Когда мне становится тяжко и муторно, я стараюсь вспомнить картину, которая сразу погружает меня в состояние тихого счастья. Мысленно проскальзываю внутрь своей памяти и остаюсь там, как в надежном прибежище, пока не вернется душевное равновесие. Иногда хотелось бы переместиться туда насовсем, но в воспоминаниях жить нельзя. К тому же в моем восприятии запечатлено не одно внезапно выхваченное мгновение, а множество сходных срезов реальности, почти тождественных, как взаимное отражение вереницы зеркал или череда параллельных вселенных. В них действуют те же лица, и происходит всё в том же месте, и даже слова подчас произносятся те же самые, но каждый раз всё немного иначе.

Тиатара. Планета в системе Айни. Тиастелла, самый крупный здесь город. В городе – старинный аристократический дом, извне – изысканно ассиметричный, состоящий из закругленных волнообразных линий, внутри – похожий на раковину или орбитальную станцию с несколькими отсеками. Впрочем, многое для уроженцев Земли здесь интуитивно понятно. И я уж буду называть помещения, как нам привычно.

Маленькая гостиная, примыкающая к овальному залу. Юноша учит девушку обращаться со скрипкой. Он – человек, она – нет. Его зовут Карл-Макс. Ее – Иссоа. Он – барон, она – принцесса императорской крови, ее предки – с погибшей планеты Уйлоа. Я сижу рядом и временами перевожу их реплики. Они общаются на космолингве, искусственном межгалактическом языке, который Карлу-Максу кажется мертвым и невыразительным. С экспрессивной идиоматикой там действительно швах, и никакое «доннер-веттер» на космолингве ввернуть невозможно. Но уйлоанского он еще не освоил, а Иссоа не говорит ни по-немецки, ни по-английски. Упрощенному английскому, правда, ее обучали в школе, но больших успехов она не достигла.

Большинство понятий, касающихся человеческой музыки, и особенно скрипки, ее устройства и приемов игры на ней, отсутствуют в космолингве, а в уйлоанском тем более. Зато есть слова итальянские. Поскольку я космолингвист, мне приходится быстро подыскивать нужные термины, изобретать аналоги или объяснять, что Карл-Макс имеет в виду.

За нашими музыкально-словесными упражнениями с нескрываемым удовольствием наблюдают старший брат Иссоа – мой опекун и учитель, магистр Джеджидд, он же принц Ульвен Киофар, – и отец Карла-Макса, барон Максимилиан Александр Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн, знаменитый исследователь цивилизаций дальнего Космоса. Оба они иногда вступают в беседу, потому что магистр – выдающийся переводчик (его псевдоним, «Джеджидд», означает на тагманском «Толмач»), а Максимилиан Александр – не только космоплаватель, но и музыкант, хотя его инструмент не скрипка, а клавишный синтезатор. На Земле это, вероятно, был бы скорее рояль, однако в Космос рояль не затащишь. Впрочем, из синтезатора можно извлекать куда более разнообразные звуки, чем из рояля, изображая и орган, и оркестр, и любые другие натуральные и электронные инструменты. На Арпадане, где мы раньше жили, отец и сын часто играли дуэтом. Они любят старинную музыку, и мне теперь тоже придется ее полюбить.

Карл-Макс – мой жених. Я – будущая баронесса. И я нисколько его не ревную к уйлоанской сирене. На взгляд обычного человека, она может, как все уйлоанцы, показаться каким-то чудовищем. Три глаза, зеленоватая кожа с еле видимыми чешуйками, вместо волос – гибкий панцирь темного цвета, пальчики с перепонками. Но Иссоа обворожительна. В ее глазах – бирюза океана. Ободки вокруг глаз – золотистые. Голос… С ним не сравнится вообще ничто.

Поначалу Карл-Макс обозвал ее между нами «Царевной-Лягушкой» (Froschprinzessin), однако, познакомившись с нею поближе и услышав, как она поет и играет на своем уйлоанском стеклянном органчике, мийон эреллай, тотчас переменил ее прозвище на «Лорелею». Оно только для нас двоих, она об этом не знает.

Полагаю, что люди для уйлоанцев тоже выглядят как минимум странно или даже уродливо, и я теряюсь в догадках, насколько Иссоа находит моего Карла-Макса красивым (кстати, она зовет его «Каарол»). Впрочем, сейчас он не такой покоритель девичьих душ, каким был в нашей школе на Арпадане. Сердце ринулось в пятки, когда я его впервые увидела! Ангел космоса. Греческий бог. Златокудрый, синеглазый, высокий, стройный, облаченный в комбинезон, мягко переливавшийся радужными оттенками. Я влюбилась и страшно переживала за собственную нескладность и отсутствие светских манер. Мне казалось, он смотрел на меня свысока. Ишь, барон-вундеркинд, такой-этакий… А сейчас он всё еще слаб, тощ и бледен после всего пережитого. Но теперь я люблю его не с девчоночьим придыханием «ах, какой парень!», а гораздо сильнее и глубже.

