— Свободна.

Микаса развернулась, быстрым шагом покидая помещение. Смятение мгновенно вытеснило раздражение и недовольство: ей хотелось спрятаться. Непонятно, от чего: от своих же чувств или капитана.

На следующее утро в столовой, как обычно, стоял гул: кадеты оживленно переговаривались, параллельно поглощая быстро остывающий завтрак. Микаса сидела за одним столом с ребятами из ее выпуска, старательно игнорируя присутствие сидящего напротив Эрена. Они ни разу не пересеклись после миссии, и ей было почему-то некомфортно находиться рядом с ним.

— Мне кажется, или у титанов разнообразие в еде больше, чем у нас, — недовольно пробубнила Имир, зачерпывая ложкой вязкую, комковатую овсянку.

— Уж лучше есть такое, чем стать чьим-то завтраком, — усмехнулся Жан, оглядывая ребят в ожидании поддержки.

Армин, сидящий сбоку от Микасы, кивнул.

— Действительно, — подтвердил Конни, соскребая с тарелки остатки еды.

— Вот бы чего-нибудь вкусного стащить с офицерского стола, — мечтательно протянула Саша.

— Тогда будешь на пару с Микасой драить замок, — усмехнулся Эрен, задерживая взгляд на сестре.

Микаса проигнорировала его замечание, ощущая прилив недовольства. Он так пренебрежительно относился к ней в последнее время, что такие слова после долгого отсутствия общения ранили ее.

— Капитан прицепился к ней потому, что не терпит конкуренции, — важно добавил Жан, пережевывая хлеб, — она сильнее нас всех.

— Ему все равно на меня. Давайте закроем эту тему.

Аккерман перевела взгляд с тарелки на брата, сидящего напротив, не понимая, кому адресовала эту фразу. Он встретил ее взгляд с присущим равнодушием и отвернулся.

За столом наступила гнетущая тишина.

Микаса ненавидела привлекать внимание, но каждый раз оказывалась в центре обсуждений. Ей нравилось занимать второстепенные роли в дружбе, ни с кем не сближаться полностью: Аккерман было хорошо с Армином и Эреном, но теперь, когда последний будто отделился от их троицы, в сердце осталась зияющая кровоточащая рана.

Есть больше не хотелось, как и оставаться в столовой — молчание никогда так прежде не давило. Пожелав всем приятного аппетита, Микаса встала из-за стола, унося посуду к мойкам.

С одной стороны, ей хотелось поговорить с Эреном наедине, выяснить, когда в их отношениях прошла трещина, но с другой стороны Микаса понимала, что его приоритеты давно сменились, а трещина была всегда, лишь разрастаясь с годами службы и окончательно отдаляя их. При поступлении сюда цель ее жизни была в том, чтобы защитить брата, но сейчас, когда он стал невероятно сильным, порывы защитить его выглядели жалкими. Наверное, и капитан понимал это.

По пути в его кабинет Микаса обеспокоенно поправляла одежду в надежде избежать не самых лестных комментариев о своем внешнем виде. Повязанный вокруг шеи шарф, контакт с которым всегда приносил ей облегчение, лишал возможности дышать полной грудью. Горячо любимая ею вещь вдруг показалась настоящей удавкой.

Остановившись перед дверью, Микаса потянулась к шарфу, нерешительно стягивая его с шеи, и постучалась.

— Капитан, — Микаса приложила кулак к груди, как только дверь открылась.

— Проходи.

Внутри просторного помещения пахло свежестью; она оглянулась, замечая, что с ее последнего визита здесь практически ничего не поменялось. Ей часто приходилось наведываться к Аккерману в кабинет из-за собственной глупости и непослушания за очередным выговором.

Он сел за стол, жестом приглашая ее занять место напротив. Как только Микаса села, мужчина подвинул к ней стопку бумаг и несколько папок.

— Пока я заполняю оставшиеся документы, распредели страницы в правильной последовательности, затем сложи по папкам.

— Да, сэр.

