Дома я застала умильную картину, от которой, честно говоря, я слегка оторопела. Пашка, который, как я доподлинно знала, и молоток то в руках вряд ли когда-нибудь держал в своей жизни, стоял на табуретке, которую взгромоздили на письменный стол, и высунув язык от усердия, сверлил дырки в стене под карниз, который стоял прислоненный к подоконнику рядом. А Светка, пыталась при этом держать его за ноги, вцепившись в брючину, с умилением и восторгом смотрела снизу вверх на новоявленного строителя. О том, что такой способ «держания», мягко говоря, мало эффективен, я уже даже и не говорила. Вид при этом оба имели вполне довольный. Я замерла на пороге, и стояла, широко распахнув глаза, глядела с удивлением, граничащим с испугом, на все это представление. Даже, на мгновение забыв о серьезных проблемах, которые так осязаемо уже маячили совсем рядом в виде черной «Волги» за углом.

Тем временем, Пашка закончил сверлить, с деловитым видом, почти профессионально, забил дюбель, и принялся вкручивать шуруп. Закончил эту процедуру, к моему удивлению, весьма быстро и, я бы сказала, ловко. Светка отцепилась от его штанов, и подала ему карниз. Пашка его водрузил на место, и стал несколько неуклюже сползать с табуретки. А я, стоя в дверях, захлопала в ладоши. Оба от неожиданности вздрогнули, при этом, мой друг, чуть не бухнулся со стола, на который уже успел твердо встать двумя ногами.

– Браво!!! Пашка, вот уж не думала, что ты на такое способен… Гений он и есть гений во всем!! – И я опять захлопала в ладоши с самым искренним восхищением.

Светка, почему-то смутилась, хотя, похвалы я расточала своему другу, а вовсе не ей. Да, и Пашку мое появление почему-то тоже смутило. И у меня, глядя на их смущенные, залитые румянцем лица, промелькнула даже мысль, а не нашли ли они друг друга. Это было бы здорово! Я бы искренне порадовалась за друга. А Светка нарушила затянувшуюся паузу и залепетала:

– О, Марта… Мы и не слышали, как ты пришла. А Павличек мне вот карниз вешал. Сама понимаешь, в доме без мужских рук никак. – И улыбнулась зазывно «Павличку».

Я мысленно присвистнула. Во, как!! Он уже и «Павличек». Да, чувствовалось, что ребята тут без меня времени зря не тратили. Я ни разу не слышала, чтобы моего друга кто-то так называл, «Павличек». Даже его мама, очень трепетно относившаяся к своему сыну, и та, называла его ласково «Павлик». Поэтому, услышав из уст, практически, постороннего человека «Павличек», я слегка пришла в замешательство, а Пашка даже с удивлением посмотрел на свои руки. Но, комплимент ему понравился, и он тут же расплылся в победной улыбке. Его сияющие глаза, будто говорили: «Смотри… И мы могём!!» А Светка продолжила ворковать:

– Мы с Павличком и ужин приготовили. Ты, наверное, голодная. Пойдемте в кухню. – Пашка устремился вслед за Светкой. Она обернулась к нему, и довольно строгим голосом проговорила: – Павличек, иди в ванную и вымой руки!

Пашка слегка притормозил, улыбка сползла с его лица, и он покорно поплелся в ванную. В ответ на его жалобный взгляд, который он бросил на меня, перед тем как открыть двери в ванную комнату, я философски пожала плечами. Ну, мужчинам тоже твердая рука не помешает.

За ужином я в основном молчала, и слушала Светкино щебетание. О своей «прогулке» я решила никому не говорить. А то, начнут тут кудахтать. Эмоций будет много, а толку все равно никакого. Так зачем людей тревожить, когда у них, похоже, начинается роман. К тому же, я считала, что приключение будет опасным. А подвергать опасности своих друзей я не хотела.