Мне приятно, что он улыбается и снова видит смысл в своей жизни, пусть даже смысл не слишком значительный для бывшего космоплавателя: научить уйлоанскую девушку обращаться со скрипкой. Задача, кстати, совсем не простая. Иссоа, при всей своей музыкальности, не может ни расположить инструмент на плече, прижав подбородком (анатомия уйлоанцев отлична от нашей), ни управляться с обычным смычком – он ей тяжел, громоздок и неудобен. Ну, ладно, пускай она держит скрипку вертикально, упирая не в пол, а в колено. И смычок для нее заказали другой, полегче и поизящнее. На Тиатаре никто никогда не изготавливал скрипичных смычков. Карл-Макс и его отец долго мучились с чертежами, искали нужные материалы, выбирали, к кому обратиться… Пока что Карл-Макс осваивает с Иссоа прием пиццикато – то есть игры на струнах щипком. Это тоже не очень легко для девушки-уйлоанки, пальчики у нее нежные, а подушки на них чуть пупырчатые. Но она старается. Она просто влюбилась в это инопланетное «виолино», как она зовет скрипку. Наверное, магистру Джеджидду придется где-то добыть для сестры такой раритет. Или… Карл-Макс втайне намерен подарить ей своё сокровище?.. Скрипка стоит почти как новенький космолет. Она сделана в восемнадцатом веке в Германии. На Земле таких осталось немного, а в Космосе, кроме нее – ни одной. Конечно, можно попробовать изготовить точную копию. Однако это будет уже не то. На Тиатаре не растут ни ели, ни горные клёны. И никто не умеет варить тот особенный лак, который придает инструменту медовую мягкость звучания.

Карл боится, и не без оснований, что больше не сможет играть, как раньше. Восстановление его организма после катастрофы при приземлении тактайского космолета происходит медленнее, чем хотелось бы всем, и неизвестно, будет ли полным. Карла собрали фактически заново, применив небывалые методы – сочетание бионики с регенерацией – это само по себе настоящее чудо. Он ходит, он старательно разрабатывает все суставы и мышцы, особенно кисть правой руки, которая была раздроблена вдребезги. «Но, Юльхен, на скрипке нужно каждый день упражняться. Хоть понемногу. Иначе быстро утратишь все навыки. А у меня рука как пришитая»…

И всё-таки уроки с Иссоа не проходят бесследно. Увлекшись, он сам берет у нее инструмент и пытается показывать технические приемы. Потом извиняется, что получается плохо. Но Иссоа перенимает самую суть. Она необычайно талантлива. И так жаль, что обычаи не позволяют принцессе стать музыкантшей. Играть и петь ей дозволено только дома, при родственниках и при нас. Мы считаемся близкими друзьями Ульвена, а его слово здесь закон даже для госпожи Файоллы Киофар. Она – мать семейства, но он – глава рода и хранитель традиций династии.

Всё происходящее здесь необычно для Колледжа космолингвистики. Никто из преподавателей не приглашает студентов, и тем более одиноких студенток, делить стол и кров. Мой случай – редчайшее исключение, ибо сама ситуация оказалась из ряда вон выходящей. Магистр Джеджидд пока еще мой опекун. И я не живу в его доме, а лишь встречаюсь там с моим женихом Карлом-Максом, который является в гости с отцом и никогда не остается наедине ни со мной, ни с Иссоа. Таков этикет. И обычно в доме также находится госпожа Файолла, а порой заглядывает и племянница Ульвена, Маилла, моя подруга, которая тоже учится в Колледже. Я бываю здесь только по выходным. И если вдруг по каким-то причинам госпожа Файолла отсутствует, ночевать меня не оставят. Это в Колледже молодежь с разных планет вольна устраивать личную жизнь как угодно, хоть вдвоем, хоть втроем, хоть компаниями, но в Тиастелле, да еще в столь высокородном семействе, все приличия неукоснительно соблюдаются. Магистр Джеджидд вовсе не чопорный сноб, даже если порой таким кажется, однако он полагает, что в этикете есть нравственный смысл, и в стенах его дома все, включая инопланетян, должны подчиняться старинным уйлоанским порядкам. Разумеется, никаких простецких походных штанов и тем более соблазнительных шортиков на благородных девицах, – исключительно длинные платья!.. Барон Максимилиан Александр совершенно согласен с его высочеством принцем насчет этикета, хотя, насколько я знаю, к дамским брюкам давно привык – у космолетчиков принят стиль унисекс.