Венька тоже выпил холодной воды, стащил с себя мокрую рубашку, которая пахла тиной и бросил на лавку. Промокшие кроссовки он пристроил на каком-то тёплом выступе печки в надежде, что к утру они будут хотя бы чуть получше и не будут хлюпать.

В комнате он внимательно присмотрелся к кровати Женьки. Горка из одеяла говорила, что друг спит. Будить его Венька не стал, упал на скрипучую кровать, накинулся лоскутным одеялом, приятно пахнущим какой-то горькой травой типа полыни, и почти сразу уснул.

– Венечка, вставай, – теребили его тёплые ручонки Лизы. – Вставай, Катюша блинов напекла.

Венька медленно разлепил глаза. Перед ним в свете тёплого солнышка, пробивавшегося через тонкие шторки в цветочек, желтела мордашка Лизы. Красивые золотистые тени от оранжевых занавесок делали свет в комнате каким-то апельсиновым, горячим и до невозможности приятным. Откуда-то из глубины всплыли картинки прошлой довольно странной ночи. Он зябко передёрнул плечами.

– Вставай, – звала Лиза. – Пойдём есть, а то Мишка всё один похомячит.

– Вы с Мишкой-то помирились? А то ты на него вчера зыркала так.

Лизка поджала губы и немного отстранилась.

– Лизун, – ласково позвал брат. – Не табуни на него. Он нормальный парень. С вами, девчонками, нашему брату всегда тяжело, хоть в 11 лет, хоть в 23. А он ещё и маленький.

– Вот именно.

– Тоже мне взрослая, – Венька подхватился и сгрёб в охапку сестрёнку. Она засмеялась и стала его щекотать.

– Вот и славно, – резюмировал Венька. – Так ты мне больше нравишься, когда смеёшься. Пойдём есть твои блины.

– Катюшины, она знаешь какая молодец, с первого раза получились блины. Не то что у тебя. Она в печи пекла, – затараторила Лиза.

– А где моя рубашка? – никак не мог припомнить Венька.

– Её дед постирал и повесил сушить на дворе.

– В смысле, дед? – удивился Венька.

Лиза только пожала плечами:

– Дед сказал, что она плохо пахла и такому в доме не место.

Венька густо покраснел. Рубашка и правда пахла болотной тиной, это он помнил отчётливо. Вспомнил и то, что бросил её просто так на лавке и то вспомнил, что они вообще-то в гостях.

– Да, неловко вышло.

– Надо дедушке тоже чем-то помочь, дров там нарубить, что тут в деревне надо делать? – резонно заметила Лиза.

– Какая ты у меня умная, Лизун, сокровище, – он поймал её и поцеловал в маленькую щёчку. – Так, а что же надеть, я не могу к столу выйти голым?

– Это не прилично, – покачала головой Лиза. – Вот тебе дед передал рубаху.

Венька развернул льняной свёрток и перед ним предстала тонкого домашнего полотна косоворотка с традиционными узорами на рукавах, вороте и по низу.

– Дед спрашивал, крещёный ты или нет и пояс тебе тоже передал, – девочка протянула плетёный ручной же работы пояс.

– Бывает, – протянул Венька. – И как я в этом буду?

Лиза тяжело вздохнула и покачала головой:

– Да прекрасно будешь. Катюшка уже всё утро в сарафане бегает. Дед ей тоже презентовал. Ей, кстати, очень идёт. Можешь поснимать потом, – с умным видом сказала Лиза и чуть-чуть отодвинула занавеску на двери.

Катюша как раз отходила от стола с каким-то кувшином, толстая коса небрежно заплетённая, вилась по спине, длинный в пол льняной сарафан был так же отделан вышивкой, как и его рубаха. Венька наскоро натянул её на себя. Телу было приятно. Он как-то заметно приосанился.

– Хорош, – сестра смотрела на него скрестив руки, – правда, хорош. Катюшке понравится.

– А она тебе нравится? – тихо спросил Венька.

Девочка согласно покивала.

– А Мишка? – Венька широко улыбнулся и подмигнул.

– Да ну тебя, – тут же вспылила Лиза и выскочила в общую комнату.

Дед и Катюшка суетились у печи. Дед что-то растолковывал, а девушка активно кивала. За столом сидела Юлечка в привычном городском: чёрный топ, скорее всего чёрные брюки, за длинной скатертью было не видно, тёмный макияж, причёска волосок к волоску на ровный пробор, серебряная звезда на чёрной бархатной ленте. Аристократичная бледность и лёгкое презрение во взгляде.

