Ксения Андреевна умирала. Еще менее года назад она была абсолютно здорова и смотрелась куда моложе своих 65 лет, этакой осанистой, фигурной, властной матроной. Но год минул, и сейчас на железной кровати-полуторке лежала изможденная старуха. «Тающий» буквально на глазах человек – один из характерных признаков рака пищевода. Ксению Андреевну не стали держать в больнице, ибо безнадежных «раковых» обычно отпускали умирать домой, если имелась такая возможность, то есть при наличии родственников и их желании ухаживать за безнадежно больными. Таким образом, свои последние дни Ксения Андреевна доживала рядом с сыном, снохой и внуками. Не самая плохая участь для умирающей.

Нестерпимая боль в очередной раз пронзила живот и Ксения Андреевна, громко вскрикнув, протяжно застонала. На этот стон из кухни прибежала сноха.

– Мама, что… опять болит? – сноха спросила вроде бы искренне участливо, и лишь очень проницательный человек мог уловить в том вопросе некую фальшь.

Да и как иначе, сноха, на чьи плечи свалилась основная тяжесть ухода за больной свекровью, хоть и тиха нравом, и спокойна характером… но она так измучилась, что подспудно не могла не желать: скорее бы все это закончилось.

– Зоя, не могу, позови Борю, пусть укол мне сделает, – слабым голосом взмолилась Ксения Андреевна.

Боря – это 16-ти летний внук, который мечтал стать врачом. Потому он и вызвался овладеть нехитрым искусством делать уколы морфия, чтобы заглушать нестерпимую боль, которую испытывала бабушка.

– Мама, рано еще. Врач говорил уколы надо делать примерно в одно и то же время. Еще пару часов потерпеть надо, – возражала сноха, но как-то нетвердо, ибо за совместную жизнь привыкла всегда и во всем подчиняться волевой и властной свекрови.

– Не могу больше… позови Борю! – до того немощный голос обрел силу отчаяния и приказные нотки.

Сноха осуждающе покачала головой, но повиновалась.

– Боря, сынок… иди сделай бабушке укол, – позвала она сидевшего в своей комнате за уроками сына.

– Мам, рано ведь, – мордатый румяный подросток оторвался от учебника и недоуменно кивнул на висевшие, как и во всех комнатах, часы-ходики.

– У бабушки болит сильно, если не сделать укол кричать начнет как позавчера, соседи услышат, – сноха очень боялась негативной реакции соседей, на такое вот поведение свекрови.

Борис пожал плечами и, нехотя встав из-за стола, пошел в угол комнаты, где у него лежали в коробке шприцы, чтобы один из них «прокипятить». Прокипятив и втянув из ампулы морфий, он вошел в комнату бабушки и чуть «прыснув» шприцом, предотвратив возникновения «воздушной пробки».

– Бабуль давай я тебе укол сделаю.

– Да, Боря… только ты полегче, – ласково попросила Ксения Андреевна, ибо внука очень любила, в отличие от девятилетней внучки, которая сейчас находилась в школе, ибо училась во вторую смену.

Почему бабке внук нравился куда больше внучки, хотя и он и она выросли на ее глазах? Все дело в характере, который иной раз невозможно изменить ни каким воспитательным воздействием. Внучка казалась Ксении Андреевне чересчур вредной, в отличие от пошедшего в мать покладистого неконфликтного Бориса. А вот то, что внучка такая же как она сама: упрямая, гордая, своевольная – это бабке очень не нравилось. Два сильных характера, как правило, редко мирно уживаются.

Едва действие морфия начало сказываться, как Ксения Андреевна не без облегчения провалилась в полузабытье. Она словно смотрела сон, состоящий из наиболее знаковых эпизодов ее жизни.

Не совсем обычной была деревня Подшиваловка Саратовской губернии. Наверное, нигде более так не различались жилища большей ее части от меньшей. И дело не в том, что богатые дома выделялись на фоне массы бедных изб. Куда в большей степени отличались дома и огороды в немецкой части от таковых в русской. Да, в той деревне имело место смешанное население. Большую часть составляли потомки переселенных сюда в саратовское заволжье еще в тридцатых годах девятнадцатого века из Пензенской губернии крепостных одного из представителей многочисленного семейства столбовых дворян Римских-Корсаковых, меньшую – поселившиеся здесь уже после отмены крепостного права немецких колонистов.

