Я шел по Сиреневому бульвару, вдалеке маячил памятник Первому Спутнику. Из отражения в кристально вымытой витрине кафешки на меня смотрел восточноевропейский европеоид мужского пола. В прошлый раз был кавказский европеоид. О блаженные времена, когда человечество было юным, а в рай могли попасть только женщины!

Мне 33 года и хочется покончить с собой, потому что ничего не достиг в жизни. Эта смерть юбилейная – тысячная на посту. Даже не верится: я прожил шестнадцать по шестнадцать по шестнадцать смертей. В этот раз инструкция предписывает пережить в среднем возрасте позывы к самоубийству, после чего умереть от скоротечного рака. Моя работа – тестировщик раёв.

Сейчас я – адепт кальвинистской церкви в Москве. Спасибо начальству, после прошлого раза нынешний должен быть сплошной отдых. В прошлый раз я тестировал рай ваххабитов. Смена в раю длится год. Целый Год! Толпы гурий без передышки любили меня и поили бухлом! У них в смене две гурии: одна тебя непрерывно любит, другой непрерывно поит. Гурии меняются через час, а ты пашешь в режиме 24/7 без секунды отдыха!

В прошлой инспекции я умер смертью шахида. За убитого неверного в альджанне положена премия. Тебе приваривают дополнительный фаллос или просверливают влагалище или рот – на выбор. Опция «отказаться» отсутствует. Я убил тридцать неверных и выбрал по десять и того, и другого и третьего. Теперь различаю все вина, когда-либо бывшие, будущие или существующие на свете.

«Ах вы бляди!» – вырвалось у меня, – «Кто блин разрешил!?» Молодая мама с коляской переходила дорогу и болтала по телефону. На них летел джип, водитель их не видел, их загораживал Бычок.

По инструкции, кураторы не должны увязывать смерть инспектора с опасностью жизни окружающих. Не от доброты начальства, конечно, а чтобы не было соблазна инспекторам отдавать жису. Почти все инспекторы посмертий оказываются в аду – потому что отдали кому-то жису.

Согласно типового договора, инспектор обязан выбрать для себя рай. За каждое освобождённое место в раю тебе дается пол-литра жисы, ты рождаешься с новой жизнью и инструкцией по проживанию. Инспектор обязан обойти все раи. Если не обошел – попадает в ад. Обычная причина необхода – растрата жисы.

Я подскочил, выбросил ребенка из коляски на газон, и через мгновенье нас с мамашей долбанул джип. Мамаша почему-то не потеряла сознание, и, не смотря на жуткую боль, не ушла в болевой шок. Она посмотрела на ребенка, орущего на газоне, потом на меня, потом на свои кишки на асфальте. Понятно, мысль о ребенке держит ее в сознании.

Что, блин, такое? Она что, думает, что я кишки ей вправлю? Или она, сволочь, о чем-то догадалась? Земные люди в кризисных обстоятельствах становятся необычайно догадливы, я такое видел.

Если я верну ее к жизни, то растрачу жису и могу попасть в ад – а там скучно. Все ады одинаковы: жара, холод, неадекватный персонал. Да хрен с ним. Во всяком случае, мне не просверлят десять влагалищ, и озабоченные гурии не будут трахать меня круглые сутки.

Я перестроил глаза на астрал, схватил щупальцем ее точку сборки и сделал выдох жисы. Обрывки лей-линий еще не зарубцевались и мгновенно срослись. Мамаша вскочила здоровехонькая и бросилась к ребенку. А я умер. И почти без жисы.

Стены снега пляшут перед лесом. Метель на раз собьет с ног пользователя смартфона. Но до смартфонов сорок тысяч лет. Семь неандертальцев движутся сквозь метель, от холма к сосне, которая одиноко растет в пойме. В холме вырыта пещера, на входе столпились любопытные. Семеро подошли к сосне, встали в тесный круг. Сосна получилась восьмым участником. Возле лиц они держат что-то вроде плошек с горящими углями. Они вдыхают дым и что-то бормочут. И вдруг их не стало. Были – и пустое место и сосна. Грянул гром, воздух ударил в толпу, все попадали.

