Они помолчали, вслушиваясь в уличные звуки: женщина кричала на своих детей, группа подвыпивших мужчин распевала: «Ариран, ариран, арарий». Вскоре до них стал доноситься храп Ёсопа и легкое ровное дыхание Кёнхи, как будто те лежали рядом с ними. Исэк положил правую руку на живот Сонджи, но не почувствовал никакого движения. Она никогда не говорила о ребенке, но Исэк часто задавался вопросом, как он растет внутри нее и что она чувствует.

— Ребенок — это дар Господа, — сказал он.

— Должно быть, так.

— У желудка чувствуется тепло, — сказал он.

Кожа на ее ладонях огрубела и покрылась мозолями, но на животе оставалась гладкой и упругой, как тонкая ткань. Она его жена, и он должен быть увереннее в себе, однако именно это ему не удавалось. Он почувствовал, как член между его ногами вырастает на полную длину — такое случалось с ним каждое утро, еще с тех пор как он был мальчиком, но теперь все было иначе, ведь рядом с ним была женщина. Конечно, он пытался угадать, как все получится. Но он не ожидал тепла, близости, того волнения, которое вызывает в нем ее дыхание и робость, и страха, что он может ей не понравиться. Его рука легла ей на грудь — мягкую и тяжелую. Ее дыхание изменилось.

Сонджа попыталась расслабиться; Хансо никогда не касался ее с такой нежностью. Когда она встречалась с ним в бухте, секс был торопливым, порой резким, а потом она видела, как на его лице появлялись облегчение и благодарность, а потом ей приходилось обмывать ноги в холодной морской воде. Хансо гладил ее подбородок и шею, он любил прикасаться к ее волосам. Однажды он захотел, чтобы она расплела косы, и она сделала это, из-за чего опоздала домой, снова заплетая их. Внутри ее тела рос его ребенок, а он не мог почувствовать этого, потому что его не было рядом.

Сонджа открыла глаза; глаза Исэка тоже были открыты, и он улыбался ей, его рука чуть сжимала ее сосок; и она откликнулась на его прикосновение.

— Йобо, — сказал он.

Он ее муж, и она полюбит его.

14

Рано утром по карте, нарисованной братом на клочке оберточной бумаги, Исэк нашел пресвитерианскую церковь — крытый сланцевыми плитками деревянный каркасный дом на одной из боковых улиц района Икайно, в нескольких шагах от главной оси. Единственным отличительным признаком культового назначения этого здания был скромный белый крест на коричневой деревянной двери.

Служитель Ху, молодой китаец, воспитанный пастором Йоо, проводил Исэка в церковный офис. Пастор Йоо беседовал с братом и сестрой. Ху и Исэк ждали у двери офиса. Молодая женщина говорила вполголоса, и Йоо сочувственно кивал.

— Может, мне вернуться позже? — тихо спросил Исэк.

— Нет, господин.

Ху украдкой присматривался к новому священнику.

Пастор Пэк Исэк выглядел не слишком крепким. Ху был впечатлен его явной доброжелательностью, но считал, что мужчина в расцвете лет должен быть повыше ростом. Пастор Йоо был когда-то силен, способен пробегать большие расстояния, играл в футбол. Теперь он заметно состарился и стал ниже; страдал от катаракты и глаукомы.

— Каждое утро пастор Йоо спрашивал, есть ли вести от вас. Мы не знали, когда вы приедете. Если бы мы знали дату вашего приезда, я бы вчера встретил вас на вокзале.

Ху было не больше двадцати лет, он отлично говорил по-японски и корейски, держался солидно. На нем была поношенная белая рубашка с высоким воротником, заправленная в коричневые шерстяные брюки, и темно-синий свитер из толстой шерсти. Вероятно, вещи достались ему от прежних канадских миссионеров.

Исэк отвернулся, чтобы откашляться.

— Дитя мое, кто это с тобой? — Йоо обернулся к двери и взглянул на гостя через очки в тяжелой роговой оправе. Глаза его затянула молочная пленка, но выражение лица оставалось спокойным и уверенным. Зрение старого пастыря ослабело, но слух оставался острым. Он не мог различить фигуры, но узнал голос Ху, маньчжурского сироты, которого оставил в церкви японский офицер.

— Это пастор Пэк, — сказал Ху.

Брат и сестра, сидевшие на полу перед пастором, повернулись и поклонились.

