Я провел пальцем по экрану, чтобы принять звонок и поднес телефон к уху. Не успев сказать алло, я услышал голос девушки. Очень знакомый голос:

– Зачем, Леон? Зачем ты это сделал? – внезапно девушка материализовалась передо мной. Она крепко меня обняла и прижалась мокрой щекой к моей груди. – Зачем?

Комната, в которой я находился до того, как ответил на звонок, куда-то исчезла. Вместе с незнакомцем в капюшоне. Я даже не понял, как это произошло. И теперь мы вместе с девушкой находились на крыше многоэтажного здания, в котором недавно, по всему видимо, случился сильный пожар.

Престолом суток владел типичный городской вечер, а неугомонное время продолжало лечить необратимым ходом.

Запутав…

…ладонь в её светлых волосах и, крепко обняв, бессмысленным взором я всматривался в городскую даль.

Город.

Он будет вечно помнить моё имя, мои деяния, мою жестокость. На моей могиле будут собираться важные люди, чтобы выпить за упокой или очередной раз проклясть мою сущность. Быть может, наоборот, завтра обо мне никто не вспомнит, тело кремируют, а прах развеют. Нет. Завтра – слишком рано. Завтра все газеты торжественно закричат о крахе моего клана. И наши имена упадут чёрными строками на листы полицейского архива.

– Верни! – любимая взялась колотить меня по груди, как обычно делают отчаявшиеся девушки, решив, что это последняя надежда коснуться мужской любви. Видимо, смысл надежды заключается в том, чтобы достучаться до остывшего сердца. Сильными ударами пробить лёд и вновь окунуться в кипяток скупых мужских чувств. Сейчас же любовь не имела значения – я оставляю ее одну.

Оттеснившись от заполненной раскатами задыхающегося сердца груди, она прокричала мне в лицо:

– Верни! Пожалуйста, верни мне всё! – отчаянный крик отобрал полностью все силы и, оставшись без воздуха, она начала жадно поглощать его колкую смесь. Обессиленные лёгкие не справились с ворвавшимся в них холодом, и любимая раскашлялась.

Становилось холодней…

Она вновь уткнулась лицом в мою грудь, мгновенно забыв о том, что только что со всех сил её колотила. Захлёбываясь слезами, продолжала твердить:

– Верни! Верни… вернись, любимый…

Вернуться? С премногим удовольствием сейчас бы я вернулся на пару дней назад, чтоб исправить свои ошибки. Но даже в этом случае эта мысль остаётся сущей пустотой. Главную ошибку я допустил гораздо раньше.

Минутная стрелка преодолела третью ступень – 16:15.

Только женской половине человечества дана способность сквозь страстную любовь совершенно откровенно говорить любимому о своей ненависти к нему. Сейчас это её право. Я сам себя ненавижу! Ненавижу за то, что сотворил с ней, с собой и со всеми.

– Я ненавижу тебя! Ты чудовище! Бездушное, беспощадное, – слёз становилось всё больше. Она подняла свой взгляд на меня и простонала. – Ну что же ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!

Я взглянул в её мокрые голубые глаза и утонул в их глубине. Боже! Сколько в ней страдания, сколько боли, сколько ненависти ко мне. Но всё это мелочь, по сравнению с её любовью.

Она меня любит… и я её…

…люблю.

– Любил, – вновь раздался голос таинственного некто за спиной.

Я вздрогнул и резко обернулся. Он стоял на краю крыши и жестом указывал мне подойти. Я обернулся обратно к девушке, но та пропала без следа.

– Это всего лишь иллюзия. Всего лишь воспоминание. Рано или поздно ты вспомнишь и остальное. И оттого будет еще больнее.

Волна сильнейших эмоций кружила мою голову. Впервые с момента смерти я в полной мере осознавал, что умер. Что оставил всю свою жизнь, оставил любимую. Впервые я по-настоящему ощутил себя мертвым. Тем мертвым, который уже ничего не вернет, не изменит, не исправит.

– Подойди, – незнакомец совсем не обращал внимания на мое состояние.

