А после очередного голливудского фильма о наемном убийце, который не был содержателен по истине профессии даже на четверть, я вообще мог расхохотаться. У них всегда суперсовременное оружие, миллион разных связей и возможностей убить, а также известны пути отхода, и за горизонтом профессии безоблачное будущее. Они как ни в чем не бывало звонят в банк и проверяют поступление денег на свой счет. Этого человека знают чуть ли не все вокруг, но он все равно неуязвим для системы правосудия. Его действия – это словно какая-то миссия по справедливости и долгу, а сам киллер – почти легендарная личность.
Разве я мог по таким фильмам знать всю изнанку профессии? Вряд ли. Скорее всего, у меня было бы представление о киллерах как у любого среднестатистического человека, рассуждающего об этом после его просмотра. Я бы говорил о легких деньгах, которые падают на голову убийце; о его силе, выносливости и вообще его крутости; я бы думал, что с таким человеком не страшно оказаться в плохой компании, и что, по сути, пуля в лоб – почти гуманный способ убийства плохого дяди. Я бы уделил должное внимание физическому образу профессионала: гора мышц, брутальная щетина и костюм от Tom Ford или Brionni, его сексуальность, в которую невозможно не влюбиться. И все свидетели, которые его видели, молчат от страха, другие же – пали смертью храбрых на его пути. Ну а достижение целей в виде убийств пропитано самыми патриотичными лозунгами или банальной справедливостью и романтизмом.
Но все это за гранью разумного. Киллер – такой же человек, как и тот, кого заказали. А потому не исключено и то, что может банально болеть голова, начинаться озноб вследствие недолеченного гриппа, отравление едой и, как следствие, непрекращающаяся диарея, или спермотоксикоз совершенно взвинтил мозги до предельных высот непонимания происходящего. Все молниеносные действия, где нужно предусмотреть любые мелочи, могут пойти прахом и впоследствии станут находкой даже для бестолкового следователя.
Безымянное оружие и дальняя дистанция тоже не исключают того, что тебя вычислят, тем более когда улицы стали сплошь пропитаны камерами видеонаблюдения. Умение ликвидировать без добивания цели тоже не решает вопрос с тем, что тебя могут вычислить: любое лишнее слово в разговорах, любая царапина, травма, не смогут скрыть за твоей спиной остывающий труп. Даже полное растворение в городе и залегание на дно на долгие месяцы и годы не спасут тебя от розыска. И уж тем более раскаяния матерого убийцы, когда светит вышка, не дадут гарантированный путь отхода. А если и дадут, то крайне призрачный.
Любые средства маскировки и конспирации, как премудрости слежки и самого убийства, – лишь упражнения для будущей лучшей реализации новых заказов. Четкое исполнение, где все в цепочке от посредника до заказчика остались довольными. И кровавая слава, на которую идешь сознательно, увеличивает твои гонорары. А это значит, что уверование в Бога надолго откладывается.
Я никогда не работал на заказчиков и не имел представления, как работают с ними другие киллеры. У меня был только один работодатель, и любые расправы над неугодными были как его деликатные поручения. Некая зачистка, где кто-то вышел из повиновения, где столкнулись неразрешимые противоречия и интересы по бизнесу; устранить конкурентов или тех, кто просто встал на пути; плюс убийство, как метод устрашения других; еще сложнее – убить, подставив другого. Но, главное, чтобы работодатель не был в числе тех, кому больше всего выгодна эта смерть, а также чтобы демонстрационная личная подоплека убийства была тонкая, едва ощутимая, но так сильно бьющая по нервам. Четкое профессиональное убийство, от которого оперативники разводят лишь руки, где невозможно выйти на исполнителя, а установление истины тает с каждый новым днем.
Волна киллеров особенно сильно захватила с приходом в новую страну бизнеса. Именно такой Россия стала с падением занавеса. Но почти каждый из таких ребят стал киллером неосознанно – так сложились обстоятельства. Убивать они научились по ходу происходящего, без мыслей о том, что это – плохая профессия, требующая определенного мастерства. Иначе смысла в этом нет, если быть лучшим не получается или нет желания.
