– Да тише вы! – шикнул на них Грызень и, взяв пасынков за руки, поволок за собой, ускоряя шаг. – Хватит реветь, сейчас всю округу всполошите!

«Вечно только о какой-то своей репутации думает. О нас бы хоть раз задумался», – горько прозвучало в голове Витальки, но, конечно, ничего такого он вслух не сказал. Напротив, действительно постарался успокоиться, так как отчим начал нашёптывать вещь, внимания стоящую.

– Так и быть, не хочу вашу мать расстраивать. Ничего ей о вашей выходке не скажу. И слугам строго‑настрого запрещу о том слухи разносить!

– Спасибо, Ваша милость. Ой, спасибо!

– Цыц! Только смотрите у меня, чтобы сами тоже молчали. Ни меня, ни вас на этом кладбище не было. Никогда! Всё вам ясно? – Грызень постарался заглянуть каждому из мальчиков в глаза, и те поспешно закивали головами. – Вот и хорошо.

После этого маг замолчал и до самого дома больше ничего не говорил. Ни словечка не сказал. Да и там он только велел им в свою комнату идти и всё. Так что мальчики поднялись к себе, переоделись да легли в кровати. Правда до самого утра не спалось им. Они то плакали, то жаловались друг другу. С рассветом только братья заснули. Но едва часы на первом этаже пробили восемь, их пришла будить миссис Анна Златова.

Судя по лицу женщины, о ночном похождении ей было прекрасно известно. Однако ничего она про то не сказала. Лишь, как будто рассуждала вслух, говорила, насколько безнравственны нынче могут быть дети. Витьке и Витальке от этого совсем совестно стало, но оба промолчали. Не виниться же? Не объяснять, коли самому Грызню тайну хранить обещались?

На завтрак мать не спустилась, ей по-прежнему было нехорошо. Мальчиков это встревожило, конечно, но в остальном они даже порадовались. Им намного легче было терпеть на себе пристальные и неприязненные взгляды болезненно бледного Грызня, нежели признаваться единственному родному человеку, что никакого подарка в такой день у них так и нет. Даже на улицу теперь не выйти с клумбы какой-либо осунувшийся цветочек сорвать.

– Я долго об этом думал, – ближе к концу завтрака всё же сказал строгим голосом Грызень, – и решил – не могу я просто так кое‑чего забыть и спустить вам с рук. Поэтому знайте, если в ближайшую неделю узнаю, что вы в моё отсутствие снова на улицы играть улизнули, то, даже если мать вам это разрешила, а хорошего ничего не ждите. Всё вам ясно?

– Да, Ваша милость.

– Тогда идите в учебную и скажите господину Тихонову, чтобы он первым делом спустился в мой кабинет. Мне думается, стоит углубить вашу учебную программу дополнительными уроками, и я хочу знать, насколько он способен вести их.

Новость была ужасная! Витальке и Витьке и так учебных занятий хватало. Часов по шесть они на них тратили. Ягодицы болели по столько времени-то на стульях сидеть, а мерзкий Грызень ещё чего-то выдумал! Издевается.

– Наверняка словесности будет больше, – печально вздохнул Виталик, но не угадал.

Отчего-то господин Тихонов, когда вернулся в учебную, заменил первый урок словесности на рисование. Оно не особо нравилось и давалось мальчикам, но сегодня братья уроку порадовались. Учитель предложил им научиться делать открытки своими руками.

Физические последствия трансформации давно прошли, но всё равно оставили в памяти Людвига неизгладимое впечатление. Ему даже пришлось взять несколько выходных по причине болезни. И хорошо, что не только обычная записка удовлетворила ректора, но и никто из коллег не вздумал его навестить. Состояние у него было очень дурное, а аура тела выдавала использование некромантии с головой. Так что Людвиг безвылазно сидел дома, стараясь исподволь наказать пасынков за «Вознесенское» кладбище так, как только возможно. В эту неделю он к ним придирался во всём, искренне считая, что они этого заслужили.

Ещё бы! Додуматься могилы грабить!