Испытывая не страх, но жуткую боль утраты, не в силах сдерживать слезы, я подошел к незнакомцу и встал рядом с ним у края крыши. Внизу на земле лежал мой труп. Возле него стоял тот черноволосый незнакомец, которого я увидел первым после смерти, а рядом с ним та самая девушка. Моя… девушка.

Кое-как справляясь с эмоциями, сдерживая дрожь в голосе и впервые полностью понимая, что со мной произошло, я смог спросить лишь следующее:

– Я… я… умер?

– Это правильный вопрос.

Я еще какое-то время смотрел вниз. Видел, как приехали полицейские, спасатели, скорая, какие-то люди в костюмах. Как ловко ускользнул мой провожающий и его даже никто не заметил. Как увезли девушку на одной из машин. Затем труп.

В какой момент меня покинул некто в балахоне я даже не обратил внимания. Я просто стоял и молча смотрел, пока не осознал, что уже вообще ничего этого вокруг меня нет, а я снова нахожусь в комнате со слабым освещением и горой различных инструментов. Только вот на том самом столе уже не было телефона, который позволил мне заглянуть в прошлое. Вместо него стоял древний приемник, который напевал металлический трек:

По дороге в Ад черный Всадник мчится,

Бледное лицо и странный блеск застывших глаз,

Он посланник…3

Послышался скрежет замка, и большая деревянная дверь отворилась. В комнату вошла та самая девушка, которую я видел уже дважды. В составе сборщиков и перед тем, как отключился. При ней не было никакого оружия и доспехов. Одета она была в какое-то подобие спортивного костюма. При близком рассмотрении она мне показалась довольно молодой, а не взрослой и мрачной, какой я ее запомнил при первых встречах. И, самое главное, она выглядела, как обычный человек, а не как я – прозрачный дух со странными органами.

Она кратко изучила меня взглядом. Поймала этим взглядом мои глаза, и первая заговорила довольно приятным тоном:

– Впервые вижу плачущего иссуя. Откуда у тебя там слезы только берутся?

– Я… я, – внутренние переживания еще не покинули меня и нормально разговаривать не получалось. – Что? Что такое иссуй?

Она подошла ко мне вплотную и хлопнула ладонью по моей груди:

– Ты! Иссуй – это состояние души, которое находится вне тела из плоти и крови. Грубо говоря – мертвяк. Нестабильный, разрывающийся на части, слабый. Но ты не переживай! Скоро отправим тебя к Ключнику, там тебя шлифанут и станешь резидентом.

– Я бы не сказал, что он слабый, – в комнату вошел огромный мужчина с короткой прической и исполосанным шрамами лицом. На нем, как и на женщине, тоже была легкая одежда, напоминающая спортивный костюм. – Он завалил целого Оберега. Как Мария впервые видит слезы у иссуя, я так же впервые вижу, чтобы иссуй убил Оберега. Я вообще впервые вижу, чтобы Оберег проснулся.

– Это… это не я. Это нож, – растеряно и испугано попытался я оправдаться.

– Да я знаю, что это не ты, – мужчина прошел к столу и устроился на том стуле, на котором недавно в моих видениях сидел незнакомец в балахоне. – Но знать не хочу, какой это именно нож у тебя. Пока ты не пройдешь крещение даже не заикайся про него. И ни слова Ключнику не говори про это. Будем надеяться, эту тему никто не поднимет, пока мы не покинем город. А там уж разберемся, – затем он посмотрел на женщину и, показав на нее рукой, продолжил. – А сейчас лучше благодари Марию за то, что вовремя успела заблокировать действия этого ножа. Иначе бы он окончательно выжег твой интеллект.

Я посмотрел на Марию, попытался выдавить из себя спасибо, но волнение, страх и эмоциональная боль вперемешку не позволили мне этого сделать. Получилось только выдавить гримасу, слегка напоминающую улыбку.

– Я влепила тебе мощнейшую дозу энергии прямо в голову, в интеллект, – говоря это она повторила то же самое движение как то, когда пронзила мою голову синим стержнем. – Расслабься, будешь должен, – она ехидно мне подмигнула и направилась к выходу. – Пойдем, прогуляемся?