– Как видишь, мне пришлось их зафиксировать, – Гриньяр перенес обе коробки на ближайшее свободное кресло, открыл верхнюю и вытащил из нее тюбик с едой. – Так мне спокойнее, но долго в таком положении им находиться нельзя.

– Спасатели скоро прибудут, – я тоже вытащил из своей коробки тюбик и теперь внимательно наблюдал за его действиями.

– Да, меня только это несколько утешает, – он отвинтил крышку тюбика и выдавил его содержимое на крелета, неподвижно сидящего на загривке обмотанного грузовым скотчем колипса. – У меня, знаешь ли, такое чувство, что вся наша жизнь бесповоротно пропала, и никакие спасатели нам не помогут. На Лаконнаре погибло все живое. Они не входили в Федерацию, поэтому об их трагедии узнали случайно, почтовый грузовик приземлился, обнаружил этот кошмар и связался с Центром. А у нас… ну, узнали, и что? Что вы можете сделать для нас?

– Просто было слишком поздно, у Лаконнара не было шансов, – посмотрев, как он размазывает содержимое тюбика по поверхности своего крелета, я подошел к другому и выдавил на него свой тюбик. – А сейчас есть надежда.

Я хотел его поддержать хоть чем-то. Если взглянуть на ситуацию трезвым взглядом, на что им надеяться, этим ребятам? Гриньяр прав на все сто. Возможно, теперь они не умрут от голода, по крайней мере не все, но получится ли вернуть им рассудок хоть когда-нибудь? Или так и будет Федерация кормить Бракнозу, пока она постепенно не вымрет от старости?

Тем временем Гриньяр выдавил остатки еды из тюбика в полуоткрытый рот колипса. Тот оживился, завозился в кресле, жадно глотая. Я последовал примеру и тем же манером покормил своего колипса.

Гриньяр подошел к следующему пассажиру, повертел тюбик в руках, посмотрел на него, потом на меня и сказал:

– Ты знаешь, мне очень страшно. Наверное, следовало бы выскочить в город, посмотреть, что там творится, но я не решился. Придумываю, видишь, себе дела здесь. С другой стороны, не исключено, что именно моя забота поможет спасти хотя бы этих…

– Скажи, пожалуйста, Гриньяр, – мне было искренне жаль его, но пока что ничего особенно полезного для себя я из нашего разговора не извлек, – есть ли что-то важное в вашем образе жизни, что мне следовало бы знать для пользы расследования?

Вроде бы наша беседа не предполагала никаких подводных камней, но его голос неожиданно наполнился тревогой.

– Тебе – не знаю. Спасателям следовало бы знать, что мы живем только на последних этажах своих домов, – через силу выдавил из себя Гриньяр. – Остальные закрыты, и незачем тратить время на поиски живых там, где их нет. Думаю, Фентуит уже сообщил об этом твоему напарнику.

Я только собрался открыть рот, чтобы расспросить его как следует, как Раи, молчавший все это время, посоветовал мне:

– Не спрашивай. Твой вопрос будет ему неприятен, зато я тебе все расскажу попозже. Заканчивайте с кормлением, пора отправляться на станцию.

– Как скажешь, – я не особенно удивился, мало ли какие заморочки могут иметь место у людей с другой планеты.

Если подумать, то и на Земле подобных заездов сколько угодно, у каждого народа своих хватает. Эти не хотят говорить о своем жизненном укладе, про ислаев каких-то старательно умалчивают. Но спроси меня, как я хожу в туалет, вряд ли мне будет приятно это рассказывать. Или про… впрочем, хрен с ним, не будем уточнять. В общем, я способен их понять.

Примерно за пятнадцать минут мы с Гриньяром успели накормить половину пассажиров, сходили за следующей порцией коробок и через полчаса, закончив кормление, вернулись в диспетчерскую. Перстила там не оказалось, Фентуит так и продолжал сидеть перед компьютером. Гриньяр подошел к нему, погладил по голове. Почувствовав наше присутствие, Фентуит сказал, если можно назвать речью текст, побежавший по монитору:

– Центр сообщил, что спасатели прибудут через час. А ваш друг отправился на крышу подышать свежим воздухом.

