— Давайте закончим с этим побыстрее.

Он кивнул, к ее удивлению, не добавил ни одного унизительного комментария и поднял с пола стопку бумаг, самостоятельно унося их к шкафу с другими документами.

Микаса не знала, куда себя деть, переводя взгляд с одного предмета мебели на другой. Картинка стремительно размазывалась, пока глаза не остановились на капитане, подрезающем веревки канцелярским ножом.

Сделать шаг в его сторону оказалось проще, чем она думала. Как только в руках оказалась шероховатая бумага, мысли притихли, а разразившаяся внутри буря осела. Молчание и работа затягивали: капитан оставил все необходимые бумаги рядом с ней и сел за стол, не мельтеша перед глазами, словно давая ей время на передышку. И Микаса, наконец, могла вдохнуть полной грудью.

Как только документы были рассортированы, она несмело прошла к столу, с силой сжимая дрожащие пальцы в кулаки.

— Все готово, сэр.

Он кивнул, не отрываясь от бумаг, разложенных на столе.

— Ты можешь быть свободна.

— Есть, сэр.

Аккерман развернулась, направляясь к выходу, когда он добавил:

— Не держи зла на меня, Микаса. Ты всегда можешь поговорить со мной, если тебя что-то беспокоит.

Она слабо улыбнулась, и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

========== Часть 2 ==========

Микаса никак не могла выудить из памяти момент, когда мир сузился только до ровной капитанской спины, обернутой в плащ с крыльями свободы прямо между лопаток. Когда из гущи голосов слух улавливает лишь холодный, властный тон, которым он обычно отдавал приказы на тренировках и миссиях. Когда лица сослуживцев начали смазываться в нечеткое, мутное пятно, пока взгляд не останавливался на нем.

Она до сих пор не могла понять, отчего при мысли о капитане ребра теснило изнутри странным томлением, ладони потели, а дыхание становилось неровным, будто после долгой пробежки. Ни одной другой мысли не было места в ее голове, кроме мыслей о тусклых серых глазах, изредка задерживающих на ней свой ледяной взгляд, об упрямо поджатой полоске алого рта, о растрепанных, небрежно остриженных темных волосах — таких же, как у нее самой.

Стоило ей завидеть его за завтраком в столовой, как отчаянная надежда на еще одну встречу разливалась в груди приятным теплом, вытесняя нежелание идти на последующую тренировку. С тихим присутствием капитана в ее жизни все давалось намного проще: Микаса ощущала себя в безопасности, в которой, как оказалось, так сильно нуждалась все это время.

Губы невольно растянулись в улыбке, стоило ей прижать к груди заветный сверток. Поиск добротной черной пряжи и спиц выдался не самым легким. Ей пришлось обойти почти все лавки и потратить большую часть накопленного за время службы жалования, чтобы воплотить задумку в реальность. Микаса с особым трепетом вспоминала о вечерах, проведенных за вязанием шарфа: иногда из-за затягивающихся тренировок ей приходилось заниматься подготовкой подарка до глубокой ночи, с трудом выкраивая несколько часов для сна. Грела и подстегивала ее не только мысль о дне, когда она вручит капитану этот шарф, но и том, что она не одна засиживалась допоздна за работой. Микаса знала, что он тоже не спит, где-то там, окруженный вековыми стенами своего кабинета, пишет очередной отчет, скрипя пером по бумаге. И в такие моменты грызущее кости одиночество, наконец, отпускало.

Засевший в сознании образ нельзя было вытравить ни изнуряющими тренировками, ни редким общением с сослуживцами, ни раздельными вылазками. Микаса с затаенным ликованием поддавалась внутреннему порыву, прокручивая в голове каждую секунду, проведенную рядом с ним, затирая драгоценные воспоминания до такой степени, что реальность отходила на второй план.

В тот момент ей так нужно было увидеть его, что ноги едва слушались: хотелось сорваться на отчаянный бег и поскорее оказаться у большой дубовой двери чужого кабинета. На секунду чувство эйфории от скорой встречи затмилось вспышкой тревоги, отдавшей в сердце легким покалыванием. Микаса выдохнула, свободной рукой оттянув рубашку, налипшую на кожу груди, и ускорила шаг, ощущая, как сердце сбивается со спокойного ритма.