А уж его тем на какое дурное дело подтолкнули! Вызов низшего владыки в собственном жилище это не шутка. Ох, хорошо, что инквизиторы уже как полвека пыл свой утихомирили и не шастают с дотошными проверками по всем улицам! А то отец, помнится, рассказывал, как в его молодости…

Некромантией семейство Верфайеров занималось уже не четыре поколения подряд как магией огня, а все пятнадцать. И слава всему сущему, прадед Людвига оказался разумным человеком. Он, будучи ещё студентом, своевременно увидел тенденцию в изменениях общественных взглядов и по этой причине после первого курса сменил специализацию. В глазах общества он стал пиромантом. Кроме того, наследника своего уму-разуму тоже научил. Так что к началу рассвета массовых репрессий к графскому роду у инквизиции претензий никаких не возникло. Ну, занимались предки чёрной магией, так тогда она разрешена была. Что с того? Ведь нынешнее поколение, полностью поддерживая политику государства, отнюдь не стремится с противоестественной ересью дел иметь. Таким образом все вероятные проблемы обошли Верфайеров стороной. Но это не значит, что они забыли про древнее искусство предков. Наоборот, тайно от отца к сыну опасное знание передавалось в полной мере. Причём досконально, чтобы не забыть ни одного древнего секрета. Делом чести стало сохранить в роду все крупицы знания! И оттого в некромантии нынешний виконт Даглицкий разбирался в разы лучше, чем в магии огня, хотя к последней его способности были значительно выше. Но о том знал лишь один единственный сторонний человек – его друг Сириус. Сложно скрыть что-то подобное от кого-то, обладающего столь чутким восприятием к чужой магии. Однако других посвящённых в тайну не было. Даже сестра Шарлотта оказалась в неведении. Людвиг Старший не раскрыл дочери ни единого секрета, зная, что ей предстоит влиться в чужой род. А брат никогда не стремился с ней общаться. Тем более на такие опасные темы.

Грустно, но нынче Людвиг Пламенный жалел, что некогда гордился своей избранностью, что вызубрил назубок запрещённые книги, что вообще додумался вывезти из дома отца столь опасные предметы. Но что поделать? Сделанного не воротишь. Оставалось лишь жить с этим. И жизнь текла своим чередом, хотя Эдвард Рейц никак не желал отставать. Этот человек начал буквально-таки преследовать Людвига. Несколько раз в неделю обязательно находил возможность попасться магу на глаза. Даже в Академии магических наук появлялся. Ничего особо тревожного он, правда, не говорил, но любой умный человек понял бы, что это за намёк. Людвиг и понял. Вот только это осознание ему чрезвычайно не понравилось. Его нервы были на пределе. В голове регулярно звучало, что до середины июня Эдварду нужны два вампира из детей, что иначе будет плохо! Но он никак не мог пойти на такое. Согласишься, сдашься в своём решении хотя бы единожды и тогда всё. Обратной дороги уже не будет.

«О, поскорее бы Сириус хоть что-то нащупал!» – с надеждой мечтал он, зная как много связей у друга.

Ну а пока единственным светлым пятном в жизни Людвига Верфайеров оставалось его удачное знакомство с Верховным судьёй – Стейном Оливером Де Конталонским, бароном Гедебрен. Состоявшаяся игра в карты стала замечательным шагом к началу более тесной дружбы. И не сказать, чтобы виконт Даглицкий так уж жаждал дружить с этим человеком бескорыстно. Ему это было необходимо. Без принятия высшим обществом его супруги он сам становился изгоем. А это не просто преграда для получения достойных наград или премий, но и удар по его будущему ребёнку. Подобное недопустимо! Сын или дочь должны быть вхожи в свет. Его или её судьба не должна быть исковеркана.

По этой причине лорд Верфайер уже дважды сходил с новым приятелем на скачки, посмотрел спектакль в одной ложе театра, побывал в доме его близких друзей. И, кстати, после последнего обрёл новых знакомых, оценивших Мари с хорошей стороны. Положительные отзывы сыграли своё дело. Чете Верфайеров поступило приглашение посетить домашний концерт от семейства, которое, как казалось Людвигу, навсегда отвернулось от него. За полтора месяца события развились очень стремительно и удачно. Пикник, устраиваемый Верховным судьёй в последнюю субботу мая, яркое тому подтверждение. Это важное событие, а не просто праздник окончания весны. По слухам, на него рассылались приглашения самым сливкам общества и раз Верфайеров тоже рискнули позвать, то это многое значило.