Пока они поднимаются и возвращаются в пещеру, вспомним, как всё начиналось.

Бесконечная зима, очередная затяжная метель, охотиться невозможно. В пещере несколько отнорков, в каждом – костер, вокруг которого сидит группка по интересам. Вокруг нашего костра собираются любители абстрактных разговоров. Они сидят тут уже много суток, с самого начала этой хронической метели.

К счастью, Умный Козел обеспечил нас мясом. Он придумал приманивать козье стадо смесью снега, ссаной золы и перетертых ивовых почек. Раньше козлов ели волки. Мы съели волков и стали есть козлов сами. Мы едим только старых и больных, а детенышей и самок не трогаем.

В метель бездна пустого времени, мы заполняем его философскими разговорами. Наша дискутирующая компания всё время проводит у костра – здесь мы едим, спим, ссым, срём, спариваемся – и постоянно говорим.

– Сколько раз мы выходили после бури, а некоторых деревьев уже не было? Что мешает тому, что однажды мы выйдем, а мира нету вовсе? – Развлекающаяся интонация слов Вожди1 и ее живая улыбка странно противоречили въевшимся в ее тело уверенности и собранности.

– Ты приказала всему племени ссать в костры, чтобы у нас была смесь для приманивания козлов. Отсюда следует, что ты сама в это не веришь, поскольку уповаешь, что после бури мир будет тем же – и в нем будут козлы, и будет снег, из-за которого козлам негде взять зольных элементов2. – Тихий Валун3 был привычно безэмоционален и весь ушел в себя. Вечно он думал о чем-то далеком от реальности, говорил длинно и сложно. Однако рефлексы у него были хорошие, на общую охоту его брали с удовольствием.

– Зольных кого? – Веселая Деревяшка, как всегда, не понимал сложных вещей. Он был занят, доскребывал зубами последние следы мяса с козлиной кости.

– Элементов. Понятно же, что в дереве и в моче есть какие-то очень маленькие частицы. Они твердые и несгораемые. Они настолько маленькие, что их не видно. И эти частицы нужны животному настолько, что ради золы козлы приходят на приманку, хотя знают, что мы некоторых убедим покинуть тело.

– Есть мир, нету мира – племя жрать захочет, надо быть готовыми. – Вождь всегда была коротка и ясна.

– Кстати, – она повернулась в сторону костра в соседнем отнорке – Ленивая Дубина, иди веревки плети.

–Так я все оленьи жилы-то израсходовал, а пеньковые веревки для овец не пойдут. – Спящий Ленивая Дубина проснулся на голос Вожди и заснул опять. Всегда у него есть оправдание для лени.

– Так принеси веревки сюда, а то вы их там сожрете. – Ленивая Дубина снова очнулся, сгреб кипу веревок, сонными ногами притопал к костру Вожди, плюхнул кипу, вернулся на свои шкуры и рухнул спать.

– Шаман, ты что скажешь? – Вождь вперила твердый взгляд в Шамана. – Ты во всех мирах был, какой из них действительно есть?

Шаман был невероятно стар. Все его предки были шаманы. Его дед придумал, как считать наконечники для стрел, загибая пальцы4. «Полных рук»5 наконечников хватает на большую охоту. Шаман жил, сколько люди не живут – «согнутую правую руку»6.

– Да вот как сказать, – прошамкал Шаман беззубым ртом. Он был постоянно обалделый – от прожитых лет, от виденных миров, от выкуренных шаманских трав. – Сказать можно так и эдак. В любой мир приходишь – он есть, уходишь – и его нету. В любом мире есть вещи. Уходишь – и этих вещей нету, зато есть другие.

– Слушайте, а давайте сходим? Сидим, от скуки подыхаем. – Неговорящий Праща7 уловил что-то про «путешествие».