Девчушка-василек, нежный и отважный.

     «Эко диво! – изумился Гиль про себя. – Сколько же лет тебе, малышка?»

     Он галантно поклонился и, обняв девушку за талию, закружил ее в танце.

     Девушка неотрывно и с восторгом смотрела Гилю в лицо, глаза ее сияли и как бы говорили: «Догадайся, догадайся же, дорогой товарищ Гиль, отчего я отважилась пригласить вас на этот танец?»

     Гиль догадался, ведь это, право, не трудно сделать, когда на тебя так смотрят.

     Но столько сомнений жило в его голове, столько недоверия и накопил он за свою недолгую жизнь к подобным взглядам, что мысленно он расхохотался, как демон, познавший все задолго до того, как что-либо свершилось. И счастье бедной девочки, что не слышала она его хохота.

     Нет, он не был тем Гилем, каким знали его еще год назад. Каким он сам себя знал тогда. Теперь он совсем, совсем другой, он чувствовал, он знал это. А сегодня узнает и кто-то еще. Вот она и узнает. Он докажет всем, что с ним шутки плохи.

     Год назад та… его прежняя, сказала ему на прощанье:

     – В тебе кроме твоей несчастной любви ведь больше ничего нет. Ничего выдающегося, экстраординарного, что впечатлило бы по-настоящему, сразу и навсегда. Ты сложен из банальностей. Тебе чужда импровизация, ты не способен на спонтанный, неожиданный шаг. Смешно сказать, но даже на подлость ты не способен. Нет, это, конечно, хорошо, что не способен на подлость, но, знаешь, нудно как-то. Ты всегда рядом, ты предсказуем… Я устала от тебя. Твоя любовь – слишком приторное блюдо, я пресытилась ей.

     Сегодня Гиль докажет, прежде всего, себе самому, что может быть другим.

     Он склонился к девушке и шепнул ей в самое ухо:

     – Ты учишься в десятом классе?

     – Да… А откуда вы знаете?

     – Только не «вы», я ведь не твой классный руководитель.

     – Хорошо, будем на «ты»… хоть мне и непривычно. Так, откуда ты знаешь, что я учусь в десятом?

     – А я все знаю. Например, знаю, что такую девушку, как ты непременно должны звать Свелтой. Разве я не прав?

     – Прав, ну и что? – не смутилась девушка. – Я тоже знаю, что тебя зовут Гиль.

     – Э нет, – покачал он головой, не соглашаясь. – Не стану скрывать, когда-то меня действительно так звали. Но это было давно, так давно, что о том времени уже и не вспоминается. Да и не хочется вспоминать. Почему? Да, слишком оно хорошее было, то время. Теперь и время другое, и имя у меня другое – Вася. Василий. Василиус. Изысканное и таинственное имя, и совсем не такое простое, каким кажется поначалу.

     – Вася, серьезно? – рассмеялась Свелта, звонко, как колокольчик прозвенел. Было видно, что она искренне удивлена. – Но почему же Вася?

     – Ну, во-первых, Василий – мое настоящее имя, так меня при рождении нарекли. Во-вторых, так называют всех тех, к кому хорошие мысли приходят слишком поздно, или вообще не приходят. Вот я такой именно и есть. Тебе так не кажется?

     – Нет, не кажется. Но мне, зато, кажется, что вы на себя наговариваете.

     – Опять вы?

     – Ты…

     – Ты единственный человек, кому кажется то, что тебе кажется. Только ты ошибаешься насчет меня, правда. Будь по-твоему, я бы давно уже с тобой познакомился.

     – Правда? Но у вас… у тебя просто не было случая. А теперь этот случай есть. И мы познакомились.

     Медленный танец, белый танец продолжал кружить их в заданном темпе. Но теперь девушка не выглядела такой вдохновенно и отважно счастливой, как перед танцем. Взор ее погас, она погрустнела, о чем-то задумавшись.

     «Хорошо, – удовлетворился Гиль такому воздействию своих слов. – Начинаются девчачьи штучки…»

     – О чем печалишься, красавица? – зашептал он вновь в ее нежное розовое ушко. – Не стоит, правда не стоит. Поверь, в жизни нет ничего вечного, ни печали, ни радости. Ничего. Лишь миг бывает порой длиной в вечность, миг, который потом согреет всю твою жизнь. И такими мигами следует жить. Их нужно ловить, как натуралист бабочек, и собирать, копить, их, не деньги. Из счастливых мигов складывается истинное богатство жизни.

     Девушка отпрянула от него в неподдельном возмущении – словно пружина сорвалась.

     – Как можешь ты говорить ТАКОЕ? – спросила она его страшным шепотом. – Понимаешь ли ты сам свои слова? Нет ничего вечного! А любовь?

     Гиль печально улыбнулся. Он-то знал, он-то имел право на печаль.

     – Ну, вот, опять любовь, – сказал он с таким видом, будто ощущал – и, возможно – смаковал кончиком языка горечь каждого слова. – Чуть что, сразу говорят: любовь. А ты сама-то ее видела? Знаешь? Какая она? Любовь! Милая моя, вечной любви не существует! Она, а точнее то, что люди понимают под словом «любовь», может продлиться два года. Ну, пять лет. Много – шесть лет. А потом все, обрыв. Остается лишь боль и сожаление о том, что было. А вот уж они будут отравлять жизнь долго. Любовь – это воспоминания и мечты наши. Вот, ты в этом году кончаешь школу, ты молода, красива и, без сомнения, уверена, что влюблена в кого-то. Пройдет несколько лет, и ты изменишься, так изменишься, что, встреть себя сегодняшнюю, не узнала бы. И вот тогда твоя любовь растает сама собой, поверь мне, тому, кто прошел сквозь это. Может быть, еще некоторое время ты из самолюбия будешь сохранять видимость ее огня, но потом…

     Он махнул рукой обреченно, а девушка Свелта с недоверием и ужасом смотрела на него, говорившего ужасные вещи. Она качала головой, не соглашаясь и отвергая.

     – Ты ТАК думаешь? Да разве ТАК может быть? А глаза ее, распахнутые во всю ширь, молили: скажи, нет, скажи, нет!