– Если вы не возражаете, мадам Матье… Я бы хотела забрать вещи Ральфа, ведь это последнее, что он носил. Для Ральфа, для всех нас очень важно, чтобы они были на нем, когда он отправится в последний путь.

– Естественно, – сказала Жозефин, – Я вас прекрасно понимаю. Если хотите, я отдам их сначала в химчистку. Просто сами понимаете, они в пятнах…, в грязи.

– О не затрудняйтесь, это ведь все неважно!

Жозефин раздумывала:

– Так, по-моему, я их отнесла в прачечную… Нет, я их точно туда отнесла. Секунду, я посмотрю.

Она вышла из комнаты и прошла по коридору. Мадам Пробст ждала Жозефин довольно долго и уже стала нетерпеливо посматривать в черноту коридора, когда та вернулась с сияющим видом:

– Ради Бога извините, я оказывается положила их не в прачечную комнату, а на антресоли в пластиковый мешок. Думала, что они являются уликой для полиции и их нужно сберечь в первозданном виде. Вот, пожалуйста, давайте я положу их в пакет, чтобы удобнее было нести.

И не обращая внимания на возражения, она засунула пиджак и пальто в большой красный пакет. Порывисто обняв Жозефин на прощанье и благодаря ее на французском и немецком одновременно, мадам Пробст наконец удалилась.

***

Сержант Дэгль из льежской уголовной полиции приходился Жозефин Матью племянником. Он работал в отделе уже 2 года и был на хорошем счету у начальства, которое ценило его за умение быстро все схватывать. Ему даже выделили отдельный кабинет, правда пока без окон.

Жозефин встретилась с племянником в Льеже в его обеденный перерыв, они зашли в кафе на площади XX августа и заказали кофе и крок-месье. Когда Жозефин переходила улицу перед зданием университета ей на секунду показалось, что в толпе мелькнула мадам Пробст. Впечатление было мимолетным, и она решила, что ей померещилось.

– Да, шеф со мной всегда советуется, – рассказывал Дэгль, – И вообще у нас довольно демократичная команда, но без панибратства. Зато и раскрываемость у нашей бригады одна из самых высоких в отделе. Ну ладно, тетя, скажи, наконец, что тебя так взволновало.

Хьюг был любимчиком Жозефин. Она прекрасно помнила, что из всей ватаги племянников и племянниц один Хьюг всегда помогал ей на заправке: помыть колонку, расставить цветы в вазонах – он всегда стремился угодить тетке, а она за это выделяла его из всех остальных.

Жозефин подробно рассказала обо всем, что произошло вчера. Когда она закончила, Хьюг Дэгль сощурил глаза и кивнул:

– Ну да, все самоочевидно.

– Ты понимаешь, почему я решила поговорить с тобой? – сказала Жозефин, – дело в том, что иногда я не могу внятно объясняться…

– Ну что ты, Жозе…

– Это правда. Иной раз на меня прямо ступор находит.

– Ступор в критический момент находит на всех, – рассудительно сказал сержант Дэгль.

– Конечно, только у меня все моменты критические, но зато я разбираюсь в людях.

– Это правда Жозе, ты всех видишь насквозь, а еще у тебя ведьминская интуиция.

– Слушай, я и правда не знала как поступить. Сказать о своих подозрениях той полицейской? Но она бы спросила про доказательства.

Дэгль прекрасно понял о чем говорила Жозефин.

– Обязательно бы спросила. Когда что-то происходит, несчастный случай или преступление, у всех свидетелей и прохожих обязательно будет собственная версия, и они обязательно захотят поделиться ей. И такая история на каждом, абсолютно на каждом выезде. Представляешь, сколько разной чепухи нам приходится выслушивать!, – воскликнул он.

– Я все время чувствовала, что в этой истории что-то не так, – сказала Жозефин. – Жена, которая моложе мужа на 25 лет, свадебное путешествие в Бельгию в феврале месяце. Господи, судя по машине и одежде, у этих людей есть деньги, они могли бы поехать на Мальдивы или в Кению, зачем тащиться в Антверпен, там и смотреть-то не на что. Наверняка это была деловая встреча, только эта Пробст все твердила про медовый месяц.

