– Книга – лучшее лекарство. Так утверждает мама, – Аллегра пожала плечами, будто была не согласна.

На стене красовался совместный портрет Беатриче и Бартоломео Спинелли. Они молоды и полны замыслов. Улыбка бабушки показалась вымученной. Маша отметила свою удивительную схожесть с дедушкой Барто. Посмотрев на снимок, она обернулась к зеркалу и прикоснулась к своему лицу.

– Да, ты копия Бартоломео, – заметив интерес племянницы, сказала Аллегра.

Маша не отрицала очевидное. Она совсем не знала, каким человеком был Бартоломео, но представляла его благородным.

– Я бы очень хотела сделать пластическую операцию, – призналась Маша.

– Красивые цветы поздно распускаются и долго благоухают, – произнесла Аллегра и коснулась её щёки.

После краткой экскурсии Маша пошла в гостиную, где застала Адриано. Он допивал кофе в одиночестве.

– А где бабушка? – нахмурилась Маша.

Адриано грустно улыбнулся дочери.

– Она хочет немного отвлечься, поэтому ушла в библиотеку.

– Книга – лучшее лекарство.

– Да, за книгами мама скрывалась от мира. Именно благодаря её страсти я полюбил русский язык и решил обучаться в МГУ, где и встретил твою маму.

Ещё никогда Маша не чувствовала подобной близости с папой, который выглядел таким добрым и уставшим. Они редко беседовали по душам. Но Маше так хотелось узнать его, хотелось просто побыть с ним. Однако он всегда был занят. И главный враг – смартфон, который отвлекал его.

Маша быстро заскучала, когда Адриано разговаривал по телефону о делах фабрики. Он вновь стал таким же холодным и собранным, как дома, в России. Девочка любовалась чудесными репродукциями, украшавшими стены. Адриано попрощался и вдруг заметил, с какой любознательностью Маша оглядывает новый дом. В её возрасте он исследовал мир, бродил по венецианским улочкам и лакомился морепродуктами в траттории5, располагавшейся за углом. У Адриано было много друзей, которых он, должно быть, теперь и не узнает при встрече.

– Тебе, вероятно, очень интересно посмотреть, что здесь вокруг? – спросил Адриано, когда Маша с любопытством выглянула в окно.

На пьяцце6 Сан-Марко уже собрались музыканты и скоро устроят праздничную феерию. Солнце как раз в зените. В такой погожий день вода в каналах бирюзового цвета и над ней возвышается монументальная мраморно-белая громада Санта-Мария делла Салюте.

– Да, очень, – призналась она.

– Изучи окрестности.

Адриано не запрещал дочерям ничего и никогда, потому что считал запреты излишней опекой. Он доверял детям и не сомневался, что из предложенных вариантов они выберут правильный.

– Только не задерживайся до ночи! – крикнул он вслед убегавшей Маше.

Она накинула куртку, спустилась по винтовой лестнице, прошла под аркой, увитой глицинией. Девочка любила гулять, и была рабой своих привычек. Она цеплялась за старые ритуалы так, будто бы они могли вернуть прошлое. Но плёнку судьбы не отмотать назад. Нужно привыкнуть к новой действительности. А ведь она не так уж и плоха. Хоть в Венеции и стояла зима, солнце уже пробовало силы. Это, конечно, не мрачная февральская Москва. Горожане оказались приветливыми. Мужчины снимали шляпы перед Машей и улыбались, будто давно знали её. Во время сиесты, подставив лицо зимнему солнцу, гондольеры дремали в начищенных гондолах, как в колыбелях.

Венеция состояла из ста восемнадцати островов, которые соединялись между собой мостами. Венецианцы перемещаются по каналам на катерах или вапоретто, гондолы из-за романтического флёра предпочитают туристы. Маша мечтала осмотреть все острова, но времени хватило только на четыре. В этом городе запрещено передвигаться на машинах. Однако это на пользу путешественникам – так они лучше ощущают энергетику города, могут не спеша восхищаться его красотами.

В сезон высокой воды здания подтапливало, поэтому мраморные ступени дворцов покрывал зелёный налёт. Отовсюду пахло плесенью, смешанной с солёным морским воздухом.

Иногда тишину взрывают завывания сирены. Так венецианцев предупреждают о наводнении. Когда вода отступает, горожане возносят хвалу покровителю города апостолу Марку. Двери церквей держат призывно открытыми, чтобы в любой момент можно было войти и молиться. В проектах имелся план, согласно которому в Венеции скоро появится система шлюзов, защищающая морскую Республику от потопов. Жители хотят сохранить первозданный облик жемчужины Адриатики.

