Жизнь ушла от него, тихо, по-английски, так, что никто не ожидал. Может быть, поэтому достало у нее сил сохранить для себя Аллу.

     В день, когда второй секретарь райкома комсомола навсегда оставил свой пост, Алла впервые открыла глаза. И это случилось утром.

     Хмурым своим светом утро превратило стену палаты, на которую был направлен ее взгляд, словно в стену тумана. Она чувствовала холод, все еще чувствовала холод той стороны, но она ощущала и легкость, и ей было радостно от того, что туман не приближается к ней, а медленно-медленно рассеивается. Она ни о чем не вспоминала и ничего не загадывала, просто смотрела на туман перед собой и слушала, как отзываются в ней самой звуки пробуждающейся вокруг жизни. И в опустошенной душе ее становилось все светлей по мере того, как набирало силу утреннее солнце. Туман вскоре растаял, как и положено туману, но стену за ним они не увидела, а лишь заповедный луг, на котором, нисколько не пугаясь ее присутствия, резвились солнечные зайцы. То были специальные зайцы, в обязанности которых входило встречать всех, вернувшихся к жизни, и еще – дарить им радость, поскольку радость на Этой стороне.

     Когда в палату вошел врач, у Аллы было уже достаточно сил и оснований, чтобы улыбнуться ему навстречу.

     – Доброе утро! – отреагировал тот улыбкой на улыбку. – Я рад выбору, который вы сделали. И впредь – всегда выбирайте жизнь! Договорились?

     Ей показалось, что врач удивительно молод. Она тоже была молода. Может ли быть такое совпадение случайным?

     Алла искала знаки, добрые знаки, и она их находила.

     О чем думал доктор, мы не знаем, но, на наш взгляд, он слишком долго держал ее руку в своих, измеряя пульс. Впрочем, а почему бы и нет, дело ведь молодое…

     Рассказанная нами история имела и другие последствия.

     Когда Юрка, отсидев за самоволку положенное количество суток, вернулся с гауптвахты в училище, там его уже дожидалось письмо.

     «Милый мой, – писала его далекая и любимая девушка, – постарайся меня понять. Мы должны расстаться. Хотя, казалось бы, разлука для нас вещь привычная, своя сестра, и мы не раз уже ее благополучно переживали, но, в этот раз, пусть она не прерывается. Нам следует забыть друг друга. Поверь, я не устала еще от вечного ожидания, не разлюбила тебя. Но я поняла, что в разлуке такой мы не сможем сохранить в чистоте нашу любовь, такой, чтобы хотя бы в мыслях не изменять друг другу. Если такое случается, а такое случается, считай, что любовь умерла. Не лучше ли прервать нашу песню на высокой ноте, навсегда сохранив в душе тепло нашей любви?…»

     Ла-ла-ла, и что-то там еще.

     Она никогда не умела писать писем, а это ей совсем не удалось. «Считай, что любовь умерла… умерла…» – прошептал он про себя.

     – Что случилось? – спросил подошедший друг Ленька. – У тебя такое лицо, словно ты узнал, что тебе накинули еще пару суток и сейчас же отправляют обратно. На губу.

     Юрка молча протянул ему письмо.

     – Ерунда! – взорвался Леонид, бегло пробежав письмо глазами. – Ты меня прости, но, по-моему, твоя подруга – бывшая – дура. Погоди, вот сейчас мы ей ответим. Такой ответ сочиним…

     – Не спеши, – остановил его Юрка. – Хватит писем. И вообще, думаю, она знает, что делает. Думаю, она права.

     Он махнул рукой и, понуря голову, побрел прочь. Ленька, не понимая, что происходит, смотрел ему вслед, затем, спохватившись, заспешил за другом, чертя по воздуху зажатым в кулаке открытым письмом с чужой бедой.

     Но разве может быть чужой беда, которая пришла к твоему другу?

     Через несколько дней друзей поразила еще одна новость: Володя заразился интересной, как говорят, болезнью. Хотя всем интересна, конечно, не болезнь, а обстоятельства, к ней приведшие.

     – Наташку помните? – спросил Старый ребят. – Она наградила. Хорошо еще, что не самым страшным. Ну, я с ней еще рассчитаюсь. Она ведь знала, что больна, подписку давала, что ни-ни, так что еще может под суд загреметь. Если всплывет. Он закурил, сделал несколько глубоких затяжек, после чего, просветлев лицом, сообщил: – Но, блин, как она подавала, как она подавала! За такое сколько угодно заплатить не много Не хотелось бы только, чтобы шум из-за всего поднялся.

     Но шум поднялся, и через месяц Володя, не дожидаясь полного выздоровления, решением Совета училища был отчислен за аморальное поведение, никак не соответствующее высокому званию курсанта.

     – Через год вернусь, – пообещал он друзьям. – Меня так просто не возьмешь, и вообще, не хочу пропадать задешево.

     Простились на КПП. Возвращались молча. Было полное ощущение, что жизнь перестала быть игрой, и затянула их всех в свои жернова. Жернова погромыхивали неподалеку, приближаясь.

     – Глупо все! Глупо, – вздохнул Леонид. – Вот, что значит, не везет!

     Юрка покачал головой.

     – Везение здесь ни при чем. Просто за все в жизни приходится платить. Сполна причем. А мы никогда не думаем об этом.

     – И правильно делаем! – возразил Леонид. – Я считаю. Ты только представь, что за жизнь была бы, если бы мы задумывались. Перед каждым словом или поступком, как за него придется отвечать?

     – Не представляю, – согласился друг. – Я не представляю. Но думать головой все равно надо.

     – Думать надо, – не возражал Леонид.

     Когда они подошли к своему корпусу, солнце уже опустилось за бленду горизонта. Вокруг во всех казармах зажглись окна. Юрка запрокинул голову, чтобы увидеть, как в быстро набирающей густоту синеве неба одна за другой загораются звезды. Не зная другого Бога, он каждую звезду просил об одном, чтобы жизнь продолжалась. Звезды перемигивались в ответ, явно что-то мудря. Звезды были далеки, а небо холодно. А они были такими юными, и молодая кровь согревала их и дарила надежду.