Вечером первого мая Хиде унёсся на съёмку телевизионной передачи — вместе с группой он должен был провести премьеру новой песни, выход которой на дисках запланировал через несколько дней. Йошики пожелал ему удачи, сказал, что будет держать кулаки, и почти привычно попросил сильно не напиваться. Хиде заверил его, что после съёмок они с коллективом немного посидят в баре, выпьют по бокалу шампанского, чтобы отпраздновать успех, и разбегутся по домам. А Йошики только горестно вздохнул. Он каждый раз слышал это от Хиде, и каждый раз полицейские потом говорили, что у мёртвого Хиде в венах сплошной алкоголь вместо крови, и даже не шампанское, а сакэ. Но про себя Йошики решил, что беспокоиться особо не о чем — даже если Хиде будет пьяным, Йошики ведь поблизости, не даст ему наделать глупостей.
Сидя на постели, пианист мирно раздумывал над текстом новой песни. Шорох ключей, поворачивающихся в замочной скважине, и скрип двери он услышал около двух часов ночи. Запахивая рубашку и отводя с лица волосы, Йошики вышел в прихожую и столкнулся с Хироши, который чуть ли не на спине затаскивал в квартиру что-то бормочущего себе под нос Хиде.
Судя по всему, Хиде предупредил брата, что прилетел в Токио не один, потому что Хироши абсолютно не удивился присутствию Йошики и, торопливо кивнув в знак приветствия, даже радостно улыбнулся. Вдвоём они кое-как уложили мертвецки пьяного Хиде в кровать.
— Просил же его не напиваться… — не выдержав, вздохнул Йошики, укрывая его одеялом.
— Я тоже, — горестно ответил Хироши. — Но его ж разве остановишь… Хорошо, что вы здесь, Хаяши-сан. Если честно, я немного опасаюсь оставлять его одного в таком состоянии, а сидеть рядом тоже не могу, мне завтра на важную встречу…
— Не беспокойся, я за ним присмотрю.
Успокоенный Хироши откланялся и уехал, Йошики закрыл за ним дверь, вернулся в спальню и увидел, что Хиде ухитрился принять полувертикальное положение и совершенно ошалело крутит по сторонам головой.
— Что, лунатик, проснулся? — Йошики усмехнулся краем рта и сел рядом с ним. — Вернулся из невесомости?
Хиде оглядел его мутноватыми глазами и икнул.
— Да чего вы… Ик… Не пьяный я!
— Не пьяный, Хиде — фыркнул Йошики, убрал с его лица волосы и попытался уложить обратно, — ты просто в хлам.
— Не-а, — упрямо пробубнил Хиде, тряся головой и сопротивляясь его движениям, — всего-то чуть-чуть шампусика выпили… Ик!
— Чуть-чуть — это по бутылке на каждого? Или по две? — Йошики хмыкнул и надавил ладонями на его плечи. — Чудо ты моё в розовых перьях… Хватит руками махать, ложись давай.
— А ты-ы-ы? — капризно протянул Хиде, трясущимися пальцами хватаясь за него.
— И я лягу, куда мне деваться.
Йошики устроился на подушке рядом с ним и притянул его к себе, зарываясь носом в мягкие волосы. Хиде хрипло выдохнул куда-то ему в шею, скривил губы и всё-таки закрыл глаза.
…Йошики дремал, но время от времени приоткрывал глаза. Он боялся засыпать, не хотел упускать Хиде из виду, пока эта страшная ночь не кончится. Электронные часы тихо попискивали на тумбочке — три часа ночи, четыре, пять… Ещё совсем немного, и можно будет облегчённо выдохнуть. Йошики слегка поморщился и поцеловал спящего Хиде в макушку.
Около шести утра похрапывавший Хиде вдруг завозился в его руках, приоткрыл мутные глаза, зевнул и попытался высвободиться из объятий.
— Йо, пусти…
— Куда ты собрался? — Йошики мигом проснулся и, опустив взгляд, уставился на его лицо. Хиде явно ещё не протрезвел — его глаза влажно поблёскивали в сероватом утреннем свете, а на щеках проглядывался розовый румянец.
— Плечо очень болит, — вдруг пожаловался Хиде и, поморщившись, опять попытался откатиться от него. — Прямо выкручивает… Надо его полотенцем перетянуть…
Йошики весь похолодел; нервно сглотнув, он быстро потянул возлюбленного к себе, усаживая, и принялся разминать больное место, начиная от шеи.