Из окон театра «Ла Фениче» доносилось красивое сопрано оперной дивы. Продолжались репетиции «Севильского цирюльника», которого будут давать в субботу вечером. Маша несколько раз прошла мимо храма Мельпомены, чтобы послушать, как музыканты играют на скрипке и настраивают рояль.

За каждым поворотом можно увидеть дома, похожие на музеи. Роскошь, с которой возводилась Венеция, избыточна, но великолепна.

Сумрак тёмной вуалью стремительно скрыл очертания пьяццы Сан-Марко. Включились прожекторы, которые выхватывали смутные силуэты застывших гондол. Всюду зажигались жёлтые лампочки и фонари. Жизнь в Венеции не замирала, но замедляла свой ход. Не посетив и половины, Маша вернулась в палаццо Спинелли.

Когда она заглянула на кухню, то нашла там Аллегру. Тётя достала из духовки большой противень. В воздухе витал манящий аромат выпечки. Маша робко застыла на пороге, не зная, уйти или остаться. Тётя Аллегра не ждала гостей. Она пела себе под нос весёлую песню и танцевала. Тусклый электрический свет мягко падал на прелестное лицо. Её карие глаза казались гипнотическими.

– Отбрось стеснение, – сказала Аллегра и поманила племянницу пальцем.

Маша вошла и села на стул. Тётя перекладывала печенье с железного листа в корзинку.

– Угощайся, – Аллегра протянула плетёнку, потом налила молока в стакан.

Маша попробовала печенье и восхищённо вздохнула:

– Ничего вкуснее не ела.

Девочка выпила молока.

– Это амаретти – миндальное печенье. Но не переусердствуй! То ли ещё будет, – щёлкнув пальцами, обещала Аллегра.

Перекусив, Маша открыла галерею смартфона, где хранились фотографии. Снимков великое множество. Девочка листала их и внимательно рассматривала. Остановилась на одном фото, где она запечатлена со старшей сестрой. Объектив поймал их за фортепиано. Они разучивали сонату Моцарта. Алина объясняла Маше, как играть этюд. Получилась лирическая мелодия, которая до сих пор хранится в Машиной памяти.

Целый день прошёл с тех пор, как она общалась с матерью. Мария ощутила щемящую тоску по части семьи, оставшейся в России. Она закрыла галерею и набрала номер мамы. Гудки длились несколько секунд, которые для сердца, живущего в ожидании, казались вечностью.

– Машыня, привет! – сказала Лара.

– Здравствуй, мама, – негромко проговорила Маша.

Затем они долго молчали. Маша хотела спросить, почему мать не сохранила их семью. Почему она не любит её, Машу? Но так и оставила эти вопросы невысказанными.

– Как ты, Мышаня?

Маша терпеливо выдохнула. Ей хотелось прокричать, что она желает вернуться домой. И отчаянно скучает по сестре, с которой соперничала. Но вслух она произнесла:

– Всё хорошо, мы добрались без происшествий.

Разговор не ладился. Возникали неловкие паузы, которые заполняли безмолвные обиды.

– Мышань, мне пора. Виктор зовёт. Я буду ждать твоего звонка, – обещала Лариса, и послышались короткие гудки.

Маша лишилась частички души. Она тосковала по матери. Конечно, можно позвонить по телефону или соединиться по скайпу, но это бездушный способ связи. Мария живёт в эру одиночества, когда виртуальная реальность заменяет настоящие взаимоотношения. Интересно чувствует ли мама такое же глубокое уныние? Вряд ли! Она уже обрела утешение в объятиях очередного любовника Виктора.

– Ужин готов! – созвала всех тётя Аллегра.

***

Столовая оформлена в стиле утончённого барокко с любовью к мягким креслам в пастельных тонах, пуфикам, искусным витражам и козеткам. Изумрудные стены украшали репродукции картин эпохи Возрождения. Тяжёлые шторы из зелёного бархата ниспадали с деревянных карнизов. Из окон открывался вид на внутренний дворик с маленьким садом, где росли магнолии. Посередине помещения установлен широкий стол из белого мрамора, за которым не одно десятилетие проходили торжества. Тому, кто занимался созданием интерьера, удалось передать атмосферу великолепия периода, в который построено палаццо. Повсюду золотые акценты.