– Выспался? Как тебя теперь величать? Иван-крестьянский сын, Емеля, может быть, Добрыня, какие там сказочные персонажи ещё есть? – оглядела парня Юлечка.

– А мне нравится, – Венька выгнул грудь колесом и прошёлся по тёплым половицам туда-сюда.

– С джинсами – отстой, – не унималась Юлечка.

– Юлечка, хватит, вот позавтракайте. Дедушка мёда принёс настоящего. Пахнет-то как.

Катюшка поставила на стол тарелку с блинами. Стопка была такой внушительной высоты, как будто они с дедом пекли блины несколько часов подряд.

– Ого, это ты всё сама? – удивился он.

– Нет, дедушка наш большую часть напёк, пока мы спали, это я тут училась. Так что…

– Красавица, всё ладно да складно. Она это всё, она, – дед подмигнул и вышел в сени.

Катюша поставила перед Веней тарелку деревянную и деревянную же вилку положила.

– Атмосферно, – сказал он, – как будто в отеле стилизованном.

– Ага, вот только тут всё настоящее, – вздохнула Юлечка.

– Женька где? – спросил Веня, прежде чем запихнуть в рот целый блин, с которого густо капал янтарного цвета мёд. – Ммм, вкусно-то как…

– А он разве не спит ещё? – удивилась Юлечка.

Венька вернулся в спальню сдёрнул одеяло. Никого. Странно, ночью он был уверен, что этот ком на кровати и есть его друг.

– Никто его не видел сегодня? – спросил он, вернувшись в комнату.

– Неа, – Катюша с удовольствием откусила блинчик.

– Так и где этот обормот? – стараясь быть непринуждённым, спросил Венька.

Юлечка пристально на него смотрела, казалось, точно зная, что-то не то.

– А известно дело, где, – вошёл в комнату хозяин, – в сарае отсыпается. – Только дитям туда не надо бы ходить.

– В смысле? – удивлённо вскинула брови Катюша.

Венька похолодел и почему снова взглянул на Юлечку. Она не спускал с него глаз. Оба одновременно встали и пошли во двор.

– Дети, посидите со мной, – встревоженно сказала Катюша.

Юлечка и Венька молча обошли дом. Посреди двора парню бросилась в глаза огромная куча дров, сплошь увитая цветущей повиликой. Что-то знакомое было в её очертаниях.

– А ты? – вдруг спросил он Юлечку. – Ты ночью никуда не ходила?

– А ты ходил?

– Да мы с Женькой чуть-чуть прошлись по деревне, а потом я вернулся, думал, он тоже.

Юлечка остановилась:

– Ты его бросил одного и ушёл?

– Вообще-то наоборот. Я его позвал идти, а потом обнаружил, что я один шёл, – замялся он.

Дверь сарая скрипнула и навстречу им вышел дедок и его чёрный злой кот:

– Идите сюда, идите, – поманил дед рукой.

Венька вошёл в сарай первым, осторожно обойдя чёрного кота.

На сене, сложенном посреди сарая огромной пышной кучей, калачиком лежал Женька. Он был без одежды. От того, видимо, казался каким-то маленьким и жалким.

– Мда, – многозначительно сказала Юлечка. – Что бы это значило?

Венька осторожно подошёл к другу и потрогал его за руку. Она была тёплая. Женька что-то замурчал во сне.

– Жень, – осторожно позвал Венька. – Алё, проснись, Рыжий.

Женька блаженно потянулся во сне, повернулся на спину и потянулся, открыл глаза.

– Пойду-ка я найду, что одеть этому Адаму, – нервно сказала Юлечка, – а то детей выпугает до смерти.

Дед потрусил за Юлечкой, потом что кроме русской рубахи и полосатых штанов тут вряд ли можно было на что-то рассчитывать.

– У меня есть, у меня есть, – приговаривал дедок.

– Жека, – ещё раз позвал Венька. – Ты где одежду посеял?

– Чью? – хрипло спросил тот.

– Свою, олень ты рыжий. Ты почему голый? – ещё раз спросил парень.

Женька сел и придирчиво себя осмотрел. Одежды на нём не было и нитки. Он косо глянул на друга, сгрёб охапку сена и насыпал на себя.

– Так лучше, – сказал Венька и сел рядом. – Кстати, от тебя невыносимо несёт псиной и шерсть на плечах собачья – длинная и рыжая.