Вынужден признаться, за все годы, что я расследую преступления, подобные зверства мне попадались разве что с делом Тёмной Матери и её культа Ангелов Гекаты.

Очень надеюсь на самое что ни на есть случайное совпадение. К тому же, Кэйтлин мертва, как и верховные члены культа. Не могу утверждать, что все из Ангелов мертвы, но верхушка точно.

От одних только мыслей мне становится не по себе. Давненько такого не было. По спине пробежали мурашки, и я мотнул головой, чтобы отогнать дурацкие мысли.

– Что это ещё за чёрт? – почти шептал Дормер, положив руку на моё плечо.

Я протянул другу найденное фото.

– Убитого звали Ойвинд Эге. – ровным голосом сообщил я. – Художник из Франции. Картины на стенах в зал его авторства.

Мэтт только ругался.

Спустя пару минут зал заполонили полицейские, а к нам подошёл Майк Стенли со своим увесистым чемоданом. Криминалист снял солнцезащитные очки, которые хоть как-то скрывали огромные тёмные круги от недосыпа под его глазами, и обвёл подвешенное тело не то восхищённым, не то просто заинтересованным взглядом.

– Митч, я слышал, ты его нашёл? – вместо приветствия сказал Стенли, пожав мою руку. – И что ты здесь делал в такую рань?

– Убийца сам сообщил мне место. – ответил я. – Даже фото прислал и пожелал доброго утра.

Я показал сообщения криминалисту. Майк взглянул на экран, быстро пробежался по строчкам взглядом, а затем посмотрел на меня. Правда, потом он вообще опустил глаза и снова вернулся к подвешенному телу.

– Извращённое у нашего убийцы понятие доброго утра. – пробубнил криминалист. – Очень извращённое.

– Он ещё и своё фото оставил. – вскользь упомянул я. – И почему-то спрятал его под курткой жертвы. – я непонимающе нахмурил лоб. – Отличился, в общем.

– Да уж, – усмехнулся Майк, – отличился.

Мэтт вдруг встрепенулся и заголосил на весь выставочный зал:

– Хватит трепаться! За работу!

Полицейские тут же забегали, Майк раскрыл свой чемодан, а я обратил внимание на неестественное положение губ убитого. Слишком сжаты. В правом уголке рта видна прозрачная капелька. Что-то застывшее, и это не слюна.

Я позвал криминалиста.

– Это… – он подцепил капельку пинцетом. – Это клей?

– Клей? – удивился я. – Его губы склеены?

– Похоже на то. – Майк кивнул. – А это ещё зачем? Какой-то намёк?

– Разве что «болтал много».

Я пожал плечами и сунул руки в карманы. Тело слегка раскачивается, и я почувствовал очень знакомый запах. Волосы на голове мгновенно встали дыбом и зашевелились. Анис? Какого чёрта? Издевательство над трупом, анис – всё это напоминает об одном из самых кошмарных расследований в моей жизни.

– У него, – с трудом начал я, – что-то во рту.

Криминалист непонимающе поднял на меня глаза, затем взглянул на тело.

– В морге разберутся. – ответил он и занялся изучением пола под висящим телом. – Здесь очень много крови. Но толку-то? Всё замыто хлоркой.

Пока Майк сокрушается из-за «испорченной крови» и требует запретить во всём мире уборку с хлористыми средствами, я вернулся к картинам. И вот что меня интересует в первую очередь: почему какие-то картины перемещены, а другая часть – осталась на месте?

Наш убийца – любитель скрытых подсказок. Положение тела указывает на образ жертвы. Жертвы, которая много болтала? Интересно. Что же Ойвинд Эге мог такого разболтать? И причём здесь, в конце концов, коробка с пустыми бутылками из-под шампанского?

Размышляя, я снял одну из картин со стены. На обратной стороне ничего нет. Никаких знаков или подсказок. На полотне есть подпись автора. Размашистая, но остроконечная. Да-да, такая же была на картине, которой так восхищается Ронни.

В списках выставочных картин, полотна Эге значатся под номерами, без названий. Возможно, и у той картины, которую я видел раньше, не было определённого названия, только цифра. Не знаю, в каком порядке убийца развесил картины. Видимо, в этом тоже может быть какой-то смысл. Нужно узнать, как они висели изначально.

Чтобы не тратить время зря, пришлось разбудить Роско и Олли. Они намного лучше и быстрее меня найдут всё что угодно в интернете и тем более соцсетях. Ронни не составило бы труда отличить одну картину от другой, но как она воспримет смерть любимого художника и друга?