— Никаких полотенец. Ты пьян, задушишься ещё. Сейчас, потерпи чуть-чуть…
— Я са-а-а-ам могу… — протянул Хиде капризно, не делая, тем не менее, никаких попыток вырваться и запрокидывая назад голову.
— Когда же ты уже переживёшь этот комплекс пятилетних детей, господи, — Йошики закатил глаза. — Не отпущу, даже не проси.
Хиде качнулся и уткнулся ему в губы; Йошики дёрнулся, но не отстранился.
— Йо, ты такая упрямая зараза иногда…
— Не хуже тебя. Замолчи, а то задушу случайно. Или не случайно.
Чувствуя, как он дышит куда-то в ключицы, Йошики медленно водил пальцами по его плечу, нащупывая источник боли. Между ним и шеей явственно проступало красное пятно, пальцы чувствовали уже загрубевшую, как старая мозоль, кожу. Она травмировалась каждый раз, когда Хиде вешал на себя гитару на ремне. И с каждым разом всё сильнее и больнее. Не будь Хиде сейчас таким пьяным, он ни за что бы не дал Йошики себя тронуть, сбросил с себя руки и ушёл в ванную. В данном случае его опьянение играло только на пользу.
— Больно, — хныкал тем временем Хиде, клацая зубами. — Больно, больно, больно…
— Я знаю, — Йошики поцеловал его в лоб, прикрытый пушистой чёлкой. — Потерпи, сейчас станет легче. И не хныкай, это начинает меня раздражать.
— Вре-е-едная принцесса… — обиженно пробубнил Хиде, но всё-таки замолчал, слышно было лишь его сердитое сопение.
Йошики вздохнул и продолжил разминать плечо. Главное — не подпускать его к полотенцам и двери ванной.
Пианисту казалось, что теперь он чётко видит картину произошедшего: скорее всего, Хироши и тогда привёз пьяного Хиде домой, запихнул его в кровать и уехал, а Хиде через какое-то время проснулся от жуткой боли в плече и, мучаясь, решил поделать упражнение с полотенцем. Как и обычно в пьяном угаре, Хиде наверняка ничего не соображал и не подумал, что может навредить себе. А в процессе он уснул или потерял сознание и удавился. Всё предельно просто и ужасно, глупая, нелепая случайность.
— Йо-о-о, я тебя так люблю… — заплетающимся языком еле выговорил Хиде, подняв на него мутные глаза.
Йошики улыбнулся краем рта, опять перевёл пальцы на шею.
— Да помолчи ты хоть минуту, пьяница.
И с этими словами пианист медленно поцеловал его.
Почти до самого рассвета Йошики пролежал с открытыми глазами, баюкая наконец успокоившегося возлюбленного. Сердце в груди стучало как одержимое. Неужели спас, неужели эта ужасная ночь наконец миновала, и Хиде спокойно спит в его объятиях? Боясь, что сейчас что-нибудь случится, Йошики сильнее прижимал его к себе, тёрся носом о макушку и целовал в лоб. Около семи утра он и сам всё-таки, не заметив даже, как, задремал. Проснулся Йошики, когда солнце уже стояло в зените, и обнаружил, что лежит в постели в одиночестве.
Думая, что Хиде в кои-то веки проснулся раньше него и, наверное, пошёл умываться, Йошики с наслаждением потянулся, встал с постели и побрёл в ванную. Путь лежал мимо двери, ведущей на кухню; Йошики машинально глянул туда и увидел возлюбленного, сидящего за столом. Голову Хиде уронил на столешницу, на сложенные руки, выглядело это так, будто он внезапно уснул.
Сердце мгновенно подскочило к горлу. Неужели опять?
— Хиде? — робко позвал Йошики, привалившись плечом к косяку двери и чувствуя упавшую на плечи тяжесть. — Хиде, ты что, заснул?
Тишина, Хиде даже не шевельнулся. Густо сглотнув, Йошики подошёл к нему и, протянув дрожащую руку, легонько тряханул за плечо. Хиде молча покачнулся и откинулся назад. На пианиста уставились широко раскрытые, остекленевшие глаза.
…В этот раз его смерть не вызвала никакого удивления у врачей и полицейских; у Хиде случился сердечный приступ.
Следующие несколько дней Йошики опять провёл как в прострации. Очнулся лишь через какое-то время после похорон, обнаружив себя в музыкальной зале, жмущимся к обнимающему его Тоши.
—…Знаешь, в глубине души я понимал, что Хиде скоро нас покинет… Он был таким ярким, подобные люди очень быстро сгорают, да ещё его пьянство…