Ну, немцы есть немцы, об их чистоплотности, трудолюбии, дисциплинированности всегда ходили легенды. Оттого и дома и приусадебные участки у них выглядели соответствующе: опрятно, благоустроенно, крепко. Бедняки среди них были, но то случалось крайне редко. Ну, а русские… Разные господа занимались воспитанием в средние века русских и немецких крестьян. Немецкие бароны не только сами жизнью наслаждались, но и воспитывали, нередко палкой вколачивали в своих кнехтов эти самые трудолюбие, чистоплотность, дисциплину. А кто не желал перевоспитываться, они не мудрствуя лукаво уничтожали, дабы не оставили потомства. Потому так мало среди немцев всевозможных бунтарей, лентяев, нерях. Хорошо это или плохо? История не дала однозначного ответа, но такая «селекция» является свершившимся историческим фактом. А вышеперечисленные качества немцев, как и других народов, попавших в свое время под власть всевозможных тевтонских и ливонских рыцарей: чехов, латышей, эстонцев – это тоже уникальный исторический факт.

А вот у русских были совсем иные господа. Предки тех господ в большинстве происходили либо со Скандинавии, либо с Орды, либо имели польско-литовское происхождение. Те господа любили в основном жить в веселье, праздности и воспитанием своих крепостных себя особо не утруждали. Нет, по три шкуры с них они драли, но так чтобы отделять лентяев от трудяг, честных от воров и соответственно награждать – то оказался для них слишком тошный труд. Но они и столь зверского «очищения» своих холопов не производили. С одной стороны поступали они куда более гуманно, с другой, наряду с честными и трудолюбивыми рождались и множились всевозможные мазурики, лентяи, а то и просто бандиты, именуемые почему-то лихими людьми. А с учетом того, что крепостное право в России отменили на столетия позже, чем в Европе, это привело к тому, что при отсутствии смысла хорошо трудиться у крепостных, в лентяев превращались даже те, кто таковыми от природы и не был.

Результат всего вышесказанного наглядно отображался в Подшиваловке. Немецкая часть – зажиточность, ухоженность, чистота, русская – бедность, грязь, запустение. Конечно, не у всех. Некоторые русские хозяева уже более тридцати лет проживая бок о бок с немцами многое у них переняли, и их жилища крепки и опрятны и даже на скотных дворах у них убрано, и скотина справная и огороды обихожены, грядки до последней травинки выполоты, и полезная растительность колосится там густо. Впрочем, таких русских хозяев немного, в основном преобладает бедность, грязь, сорняки… И все это на одной и той же земле, в одном климате, рядом. Можно поразмыслить, а если бы и у немцев столько веков крепостничества, да господа не свои бароны, а какие-нибудь пришлые ордынцы или паны были – какие бы они стали? Но как говорится, история не имеет сослагательного наклонения, факт остается фактом – такой вот в начале 20-го века являлась деревня Подшиваловка.

В одну из бедных саманных хат, где на загаженном пометом и коровьими «лепешками» дворе бегали куры… с трудом находя проход в этой грязи на двор с улицы вошла пожилая женщина с обыкновенным крестьянским лицом, но не по-крестьянски одетая и ухоженная.

В Подшиваловке, как и вообще в саратовском заволжье один урожайный год приходился на два среднеурожайных и один неурожайный. В неурожайные и средние годы своего пропитания особенно в бедных семьях (а семьи обычно были большие) не хватало, чтобы дожить до следующего урожая. Потому многие мужики уходили на заработки в Саратов, а то и дальше, либо нанимались батрачить к помещику, своим богатым односельчанам, как к русским, так и к немцам. Таким образом, до трети глав семейств в деревне большую часть года отсутствовали. Некоторые вообще бросали свои земельные наделы и кормились в основном за счет вот такого отхожего промысла. Промысел не был прибыльным и те семьи, как правило, жили впроголодь.