Дверь была приоткрытой, и Микаса, потянув за ручку, обжегшую пальцы металлическим холодом, без стука ступила внутрь помещения, невольно делая глубокий вдох: пахло свежестью и плавящимся воском.

Вокруг царил полумрак: лишь пламя одинокой свечи трепетало во тьме, подсвечивая неподвижное лицо капитана, сидевшего за столом, и нарушал липкую тишину кабинета только жалобный скрип пера о бумагу.

Капитан даже не поднял головы, когда она вошла, хотя Аккерман казалось, что он услышал испуганный стук ее сердца еще с коридора, услышал, как прерывисто она дышала, нервно заправляя за уши выскользнувшие из хвоста пряди.

— Очень интересно, Аккерман, — протянул он, свободной рукой вытягивая из стопки документов необходимые страницы, — не помню, когда мы с тобой сдружились настолько, чтобы ты заявлялась ко мне посреди ночи. Я могу неправильно трактовать такое поведение.

Капитан наградил ее прямым мрачным взглядом, отчего в груди что-то мгновенно вспыхнуло, плавя внутренности свечным воском. Микаса поджала губы, игнорируя строгий тон, сквозящий недовольством, и нерешительно прошла к столу, поочередно вытирая вспотевшие ладони о края куртки.

— Я знаю, что сегодня ваш день рождения. И знаю, что вы не любите его, — сдавленно протянула она, вкладывая в дрожащий голос последние остатки уверенности, — но, капитан, — руки трепетно прижали к груди шарф, обернутый в бумагу, — у меня есть для вас кое-что.

Он отложил перо в сторону и, подавшись вперед, оперся подбородком на сцепленные в замок пальцы, без особого интереса оглядывая неприметный сверток.

— Это просто подарок, — поникнув, выпалила Микаса, заранее давая ответ на не озвученный им вопрос.

Его неподвижный рот тронула едва заметная ухмылка, но в прищуренных глазах с отблесками пламени на льдисто-серой поверхности радужек так и не появилось заинтересованности. Микаса вся сжалась в страхе быть отвергнутой и, не зная, куда себя деть, опустила голову, старательно отгоняя мысль, что он посчитал ее затею глупой.

Скрип отодвигающегося стула заставил ее вздрогнуть: кровь ударила в голову, наполняя виски громкой пульсацией. Капитан встал из-за стола и, подойдя к ней, остановился напротив, скрещивая руки на груди.

— Аккерман, — насмешливо начал он, качая головой, — что ты напридумывала себе?

— Я… Я хотела порадовать вас, — слова предательски путались на языке, — вас еще никто никогда не поздравлял из ребят, и… Просто возьмите это.

Микаса протянула подарок одеревеневшими пальцами, осторожно наблюдая за капитаном сквозь упавшие на лоб пряди.

Помедлив, он потянулся к ее рукам, забирая сверток, на секунду заключая ее ладонь в плен своих цепких, горячих пальцев. Это мимолетное прикосновение отдалось щемящей болью в груди Микасы: она замерла, пристально разглядывая его руки, накрывшие ее собственные в попытке запомнить, каково это, когда капитан касался ее. Под ребрами вдруг стало тесно — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Жар, вспыхнувший в месте соприкосновения их кожи, пополз выше, теплясь на шее и щеках. Ее помутневший взгляд невольно скользнул дальше, по руке, обтянутой плотной серой тканью, к красиво выступающим косточкам ключиц в разрезе кофты, к приоткрытым губам. Кровь в ушах грохотала так, что Микасе показалось, если капитан что-то скажет — она не услышит.

Тряхнув головой в попытке собрать остатки самообладания, Аккерман оторвала взгляд от чувственного рта, тут же сталкиваясь с глазами, казавшимися черными во мраке комнаты: он наблюдал. Склонив голову набок, вдруг нахмурившись, ощупывал пытливым взглядом ее пылающее в смущении лицо. Капитан явно заметил, как она разглядывала его в ответ на мимолетное касание. И от этого ее сердце на секунду замерло, тут же неконтролируемо-быстро заметавшись за ребрами.

Даже когда тепло чужих пальцев исчезло, Микаса не смогла вернуть себе контроль, напрочь покидающий ее тело рядом с ним. Так случалось каждый раз, стоило ему оказаться в радиусе пяти метров, но больше всего Аккерман пугало то, что и мысли о нем затягивали ее разум в блаженную, сладостную пучину мечтаний. Это было… слишком.