Неквалифицированный исполнитель – почти то же самое что и сама жертва. Такого киллера убивают вслед этой жертве. Оба они – прерванная цепочка к заказчику. Никаких доказательств, отсутствие информации у следствия – идеальное решение проблемы. Но все это опасно. Намного проще держать в штате личного убийцу на постоянной зарплате, как обычного работника, только найти такого еще нужно постараться.
Киллер умен, и это исходная позиция для начала обсуждения профессии. Сам теневой бизнес его мало интересует, и он не стремится во власть. Не убивает только ради наживы. А умение ликвидировать – как талант, которым человек обладает. Он должен легко касаться оружия, не испытывая волнения. Обязан разбираться в нем и уметь им владеть. У него не должны быть взвинчены до предела все струны нервов, которые прибавляют его пальцам лишнюю дрожь. У него нет боли во взгляде, он не смеется натужно и не демонстрирует мертвые глаза, полные ужаса, и шрам на сердце не становится глубже с каждым новым трупом. Роковой спусковой крючок не является для него гильотиной, под которой частями отрубается его совесть, и не падает на колени душа. Холод стали не гнет его в кочергу от количества грехов. Он не озлоблен на жизнь и не желает устранять таким путем своих обидчиков. Он умеет сидеть в ожидании, и это его не гложет. Но земля все равно горит под ногами как до убийства, так и после. И это главное, что он должен знать и помнить об этой профессии.
Был ли я таким? Вряд ли! Стал ли я таким? Есть ли я такой? Но потерявшие после армии чувствительность ноги помогают мне ступать по земле спокойно. Все остальное – дело опыта. А его хоть отбавляй. Я даже долгое время мог вписываться в тот самый образ супермена из фильмов из-за яркой внешности и красивой жизни. И обыватели точно бы засвистели меня в равнодушной оценке, если бы я снялся в кино с подобным содержанием, как моя жизнь.
Даже угрюмое порой выражение лица и куча пороков тела не могли во мне выдать преступника. Ни у одной женщины не промелькнуло и мысли, что в моем теле прячется тот, кто без мотива жмет на курок, прибавляя к своему сроку еще один пожизненный. А друзья? Те, которых нет… Они и не в курсе! Все остальные – мимо проходящие. Такие же бандиты, только звеном ниже в собирательном образе убийцы и звеном выше, как иерархическая лестница криминального кружка. Все укладывается в понятие “миссия” – мне так проще. Я психологически именно так оправдываю свою странную и сложную работу. А зрительский интерес к моей персоне и без фильма всегда напряжен. Харизма дала мне особенные преимущества, но я и без этого с хладнокровной участью расправлялся с неугодными Шефу.
Обычно желание вырваться из бандитского кружка терпит фиаско на любом этапе. Мое же желание освободиться от профессии имело обратный путь – я стал ближе к работодателю. Но тем самым он обезоружил меня. Я словно забыл, что точность выстрела не равно смерти цели. Отец меня ранил духовной близостью, но не стал добивать, поставив крест. Он сослался на личный опыт, думая, что жертва от кровопотери помрет сама. Но жертва имела военное прошлое, которое с лихвой помогало балансировать на грани жизни и смерти. Сумела выжить. Всем назло. И больше всего самому себе.
У меня не лежит под подушкой пистолет, как показывают во многих крутых фильмах о киллерах. Я не засовываю оружие за пояс брюк, стоя с невозмутимым видом перед зеркалом, собираясь куда-либо выйти из дома. Я не вытаскиваю обоймы с патронами в свободное время и не перепроверяю свое личное и, конечно же, чистое оружие день ото дня. Я не взвожу затвор и не направляю пистолет в пустоту, обхватив двумя руками сталь, как в американском боевике, и не представляю цель, в которую выпущу целую очередь пуль. Я не готовлюсь выстрелить в изображение в этом самом зеркале и не устаю кривить лицо от надоевшей морды в нем. И, пожалуй, не буду приставлять самому себе дуло к виску, думая о том, как мои мозги и вязкая кровь могут окропить каждый угол и каждую стену в комнате. И просто так я пистолет не сжимаю в руках, пытаясь выжать из него холодное безучастие к своей персоне.