Положив шарф на колени, Микаса осторожно взглянула на капитана, подмечая, что выглядел он крайне изнуренным. Его лицо приняло бледный оттенок, под глазами проступали темные следы. Он неторопливо водил пером по бумаге, но взгляд его был устремлен в одну точку, будто думал он совсем не о документах. Чувство неловкости вынудило ее отвести взгляд: Микасе показалось, что она влезает во что-то слишком личное, позволяя себе так пристально рассматривать капитана.

Разложив бумаги, она принялась отыскивать первую страницу, без особого интереса оглядывая текст, выведенный аккуратным почерком. Ей с трудом верилось, что один человек мог написать столько: может, поэтому он был таким уставшим.

Микаса продолжала старательно перебирать документы в попытке не спутать многочисленные страницы, но оглушительно-громкие мысли мешали сосредоточиться. В очередной раз сбившись со счета, она обреченно вздохнула и, оторвавшись от бумаг, взглянула на сидящего напротив капитана Леви.

— Капитан, — Аккерман втянула голову в плечи, словно по привычке пытаясь скрыться за снятым шарфом, — можно задать вопрос?

Скрип пера прекратился: он поднял голову, отчего грубо стриженные пряди упали на лоб, и с некой заинтересованностью посмотрел на Микасу.

— Слушаю.

— Почему вы ненавидите Эрена?

— Я не могу ненавидеть своих подчиненных, — без промедления ответил он, — ко всем у меня одинаковое отношение.

— Но вы унижаете его. Причем постоянно. Наказываете вы меня больше остальных за то, что я просто пытаюсь защитить брата.

Он перевел взгляд на документ, вновь взяв в руки перо, будто этот разговор уже наскучил ему.

— Любовь к нему исказила твое восприятие некоторых вещей. Никто не нарушает моих приказов на миссиях, кроме тебя. Думаешь, я не знаю, как остальные шастают по ночам, обжимаются по углам или крадут вино с кладовой? Поверь мне, я знаю все обо всех. И они получают равноценное наказание. Но это уже не твое дело.

— Ваши приказы ставят жизнь Эрена под угрозу. Никто не ослушивается вас, потому что им все равно на него! — в сердцах воскликнула Микаса.

— Твои товарищи понимают, что, когда я приказываю остановиться, значит, я трезво оцениваю риски и знаю, что им не справиться, — мужчина поднял голову, вновь оторвавшись от заполнения документа, — ты же перебарщиваешь с самопожертвованием. И да, если бы ты не была такой самонадеянной, мне не пришлось учить тебя самоконтролю.

— Но вас же никто не просит об этом! — разгневанно добавила Микаса, теряя контроль от нахлынувшего чувства несправедливости.

Ее далеко не радостное настроение скатывалось в область едва контролируемого раздражения.

— Следи за языком, — серые глаза напротив потемнели, — из-за такой установки в своей пустой голове ты ставишь остальных под угрозу, нарушая мои приказы ради Йегера. Он не единственный, кто есть в отряде. Другим твоим товарищам тоже может понадобиться помощь.

«И кто же защитит его, если всем вокруг нужна помощь?» подумала она, вслушиваясь в сквозящий недовольством голос.

— Вот оно, бремя таких бойцов, как мы. Однако твои чувства опережают холодный расчет, и это может погубить не только других разведчиков, но и тебя.

«Как мы?»

— А что вы хотите, чтобы я была такой же, как вы? Не любящей никого на этом свете? Это худшее, что могло бы со мной произойти.

От собственных слов на языке осталась горечь. Завязавшаяся словесная перепалка заходила слишком далеко. Аккерман понимала, что говорила неприятные вещи из-за обиды на него, нарастающей за все годы службы, как снежный ком, вдруг обрушившийся и погребший ее под своим весом. Осторожно взглянув на капитана сквозь ресницы, Микаса заметила, как он уставился невидящим взором на собственные руки, будто делая вид, что не расслышал ее слов.

— От тебя слышать такое — комплимент, — помедлив, произнес мужчина.

Микаса поджала губы, откидываясь на спинку стула. Ей тяжело было принять тот факт, что в чем-то он был прав: ей действительно не хватало самоконтроля, и не только на миссиях. Иногда она просто не могла взять себя в руки: что-то щелкало в голове, и даже собственные руки не слушались.

Капитан протянул ей оставшиеся документы, и, поднявшись, отошел к окну, наблюдая за происходящим во дворе.