– Доброе утро, Роско! – сказал я, как только гудки прекратились. – Мне нужно, чтобы ты вместе с Олли нашёл фото со вчерашней выставки в Выставочном зале.

– У нас новое дело? – сонно поинтересовался Банколе. – Я и сам могу найти что хочешь.

– Ронде ни слова, пока я не приду, ясно? – предупредил я. – Убит Ойвинд Эге.

Роско сглотнул и на время замолчал. Заскрипела кровать, а затем пряжка ремня ударилась обо что-то и на пол высыпались монеты.

– Я тебя понял. – наконец, ответил он. – Когда вернёшься?

– Здесь ещё куча работы.

– Ясно.

– Мне звонил Винсент в половину шестого. Сказал, что едет, так что, когда появится, пусть меня дождётся.

– Передам.

На этом я вернулся к работе. Повесил картину обратно и сфотографировал весь ряд полотен.

Ни на одной из работ художника нет следов убийцы. На них вообще никаких следов нет. Совсем. Похоже, наш псих предусмотрел чуть ли не всё. Работал в перчатках, испортил хлоркой кровь – не очень понятно зачем, кстати – и оставил свидетелей.

Я мельком слышал, следов нет даже на верёвке, на которой подвешен художник. Есть какие-то посторонние ворсинки, но не думаю, что из них что-нибудь выйдет.

Медики осматривают свидетелей, в том числе вусмерть пьяных мужчин. Я тем временем занялся изучением их документов. Кстати говоря, они оба снимают квартиры в одном и том же жилом комплексе «Верде». Как ни странно, Миранда Скотт живёт там же.

Я пару раз слышал о «Верде». Говорят, чтобы жить там, нужно быть готовым много общаться с соседями и быть общественно полезным. По устройству «Верде» даже чем-то напоминает общину. И там очень приветствуется вегетарианство, что, кстати, видно из названия.

«Верде» находится недалеко от Квинса в тихом и довольно уютном местечке, но по своему желанию я бы туда ни за что не переехал. Общественно полезным мне отчасти нравится быть только на работе, а с соседями общается у нас Роско. Мы с Эйденом больше похожи на отшельников. До того, как я стал жить со священником под одной крышей, я пытался наладить отношения с соседями, но, глядя на Фроста, понял, что мне это не так уж и нужно.

Тем более, когда квартиры сдаются, соседи постоянно меняются. Только и делаешь, что привыкаешь к новым лицам. А ещё я не придерживаюсь вегетарианства.

На часах ровно одиннадцать утра. Мэтт, который уже засыпает на ходу без кофе, подошёл ко мне.

– Есть что-нибудь? – он положил мне руку на плечо. – Мы закончили, едем в участок.

– Думаю, по дороге ты обязательно купишь эспрессо. – усмехнулся я. – Двойной.

– Тройной. – наконец, улыбнулся Дормер. – Ты с нами?

– Мне нужно домой. – я обвёл взглядом картины Ойвинда Эге напоследок. – Не знаю, что там с коробкой и бутылками из-под шампанского, а работы убитого не просто так перевесили.

– И что ты хочешь в них найти?

– Все картины Эге, если ты обратил внимание, без названия, только под номерами. Роско ищет фото с выставки.

– Я понял! – воскликнул Мэттью. – Думаешь, это что-то вроде послания? Хочешь знать, в каком порядке они висели?

– Именно. – кивнул я и непроизвольно сжал губы, вспомнив о студентах. – И мне ещё нужно сообщить всё Ронни. Это был её друг. Они учились вместе.

– Мне придётся задать ей несколько вопросов, ты знаешь. – напомнил Мэтт. – И Оливеру тоже. Позвоню.

Дома я был около двенадцати, и нашёл Ронни на кухне в объятиях Эйдена. Художница всхлипывает, а Фрост нежно гладит её по голове и молчит. За столом сидит Оливер. Он пытается скрыть следы слёз, часто прикладывается к чашке с зелёным чаем и смотрит куда-то в окно.

– Ты в порядке? – тихо спросил я, несильно сжав плечо Молоуни.

Олли почти испуганно посмотрел на меня, а вместо ответа просто кивнул. Музыкант поднялся на ватных ногах и позвал за собой в гостиную. Роско с ногами забрался на диван и что-то высматривает на экране ноутбука.