Она посмотрела на Дэгля, ища поддержи своим словам. Тот кивнул, и Жозефин продолжала:

– Она совершенно не сожалела о нем и ни словечка не сказала о нем, о живом. И еще мне не дает покоя та фотография в бумажнике Ральфа. На ней была эта Йоханна, а позади нее в точности такой же коричневый внедорожник, который сбил ее мужа.

Дэгль открыл рот, чтобы что-то сказать, но Жозефин говорила так быстро, что он не решился ее прервать, и она продолжала:

– И потом, когда я подбежала к Ральфу, он все время повторял: «Макс, Макс», а когда я спросила, знает ли она кого-нибудь по имени Макс, она ответила, что у нее нет таких знакомых.

– Ты хочешь сказать, что это странно, что у нее нет знакомых по имени Макс?

– Вот именно! Любой знает хоть одного Макса. Поэтому я считаю, – заключила Жозефин, – что Макс – это имя сбившего его.

– Намекаешь на убийство? – спросил Дэгль.

– Не то что намекаю, говорю прямым текстом, – подтвердила Жозефин. – Поэтому я и пришла к тебе.

– Мда, дело выглядит запутанным, – задумчиво проговорил Дэгль, – даже не знаю, как к нему подступиться. Нет ведь ни одной зацепки.

– Зацепка как раз есть, – ликующе заявила Жозефин, – я ведь еще не рассказала самого главного. Эта Пробст прямо-таки прицепилась к пиджаку и жилетке, в которых был Ральф, когда его сбили. Сказала, что хочет кремировать его в них. Санитар попросил меня позаботиться о вещах, пока он делал массаж сердца. Пиджак – очень добротный, из твида, наверняка от какого-нибудь модного дизайнера. Она что-то говорила, что это любимые вещи мужа, и они ей дороги как память, в общем несла какую-то ерунду. Я пошла за ними, и тут вдруг вспомнила, что умирающий Ральф схватился за полу пиджака, как бы проверяя, на месте ли что-то в нем. Я осмотрела пиджак и нашла, что в одном месте подкладка как-то неровно пришита. Я ее подпорола и обнаружила в ней клочок бумаги, а подкладку быстренько зашила, ты знаешь, шью я хорошо, так что никто и не заметит, но теперь вот сомневаюсь, а вдруг она поймет, что из пиджака что-то изъяли. Задержку я ей объяснила тем, что оказывается положила вещи на антресоли, а не в прачечную.

– А клочок бумаги? – спросил Дэгль. Жозефин сунула руку в карман джинсов и вытащила помятый листок.

– Шестизначный номер и комбинация GS168, – пробурчал Дэгль, – а что ты говорила было у него в карманах?

– Билет до Женевы.

– Возможно, что GS – это банк Женева Свисс, а номер – код банковской ячейки.

Жозефин посмотрела на племянника, широко раскрыв глаза.

– Так, приступим к делу, – сказал Дэгль, – у меня есть знакомый в женевской полиции, старина Маззанти, я сегодня же с ним свяжусь, а ты, тетя, не желаешь ли предпринять небольшое путешествие, говорят Женевское озеро особенно красиво зимой?

***

Прибыв в Женеву, Жозефин, нигде не останавливаясь, поехала в офис Женева Свисс банк на авеню Бланк. Там она прошла к менеджеру, сидевшему за стеклянной стеной, а он проводил ее в хранилище, из которого она вернулась, неся подмышкой пухлую кожаную папку.

Потом Жозефин побродила по Женеве, посетила городскую ратушу и полюбовалось фонтаном на Женевском озере. Обратный билет был куплен на вечер того же дня. Когда самолет приземлился в Завентеме, Жозефин поднялась со своего места у иллюминатора и взяла папку. Едва она вышла на платформу, к которой подавали аэроэкспресс, как какой-то мужчина неосторожно толкнул ее, подхватил выпавшую из рук папку, извинился и спокойно направился в противоположную сторону.

– Эй вы, стойте! – крикнула Жозефин, а потом заорала еще громче – Эй, держите его, он украл мою папку!

Стоявшие на платформе растерянно переглядывались, один пожилой мужчина хотел было бросится вслед, но передумал и махнул рукой. Похититель папки пулей взлетел по эскалатору, выбежал из терминала, подскочил к припаркованной на 15-минутной стоянке машине и уже собирался забраться в нее, как кто-то решительно преградил ему путь. Зычный голос сержанта Дэгля произнес:

– Так, что тут такое?

Запыхавшись, к ним подбежала Жозефин.