Я села в теплую воду по шею и пощупала камни под ногами – тёплые. И совсем не скользкие.

– Да, – честно ответила я.

Про себя честно. В этом контексте «Агератум» была именно мной. И я хотела её побега. И могла помочь.

– Твой папа не держит меня, милая, – она выдохнула и легла на пол, уложив голову на сгиб руки, – мне незачем сбегать и скрываться.

Я не смогла скрыть удивления.

– Ты меня украла тогда, – прошептала и осеклась.

– Я испугалась за тебя, Лесси, – на её губах появилась улыбка умиления, – но я очень сильно ошиблась, подумав, что твой папа плохой. И он меня простил.

Пришлось встать, отвернуться и подойти к лотку с шампунями, чтобы она не заметила моего состояния.

– Ты сейчас живешь в шатре Фила? – решила сбавить накал переживаний я.

Мама напряглась. Ощутимо и с долей испуга.

– Я ни в коем случае не… не подхожу к твоей привязке! – поспешное.

Она даже села и руками перед собой помахала. Я непонимающе её оглядела.

Однако проблему это не решило, потому что она только села ровнее, но так и не развеяла моё непонимание. Я же догадалась: раньше моей реакцией был бы гнев, и если, в отличие от папы, рукоприкладством я не занималась, то могла устроить ей кучу запретов или даже запереть на несколько недель в её шатре.

Я была ужасным ребёнком.

– Я знаю, – вышло немного грубее, чем я планировала, но старая Алесса так бы и поступила, – ты теперь переезжаешь ко мне.

Я набрала в руку шампунь, а после опомнилась и смыла его, чтобы сперва нырнуть с головой, а после повторить первое.

– Я кхм… тебе нужна моя помощь? – заботливо спросила она.

Но отстранённо и достаточно безэмоционально. Не так, как воспитывала она меня на Фобосе. Здесь у неё было много запретов в отношении меня. От простых, вроде – нельзя прикасаться без разрешения, до: в чьём-нибудь присутствии первой садиться должна всегда я.

Я покачала головой. Это было не так сложно, как борьба с сандалиями.

– Твой папа… – она замялась, – дал разрешение? Он может наругать меня за мой переезд.

Мой кивок и её радостная улыбка.

– Ты стала мягче, солнышко, – заметила она, – раньше ты не любила, когда я ночую с тобой.

Я пожала плечами и сказала то, что хотела сказать давно:

– Я больше так не буду, – прямой открытый взгляд, – и ты можешь вести себя так, как в Надежде.

Она даже вздрогнула от такого.

– Ты… ты сказала, что ничего не помнишь…

– Я ничего и не помню, – я вновь нырнула, смывая шампунь с волос.

Её взгляд следил за мной ещё с минуту, очевидно говоря об тщательном обдумывании ею моих слов.

– Не переживай, мама, – я слышала из своих уст тон отца, – скоро всё станет лучше.

Она на секунду зажмурила глаза, после распахнула их и мрачно вгляделась в моё непосредственное от предвосхищения лицо. Ехидное и довольное.

– Ты меня пугаешь, солнышко, – прошептала она, – но я тоже чувствую волнение, милая. Будто что-то плохое рядом. Но… папа обязательно нас защитит. Он не оставит нас.

Я не могла понять её слов сейчас – она, помимо того, что говорила со мной не так, как делала это обычно, ещё и всеми силами выставляла отца хорошим. На Деймосе я такого стремления не замечала.

– Он сделал тебе больно? – прямо спросила я.

– Кто, милая? – недоумевающий вопрос.

Я дохлюпала ногами до душистого травяного мыла на подносе. И не стала возвращаться, посчитав, что мне хватит места и у самого спуска. Теперь не нужно было промывать длинные волосы. И ещё я была рада тому, что в свои года умела мыться самостоятельно.

– Папа, – мне уже надоело дробить свои слова на миллион частей, потому в душе и поднималась злость.

Женщина нахмурилась.

– Почему ты спрашиваешь это, Лесси? – не сдавалась она.

Её палец прочертил знак на полу. Руну спокойствия. Это было забавно, учитывая то, что я её значения знать не должна.

– Потому что он ругался на тебя сегодня, – выдохнула я и положила мыло на резную дощечку.

Она легла на спину, пренебрегая тем, что должна следить за мной.

– Он был строг, а не ругался, – осталась на своём она.