– Ну что же, тогда я за ним, и мы выдвигаемся на станцию, – объявил я. – Как мне поскорее его найти?

Гриньяр показал мне пальцем на дверь в углу, лаконично сообщив:

– Выход там.

Через два пролета узкой лестницы с высокими ступеньками и запахом полной запущенности я оказался на крыше космопортовского здания. Перстил сидел на краю, свесив ноги, его голова покоилась на руках, лежащих на решетчатом ограждении крыши. Я подошел к нему.

– Твоя спина выглядит очень печальной, – сказал и присел рядом с ним на корточки.

Крутой поднял голову и утомленным голосом заметил:

– У меня все печальное, не только спина. Смотрю туда, – он махнул рукой в сторону темных башен города, – размышляю. Скоро солнце взойдет…

Я посмотрел в ту же сторону. Темнота ночи начала рассеиваться, башни на фоне серовато-зеленоватых рассветных сумерек стали выглядеть зубьями сюрреалистически огромной расчески. Ветер наигрывал хоть и унылые, но мелодичные и потому приятные для слуха пассажи, отчего город показался мне огромной эоловой арфой.

– Тебя расстраивает меланхолия атмосферы или перспектива рассвета? – поинтересовался я.

Перстил оттолкнулся руками от перил ограждения и поднялся на ноги.

– Рассвет настраивает меня на минорный лад, – и усмехнулся. – Ты, как мне кажется, мог бы и заметить, что я человек поэтического склада.

– О да, я успел обратить внимание, – и, протянув ему ладонь, попросил: – Пожми мне руку. На Земле это распространенный жест дружелюбия. Ты станешь для меня своим человеком.

Он широко улыбнулся, крепко сжал мою ладонь.

– Ну что же, теперь мы свои люди, так это называется у вас?

– Вернее будет сказать друзья, – я потряс его руку. – Надеюсь, в Спецзачистке не запрещается дружить?

Перстил расхохотался:

– Надо же, какая дурь периодически выскакивает из твоей башки. Кричишь «я крелет, я крелет», а потом такое вывозишь!

– Ты меня просто мало знаешь, на самом деле я способен на большее, ты еще успеешь наудивляться. Не пора ли нам отправиться на станцию? Что-то там явно не в порядке.

– Давно пора, – проворчал Раи, и Крутой вслед за ним задумчиво отозвался: – Пора…

Он поднялся на ноги, расправил плечи и взял меня за руку. Синее огненное кольцо накрыло нас. Рефлекторно мигнув, я увидел перед собой распахнутые металлические двери. За ними было темно, несмотря на начинающийся рассвет.

– А вот и станция Укон, – сладеньким голосом пропел Перстил, похоже, его меланхолия за время нашего короткого перелета отстала, заблудилась и рассеялась в утреннем свежем воздухе.

Я оглянулся. За нашими спинами по воздуху плыли клубы пара, мы как будто оказались среди облаков. Здание станции оказалось не таким уж и большим, как я мог предполагать, исходя из размеров городских башен, не выше третьего этажа вульгарной питерской пятиэтажки. Вокруг, как и на том холме, с которого мы прибыли на Бракнозу, росли многочисленные кусты, среди которых змеились узкие дорожки, выложенные керамической плиткой. Из почвы местами торчали, вздымаясь волнами, острые камни, видимо, станцию построили на скалистом грунте.

Пар исходил от нескольких небольших прудов или бассейнов… хотя нет, ни тем, ни другим их не назовешь. Скорее, маленькие расселины в скалах, заполненные горячей водой, поверхность которых парила и поэтому практически полностью была закрыта белыми облаками. Больше всего меня изумила отделка их стенок, выложенных разноцветными орнаментами, которые удавалось разглядеть, когда движение воздуха относило пар в сторону. Очень странно, хотел бы я знать, кому захотелось булькаться в кипятке ради их украшения?

Воображение немедленно принялось конструировать подходящую для такого рода деятельности технику, к примеру, жаростойкий скафандр или… Или все же сначала бассейн построили, украсили, и только потом залили кипятком. Какая только чушь спросонья в голову не забредет…

– Двигаем, Димон, – голос Перстила оторвал меня от дурацких размышлений, навеянных созерцанием окружающей действительности, и мы вошли внутрь.