Растерянная, в панике, она вставляет диск. Дружелюбный северный голос поет о колесах автобуса. Эмили глубоко дышит. Она должна сконцентрироваться, ей нельзя попасть в аварию.

После трех детских песенок она въезжает через ржавые ворота виллы «Серена». Слава богу, там горит свет. Подняв еще спящего Чарли, она идет, спотыкаясь, по подъездной дорожке. Дверь заперта. О господи, у нее есть ключ? Балансируя с Чарли на бедре, она нащупывает сумку. Тампакс, деньги и помада падают на землю, но Эмили не замечает этого. Она находит ключ, к которому все еще прикреплена записка агента по недвижимости: «Вилла “Серена”, возле Сансеполькро».

В доме слышен гневный мужской голос. На мгновение она напрягается, потом узнает голос и расслабляется. Она входит в комнату и видит Пэрис, спящую на полу, и Бэзила Фолти, разглагольствующего по телевизору. Она кладет Чарли на диван, опускается на пол и берет на руки костлявое тело дочки.

– Ох, моя дорогая, – говорит она. – Слава богу, ты цела.

Пока Бэзил Фолти разбирает вещи в поисках жареной утки, Эмили качает дочь на руках.

Мысли из Тосканы

Эмили Робертсон

Очень сложно описать английскую приморскую жизнь итальянцу. «Почему, – спросил меня недавно знакомый итальянец, – англичане берут фляжки на пляж?» «Чтобы можно было выпить чего-нибудь горячего (предпочтительно боврил[54]) после плавания», – объяснила я. «É vero?[55] Почему им хочется горячего в жаркий день?» Я довольно мягко открыла ему истину. Английское море совсем нежаркое. Чтобы залезть в ледяную воду, нужен олимпийский уровень выносливости. Чтобы ковылять по крошечным острым камням, нужны сверхчеловеческие медитативные способности индийского факира. А после, когда сидишь на гальке с мокрым полотенцем на плечах, нужно влить какую-нибудь горячую жидкость меж дрожащих губ. «Что такое боврил?» – спросил он. «Даже не спрашивай», – сказала я.

Я пишу это в Англии. В Брайтоне, если быть точной. Я сижу в спальне Петры, наблюдаю, как мужчина в мансардной спальне напротив упражняется в жонглировании. Так ПОТРЯСАЮЩЕ быть здесь! Когда самолет пролетал над Англией, я заплакала. Честно. Я правда заплакала. Просто она выглядела такой красивой, такой невероятно зеленой, с маленькими домиками и полями вокруг – нормальными, плоскими полями, не дурацкими террасами на склоне горы. Ладно, ладно, я знаю, что она зеленая, потому что дождь идет все время, – Сиена мне сказала это как минимум миллион раз. Но мне нравится дождь. Мне больше нравится носить флис и чувствовать себя уютно, чем постоянно плавиться от жары. Мне нравится, что не нужен крем от загара. Мне нравится обнимать теплое одеяло всю ночь, когда уши замерзли, а тело согрето. Мне нравится утро, когда все выглядит начисто вымытым дождем. Мне нравится всегда говорить по-английски.

А Сиене все это не нравится. Она безумно мрачная из-за того, что оставила Джан-проклятого-карло. Она плакала всю дорогу в аэропорт. Такая жалкая! В конце концов, она увидит его снова через неделю. Но она не переставала твердить, что осталось всего две недели каникул, что Джи собирался взять ее с собой в квартиру в Форте-деи-Марми. Мама довольно быстро заткнула ее. «Я бы все равно ни за что тебя не отпустила», – сказала она. Я заметила, что маме, кажется, немного разонравился Джанкарло. А еще она стала раздражительнее со всеми. Даже с Дорогим Маленьким Чарли. Ура!

Петра встретила нас в Гатвике, и мама прямо упала ей в руки и плакала, плакала, плакала. Мы с Сиеной здорово смутились. Петра (она мне правда нравится) успокоила маму и разобралась с нашими сумками и вещами. С ней были ее дети. Джейк, которого я вроде как помню, и Гарри, одногодка Дорогого Маленького Чарли. Мама говорила, что Гарри и ДМЧ смогут играть вместе, и это будет так хорошо и т. д. и т. п. Но первое, что сделал Гарри, – пнул Чарли, второе – укусил его за ногу. Думаю, мне понравится Гарри.