Йоо не терпелось прекратить разговор с молодыми людьми, но их проблемы были далеки от разрешения.

— Подойди ко мне, Исэк. Нелегко было дождаться тебя.

Исэк повиновался.

— Наконец ты тут, аллилуйя. — Йоо положил правую руку на голову Исэка для благословения.

— Извините, что заставил вас ждать. Я только вчера вечером прибыл в Осаку.

Несмотря на почти утраченное зрение, пастор выглядел бодрым, осанка у него была прямой и твердой.

Брат и сестра молча смотрели на встречу двух священнослужителей. Ху опустился на колени, ожидая указаний Йоо.

— Спасибо, что позволили мне приехать, — сказал Исэк.

— Я рад, что ты здесь. Привез ты с собой жену? Ху прочитал мне твое письмо.

— Сегодня она осталась дома. Она придет со мной в воскресенье.

— Да, да. — Старый пастор кивнул. — Прихожане будут очень рады, что ты здесь. Ах, я должен представить эту семью!

Брат и сестра снова поклонились Исэку. Они заметили, что старый пастор выглядел счастливее, чем когда-либо прежде.

— Они обратились по семейному вопросу, — объяснил Йоо Исэку, затем повернулся к брату и сестре.

Женщина не скрывала раздражения. Они с братом прибыли из сельской местности в Чеджу и были не так хорошо воспитаны, как молодые горожане. Смуглая девушка с густыми черными волосами выглядела здоровой, поразительно красивой и юной. На ней была белая рубашка с длинными рукавами и плотно застегнутым воротником и темно-синие жилет и юбка.

— Это новый пастор, Пэк Исэк. Мы спросим и его совета? — Формально это был вопрос, но тон Йоо не допускал возражений.

Исэк улыбнулся молодым людям. Сестре было лет двадцать, брат показался ему моложе. Дело оказалось сложным, но обычным. Брат и сестра спорили о деньгах. Сестра принимала подарки от японского менеджера на текстильной фабрике, где она работала, — женатого и имевшего пятерых детей, да и по возрасту бывшего старше ее отца. Менеджер приглашал девушку в рестораны и дарил ей безделушки и наличные деньги. Она отправила всю сумму родителям, которые жили вместе с очень бедным дядей. Брат считал, что неправильно брать деньги у менеджера сверх обычной зарплаты, но сестра не соглашалась.

— Чего он от нее хочет? — прямо спросил брат, глядя в лицо Исэку. — Ей следует прекратить эти встречи. Это грех.

Йоо склонил голову, устав от собственной непреклонности. Девушка была в ярости, потому что ей пришлось прийти сюда, и ее возмущали обвинения младшего брата.

— Японцы отобрали ферму нашего дяди. У нас нет работы дома, если японец хочет дать мне карманные деньги или накормить ужином, я в этом вреда не вижу, — заявила она. — Я бы взяла вдвое больше, если бы смогла. Не так уж это много.

— Он недаром старается и недорого тебя ценит, — возмущенно сказал брат.

— Я никогда не позволю Йошикава-сан коснуться меня. Я сижу, улыбаюсь и слушаю, как он говорит о своей семье и о работе. — Она не упомянула, что наливала ему спиртное и наносила на щеки румяна, которые он купил для нее, а потом стирала их, прежде чем вернуться домой.

— Он платит тебе, чтобы ты заигрывала с ним. Ты ведешь себя как блудница! — воскликнул брат. — Порядочные женщины не ходят в рестораны с женатыми мужчинами! Отец сказал, что пока мы работаем в Японии, я отвечаю за тебя и должен следить за сестрой. Какая разница, что она старше? Она девушка, а я мужчина. Я не могу допустить, чтобы это продолжалось. Я не позволю!

Брат был на четыре года моложе своей девятнадцатилетней сестры. Раньше они жили с дальним родственником в переполненном доме в Икайно. Жена этого человека, пожилая женщина, не донимала их, пока они платили свою долю аренды, и она не ходила в церковь, так что пастор Йоо не знал ее.

— Отец и мать дома голодают. Дяде нечем кормить своих жену и детей. Я бы продала собственные руки, если бы могла. Бог хочет, чтобы я помогла родителям. Грех не заботиться о них. Если это опозорит меня… — девушка заплакала. — Разве невозможно, что Господь послал Йошикаву-сан в качестве поддержки для нас? — Она с надеждой посмотрела на пастора Йоо, который взял девушку за руки и склонил голову, словно в молитве.