Но Витька его понял.
– Э, корешок! Ну, и хорош же ты, однако, вчера был, – засмеялся он. – Сегодня понедельник, тридцать первое января, и завтра уже мы будем жить в новом году! Иди, одевайся и в столовую. Кваску попьешь, нормально будет. И не пей сегодня ничего другого, а то проспишь Новый год. Ну, давай, догоняй!
Витька хлопнул его по плечу и заспешил дальше, оскальзываясь на снегу и повизгивая по своему обыкновению.
Сенька по пути в свою комнату завернул в умывальник, где поплескался под краном и прополоскал рот, а потом, присосавшись к крану, долго пил, не в силах напиться. Сделалось легче, но он все равно плохо понимал, на каком свете находится. Вернувшись в комнату, стал одеваться. Он достал из шкафа шинель, которую, судя по ее виду, уже давно никто не одевал, а потом долго искал шапку. Время от времени он бросал взгляд в окно и ударял себя кулаком по лбу, никак не соглашаясь с реальностью и пытаясь ее таким образом опровергнуть. Но реальность утверждала себя продолжительным гудением головы после каждого испытания, и Сенька, в конце концов, с ней смирился.
Шапку он нашел в закутке за шкафом, засунутой в валенок. Он извлек ее на свет Божий, пригладил рукой и, напялив на деревянную свою голову, вновь вышел на улицу.
Снег перестал, и значительно посветлело.
Семен посмотрел вокруг, на лежащий в хрупком безмолвии сосновый лес, и тут впервые подумал, что все, происходящее сегодня, уже было с ним однажды. Давно было, так давно, что он все позабыл, и лишь некое странное, высохшее и практически мумифицированное, но все еще живое чувство, давало о себе знать, напоминая и о былом.
Что же то было?
По дороге в офицерскую столовую Семен прислушивался к шевелящемуся в груди все резвей и беспокойней чувству. И он ощущал растущую тревогу от вероятности и предвидения того, что чувство оживет вполне, а вместе с ним вернется из небытия и боль души, давным-давно уж отболевшая и позабытая боль.
Завтрак его состоял из одного кваса, который он пил стоя, черпая прямо из бака вместе с размякшими хлебными корками. Три полных ковша.
И уже стоя в строю, на общем построении части, отдуваясь от шибавшего в нос квасного газа, он вспомнил все, что было забыто, хотя, казалось, невозможно было забыть. А вспомнив, понял, что на самом деле не забыл ничего. Он легко вообразил себе, что и не было никогда тех бесконечных дней и ночей, проведенных им во хмелю и в забвении. Но это было обманом, самообманом. И что с того? Имеет право! Важней, что он понял другое. Что любовь не умирает никогда, не уходит бесследно – это все выдумки и настоящий, реальный самообман. Любовь невозможно удушить усилием воли, нельзя утопить в вине. Проходит время, и однажды, погребенное, казалось бы, навсегда под толщей прожитых иной жизнью дней чувство возрождается вновь с прежней силой, вмиг превращая в труху все годами возводимые над ним надгробия, поражая тоской и отчаянием, одаряя надеждой. Уходят любимые, они вольны в этом, остается любовь – это ее свойство.
«Она говорила, – вспоминал Семен, – что если Новый год встретим вместе, значит, не расстанемся никогда. Что, если?.. Рискнуть? Но не опоздал ли я? Какой теперь год-то?» Он подумал, что если сейчас вспомнить, какой год, все тотчас изменится, и ничего нельзя будет исправить – и не стал об этом думать.
«… так что, я надеюсь, что в этом плане праздники мы пройдем нормально», – дошли до сознания Семена последние слова командира части.
«Надеюсь!» – искренне согласился с командиром Сенька.
«И верую!» – добавил в установку мантру и от себя.
– Личный состав в распоряжении командиров подразделений! – опустил ситуацию уровнем ниже командир и козырнул – словно печать поставил.
Начальники сразу обнаружили себя, выступив вперед, строй сломался.
– Рабочий день до трех часов, – объявил Сенькин начальник и скомандовал: – В автобус!
Весь путь до объекта Семен просидел у окна молча. Вообще, сегодня он, кажется, не сказал никому еще ни единого слова. Глаза его были закрыты, но он не спал. Хотя, если разобраться, то, что с ним происходило сегодня, разве это не сон? И если не сон, так что тогда? Теперь он думал, что это раньше не жил, а спал, кружился в бесконечном повторяющемся кошмаре. Но… кто знает? А может, один сон сменил другой? И нет никакой ошибки, и нет никакой иной логики, кроме логики сна, и если это правда, то череда событий кончится внезапно и совсем не так, как может предполагаться на каком-то этапе… Вот, скажем, ему хочется жить активно, теперь ему этого хочется. Он не боится, ему не страшно действовать самому, а не ждать, уповая на благосклонность случая, пока что-то совершится само собой… Но для этого ведь следует сперва открыть глаза, а каким предстанет пред ним мир тогда неизвестно…
Вообще, все, что касалось вчера, а точней – окончания вчерашнего вечера, для него было закрыто туманом. Он не помнил и не понимал, как жил вчера, и даже удивлялся, что ему это как-то удавалось. Но все перевернулось с ног на голову, неожиданно и самовольно, и он оказался в иной реальности, которая отторгала его. Он и выглядел ошеломленным, и был ошеломлен.
А в автобусе, тем временем, Сенькины сослуживцы, как обычно, играли в домино, удерживая кусок толстой фанеры на сдвинутых коленках. Играли весело, с азартом, щедро вплетая в ткань игры шуточки и прибаутки. Играли навылет, пары игроков быстро меняли друг друга, партия следовала за партией. Болельщики мало отличались от игроков и переживали за результат куда как заинтересованней последних. Все ждали, кто получит последнего в уходящем году «голого», и шутили по этому поводу непрестанно. Было весело и нервно, праздник приближался, заставляя души ликовать и пениться, словно молодое игристое вино. Брызги того веселья долетали и до Семена, опускаясь пенными ошметками на его ничего не замечающую голову. Время от времени кто-то из стариков толкал соседа в бок и, кивнув на молодого лейтенанта, хитро прищуривал глаза.
– Что-то наши холостячки сегодня притихли, – начинал развивать тему капитан Лапшин.
– Сень, а Сень, ты что ночью делал? – допытывался Кузнецов, тоже капитан.
– Ничего, самое, пусть поспит! – заступался Громов, третий капитан. – Молодой еще, ему больше спать некогда, самое, только днем. Я помню, в его годы…
