда. Хочу показать тебе смежный мир.

За пальцами Игнаса тянулась уже знакомая слизь.

«Ну вот, опять», – вздохнула Липа, зажмурившись. От вида пространства, сминаемого, как лист бумаги, её начинало мутить.

• ● •

– Мы что, вернулись назад?

Они стояли посреди мансарды. Тёплый июньский вечер, запах дерева – всё именно так, как должно быть.

– Приглядись получше, – Игнас указал на застеленную кровать.

Под ней не было сумки. И тапочек тоже. На спинке стула не висела одежда, а столешница была покрыта слоем пыли. В этой реальности на острове не было её, Липы.

– Погоди-ка…

Приоткрыв дверь, она замерла на верхней ступеньке. Из комнаты Вита доносилась музыка. Липа впервые слышала эту мелодию – сильную, как закручивающаяся спираль, и вместе с тем хрупкую, чарующую каждой нотой. То ли просьба, то ли крик о помощи.

– Нам нельзя тут задерживаться, – прошептал Игнас. Его рука легла на Липино плечо

– Ему грустно. Он совсем один.

Она подняла глаза, ища поддержки, но челюсти Игнаса сомкнулись. Желваки заиграли на скулах. Кажется, он собирался что-то ответить, но сдержался в последний момент.

– Идём. Вмешиваться нельзя. Я привёл тебя сюда, чтобы показать. Чтобы ты поняла. На этом всё.

– Но если меня нет… значит, в этом мире мама не в больнице. Она здорова! – От этой мысли перехватило дыхание. Липа впервые осознала, что происходящее с ней – не сон и не розыгрыш. Вселенная-початок действительно существовала за пределами «зерна», и её возможности были безграничны!

– Это может означать что угодно. Точек отклонения – миллионы. Хотя математики или люди, знакомые с теорией вероятности лучше меня, назвали бы другое число. А теперь пойдём, – голос стал ниже, настойчивее, – твой дядя не должен нас видеть.

Липа позволила вернуть себя в хаос – вошла в него с широко открытыми глазами, всё ещё пребывая на грани между смятением и горечью чужого одиночества. Озарение было похоже на удар, вспышку жгучего света. Она не смогла бы внятно озвучить своё намерение, не понимая до конца сути фейрита, но всё это – смежные миры, чудесные возможности, анимоны – могло стать ключом к маминому исцелению.

Теперь у Липы появилась надежда, и она следовала за Игнасом, чтобы получить ответы.