В первый вечер мама и Петра просто разговаривали и разговаривали. Мы с Сиеной спросили, можем ли мы пойти на пирс, и, к нашему удивлению, мама разрешила. Это было невероятно. Столько огней, и шум от аттракционов. Сотни людей повсюду, таких разных. Стиляги, рокеры, панки, геи, натуралы. Не то что в Италии, где все выглядят одинаково. Все загорелые, аккуратные, в белых рубашках и лоферах без носков. Здесь все выглядели небрежно, а в конце пирса пьяные распевали караоке. Я так люблю Брайтон.

На быстрое решение Эмили съездить в Англию повлияли несколько вещей. Во-первых, после жуткой паники в ночь Феррагосто она просто чувствовала, что ей нужно выбраться из Тосканы на какое-то время. Вспоминая, как бежала по площади со спящим Чарли на руках (который в ее воображении буквально превратился в безжизненный труп) в отчаянных поисках Пэрис, она все еще леденела от ужаса. Бег в темноте, с фейерверками, что взрывались вокруг, представлялся ей настоящим кошмаром, несмотря на то что в конце она обнаружила Пэрис в безопасности, под присмотром Бэзила Фолти. А еще отвратительный Джанкарло крутился вокруг Сиены даже больше, чем обычно, и теперь она требовала отпустить ее пожить в его квартире в курортной зоне (кажется, даже у самых бедных итальянцев есть эти квартиры, обычно у моря или в горах). Эмили быстро раздавила эту идею. Она не доверяла Джанкарло в Монте-Альбано и еще меньше доверяла бы в квартире где-то далеко, за много километров от ее бдительного ока. Лучше Сиене недолго побыть от него подальше.

Во-вторых, ей нужно было увидеться со своим бухгалтером и адвокатом, и оба они были в Лондоне. В-третьих, она очень хотела снова встретиться с Петрой. А в-четвертых… в-четвертых, был кусочек смятой газеты, отправленный Петрой, с нацарапанной подписью: «Это фотография М. Все еще милый, а? Иззи и Рут устраивают встречу выпускников 22-го. Сможешь приехать?» Так что утром 16 августа Эмили сидела за компьютером с чашкой черного кофе на столе и бронировала билеты в Гатвик.

Было чудесно снова увидеть Петру. Она выглядела так же, а может, даже худее; стояла, словно аист, в выцветшей джинсе, выглядывая над головами толпы. Джейк, выросший в мальчика серьезного вида, с длинными, как у Петры, ногами и светлыми волосами, толкал багажную тележку. Гарри, темноволосый и голубоглазый (как Эд), стоял рядом с Петрой, двумя руками закрывая уши.

– Пит! – Эмили обняла подругу. Жесткая и несгибаемая Петра не привыкла к объятиям, но поцеловала Эмили в щеку и сказала с искренней нежностью:

– Эм! Как я рада тебя видеть.

Эмили залилась слезами.

Пока Петра и Джейк разбирались с багажом, Эмили познакомила детей.

– Вы, конечно, помните Сиену и Пэрис? А это Чарли.

Гарри сделал шаг вперед, убрал руки от ушей и пнул Чарли, притом очень сильно, по ногам.

Чарли был слишком шокирован, чтобы даже закричать.

– Гарри, – сказала Петра устало, но без настоящей злости или даже удивления. Эмили инстинктивно придвинула Чарли поближе к себе. Гарри бесстрастно посмотрел на них, прежде чем опять закрыть уши.

– Понимаете, он не любит шум, – объяснила Петра, идя с ними быстрой рысью к автостоянке.

– Я понимаю, – слабо сказала Эмили.

– Он ненавидит самолеты, – сообщил Джейк, все еще толкавший тележку. – Он любит только Томаса.

– Томаса?

– Паровозик.

– Понятно.

В обшарпанном минивэне Эмили устроилась в среднем ряду, взяв на колени Чарли. Петра наградила Сиену местом на переднем сиденье, а Пэрис устроилась сзади с Джейком. Страшный Гарри был в детском кресле рядом с Эмили. Чарли вытянул загорелую ножку, чтоб коснуться сиденья впереди. Гарри наклонился вперед и укусил его.

На этот раз Чарли все-таки закричал. Петра обернулась.

– Гарри, – произнесла она тем же тоном, что и в прошлый раз. – Извини, – сказала она Эмили.