Одним морозным, но солнечным субботним днем он спешил на завод. Суббота выпала рабочей, и ему предстояло отработать полную смену. В другое время Антон, быть может, и поворчал бы по этому поводу, но сегодня он был даже рад этому обстоятельству – все меньше времени для мыслей, от которых уже обессилела душа. Улица была полна народа, но Антон, не вглядываясь в лица, лавировал между людьми, скользя по спрессованному до состояния льда снегу. Словно в тон прекрасному зимнему дню, сердце его радостно билось от внезапно нахлынувшего светлого чувства. Он практически ликовал. Как хорошо! Как легко и полно дышится! Давно уже Антон не испытывал ничего подобного и, смущенный и встревоженный, пытался понять причину внезапно нахлынувшего ощущения счастья.

     Из солнечного состояния возвышенного недоумения его вырвал неуместный, как дыра в мироздании, внезапный крик женщины.

     Проскользив по льду добрых пять метров, Антон остановился и, повертев головой, быстро осмотрелся. И тут же понял, что произошло и что вот-вот случится.

     Какой-то шалопай-мальчишка, торопясь перебежать через улицу, поскользнулся и упал прямиком на проезжей части. Шапка его слетела с головы и двигалась рядом с ним, в то время как он, скользя, поворачивал рыжую свою головенку в ту сторону, с которой на него надвигалось обычное городское такси. Водитель такси тормозил с искаженным лицом, в то же время выкручивая баранку то в одну, то в другую сторону. Машина продолжала нестись вперед, пусть и виляя из стороны в сторону, и не успевала, не успевала остановиться. А мальчишка никак, никак не успевал убраться с ее пути.

     А вот Антон вполне мог успеть.

     Все дальнейшее было делом одного мгновения.

     Мир сдвинулся в синюю часть спектра и время остановилось.

     Сорвавшись с места, Антон толкнул в грудь зевавшего тут же парня и выскочил на дорогу.

     – Стой, дурак! – заорал парень ему вослед знакомым, как показалось, голосом.

     Но некогда с этим разбираться, некогда.

     В два прыжка Антон преодолел отделявшее его от мальчишки расстояние, подхватил его подмышки и, разогнувшись, словно стальная пружина, отбросил в сторону. Он еще успел заметить, как ребенка подхватили чьи-то руки. В следующий момент подоспевшее авто по-бычьи тупо ткнуло его в бок, боднуло. Силой удара его подняло в воздух, перевернуло, потом машина приняла его на багажник, наподдала и им, он завертелся, увлекаемый новым импульсом, сорвался в штопор и, не выходя из него, ударился головой о то, ниже чего уже было не упасть.

     Свет померк еще раньше, до этого последнего удара, после удара свет погас совсем.

     Жизнь выключилась с легкостью телетрансляции.

     А когда Антон понял, или ощутил, что жизнь включилась и заработала снова, он открыл глаза. И все, что он увидел, была лишь темнота.

     – Я не вижу, – сказал он, обращаясь к этому темному, по первому ощущению –враждебному пространству. – Я ничего не вижу!

     – Потерпи, миленький, – ответил чей-то тихий голос.

     И – он узнал его!

      – Анна! – позвал другой голос, и Антон вспомнил, кому голос принадлежал, он слышал его накануне. Вот-вот, накануне.

     – Анна, пошли отсюда! – Эжбицкий был как всегда настойчив. – Пошли, опоздаем же. Здесь полно народа, ему и без тебя помогут.

     – Что? – не поняла Анна. – Что? А… Ты иди, иди.… Куда ты там хотел… Я здесь…

     Антон почувствовал, как теплая ладонь Анны прижалась к его лицу. Не смея дышать, он закрыл так и не увидевшие белого света глаза. Боли он все еще не чувствовал, а дышать боялся, чтобы не спугнуть виденье.

     «Это сон, – думал он, – все это сон». И в то же время понимал: нет, все происходит наяву.

     Лучше бы сон!

     Потому что опыта договариваться с небесами у него не было. А небо редко делает бесплатные подарки. Что он может предложить взамен, чтобы в следующий раз, открыв глаза, увидеть свет, увидеть Анну? Что у него есть, кроме жизни? Жизнь? Он готов.

<p>

<a name="TOC_id20240464"></a></p>

<a name="TOC_id20240466"></a>Его звали Гиль

     Электронный рокот рок-н-рола сменила удивительно чистая и нежная мелодия.

     Шум многоголосья на городской танцплощадке, именуемой в народе «Шайбой», сразу стих.

     «Белый танец!» – объявили с эстрады.

     Гиль прислонился затылком к решетке ограды, которую подпирал уже некоторое время, и закрыл глаза: все равно никто не пригласит. Его – не пригласят, это совершенно точно. Он знает, что здесь не принято приглашать чужаков на танец. И хотя в Городе он уже больше года, все равно своим не стал, так ни с кем не сойдясь по-настоящему. Да ведь и не только в этом дело. Просто, когда-то было другое время, была другая жизнь, и он был другим. Танцы тоже были другими, и на белый его всегда приглашала та… Словом, та, которую он любил, которую, возможно, любит до сих пор. И то, что время, его время сделалось прошедшим, злило и раздражало его. Особенно, когда вопреки запрету, данному самому себе, начинал думать и вспоминать о нем. Это как обломок шипа, который засел глубоко под кожей: пока не трогаешь – терпеть можно. Правда, само собой все равно не пройдет и рано или поздно выйдет нарывом…

     Вдруг Гиль почувствовал прикосновение к руке. Нехотя отвлекся от своих дум и открыл глаза.

     – Вас можно пригласить?

     Перед ним стояла девушка.

     Хрупкая фигурка, ясное личико и громадные голубые глаза на нем.