Да почему же?! Это уже нельзя было оправдать простым желанием показать Варга добряком! Да что с ней происходит?

– Я всё, – сдалась я.

На этот раз. Точнее, именно в разговоре с ней – у меня была ещё целая стая, чтобы узнать подробности.

Мама поднялась, справляясь с шёлковым нарядом ашерры, в котором она казалась практически принцессой: с её красотой, милой улыбкой и вплетёнными в серебряные пряди украшениями. Она не побоялась намочить ни широкие полупрозрачные рукава, ни летящую ткань на груди, подняв меня на руки и прижав к себе с той же теплотой, которая была всегда. Она никогда не была ласковой – в ней чувствовалась отточенная мечом и боями грубость и серьёзность, однако даже в такой ней была ощутима любовь ко мне.

– Папа высушит тебе волосы уже в шатре, – обычным тоном произнесла она, – у меня теперь запрет на её использование, – она спохватилась, – но я могу позвать его сюда, чтобы ты не простудилась. Или если тебе неприятно.

Я подняла на неё глаза.

Простуда у куртёнка? Что-то из рода фантастики. Вымученная забота или желание угодить?

– Пойдём так, – я дождалась, пока она вытрет меня.

С этим я никогда не справлялась хорошо, потому и терпела даже до переселения на Деймос.

Надевать пижаму на только что вымытое тело было неприятно – я вспоминала свои истерики раньше. Именно их она ждала. Не дождалась.

– Ты стала совсем взрослой, милая, – похвалила меня она, – ты всё ещё хочешь, чтобы я осталась спать с тобой?

Я кивнула, зевнув и вытерев набежавшие от ослепления слёзы. Мы вышли из своего отсека купален. Я теперь была замотана в сухое полотенце, чтобы, не дай Богиня, меня не увидел кто-нибудь в пижаме.

– Та… кого ты назвала бабушкой, – не выдержала мама, – это она освободила меня из-под печати хранителя?

Я положила голову на её плечо, ловя на себе заинтересованные взгляды людей и куртов, шагающих нам на встречу.

– Да, – солгала я, – я попросила её. И она сама хотела.

Женщина не сдержала шумного выдоха. Интересно, что сейчас было в её голове?

– Тебе не нужно верить ей, Лесси, – неожиданное продолжение, – она плохая. Очень плохая. И желает нам зла. Можешь спросить у папы. Он скажет тебе так же.

Я нахмурилась, не понимая такой резкой реакции. Неужели бабуля была права, говоря, что Рая никогда не примет мою Хакгардовскую суть?

Наверное, именно поэтому я промолчала. А ещё потому, что мы вошли под тень моего шатра, откуда доносились голоса отца и Фила.

– Твоя защита проституток Хакгардов только наталкивает всех на мысли о твоём шпионаже, Вольтер, – никак не мог унять своей злости папа, – не хочешь убежать к бабке, поджав хост, как всегда делает твой папаша?

Мы сделали шаг внутрь прежде, чем услышать то, что очевидно не должны были:

– Никогда не мог понять стремления Эллы защищать тебя – ты невыносим, Варг. Тебя спасает только родство с Лесси и связь с се… – на этом моменте Феликс поймал на себе мой взгляд.

Он осёкся и закинул ногу на ногу, выходя из оборонительной позиции со скрещёнными у груди руками.

– Я принёс тебе покушать, паучок, – понял всё отец, – отдай мне её.

Мама беспрекословно подошла к нему, спустила меня в руки и отошла обратно ко входу, замерев там с опущенной головой. Меня это подбесило.

Однако, папа не выдавливал из себя улыбку – он был искренне рад моему приходу, если его можно было так назвать, потому усадил меня на подлокотник своего кресла. Я устроилась поудобнее и наклонилась к столу.

В сердце что-то дрогнуло, стоило увидеть небольшие кусочки мяса в немного кислом соусе – я чувствовала их вкус, даже не пробуя. Но главным было совсем не это, а то, что приготовил он их сам. Папа готовил для меня еду сам. Всегда. Принципиально не разрешая делать это другим. Бета как-то говорил, что он научился этому, узнав о моей непереносимости определенной пищи, поэтому подбирал всё самостоятельно. Но это «блюдо» никогда не пахло так вкусно, как вспоминались мне манящие горелые куски мяса в Садах Геры. Потому что в них не было человечачины – только мясо тех животных, которые подходили мне.