Ночь прошла беспокойно. Я ворочалась с боку на бок, снова и снова, пытаясь проанализировать каждое слово, каждый жест и даже самую легкую мимику лица Вальдиса. Ситуацию нужно было оценить реально, без перекоса ни в одну, ни в другую сторону. Наконец, намаявшись так, что в голове стоял сплошной гул и каша из лиц и слов, под утро я уснула. К своему удивлению, проснулась я, как часы. Пока с Пашкой неслись к институту, у меня даже возникла мысль, а не перечитала ли я в детстве книг про шпионов? Может быть, все гораздо проще?

Во время лекций я была до невозможности рассеянной, что Пашка тут же заметил.

– Марта, что с тобой? – Спросил он шепотом, когда я, забыв перевернуть страницу конспекта, стала писать тут же, вторым, так сказать, слоем.

Я, будто очнувшись уставилась сначала на Пашку, потом на конспект, а потом на преподавателя. Словно, не понимая, как я вообще тут оказалась и что делаю. Быстро войдя в реальность, отмахнулась от друга, прошептав в ответ:

– Не выспалась… – И перевернула листок тетради.

Пашка недоверчиво протянул:

– А-а-а-а… – Но, продолжал на меня поглядывать с явным недоумением из-под своих очков до самого конца лекции.

Следующая лекция начиналась через двадцать минут. Я быстренько прикинула все «за» и «против», и вынуждена была признать, что мое пребывание на данном мероприятии сегодня совсем не способствует повышению моей квалификации. Поэтому, я попросила Пашку «прикрыть» меня на следующем занятии, и под недоумевающим взглядом друга, покинула здание института и, чуть не бегом, направилась в сторону музея.

Заплатив на входе тетеньке в окошке положенные двадцать пять копеек за входной билет, я отправилась искать Флору Зигмундовну. Задержалась я только в одном зале, посвященному 1945-1948 годам. На фотографиях и вырезках из газет были изображены старинные, полуразрушенные бомбежкой замки, в которых велись работы по разборке завалов. Из некоторых подвалов извлекали большие ящики с фашистской свастикой на крышках и боках. Судя по всему, с какими-то немецкими архивами, а может, еще с чем. Но, не это привлекло мое внимание. Под одной из фотографий, на которой была изображена группа людей, я обратила внимание на небольшого щуплого подростка, который стоял немного, как бы, в стороне от общей группы. Если бы не надпись внизу под снимком, я бы ни за что не узнала в этом парнишке, одетым в красноармейскую гимнастерку, видимо, с чужого плеча, нашего нового знакомого Аристарха Евгеньевича Крестова. Взгляд у него на этом снимке, был какой-то пронзительно-пристальный, почти, точно такой же, как и сейчас. Казалось, что он будто, пытается загипнотизировать фотографа. Я так увлеклась разглядыванием его лица, что не услышала у себя за спиной осторожных, почти бесшумных шагов.

– Это опять вы…? – Голос Флоры Зигмундовны звучал с нотками легкого раздражения, очень устало, и, я бы сказала, обреченно, что ли.

Я резко обернулась. Отрицать свою личность я не стала, и произнесла спокойным и серьезным голосом.

– Здравствуйте, Флора Зигмундовна, это опять я. Мне нужно с вами поговорить о важном. – Увидев, как брови старушки сошлись на переносице, почти жалобно добавила. – Пожалуйста, выслушайте меня.

Старая женщина посмотрела на меня внимательно, будто, оценивая. Потом, молча кивнула головой, и проговорила сухим голосом.

– Хорошо. Ступайте за мной. – И, развернувшись, заскользила своей неслышной походкой на выход из зала.

Вздохнув с некоторым облегчением, обрадованная тем, что меня сразу не выперли вон, я торопливо зашагала за ней.

Я прошла за пожилой женщиной через анфиладу небольших залов, и остановилась перед внушительной, тяжелой, изготовленной из полированного старого дуба, дверью, с прикрученной по центру латунной табличкой «Директор музея», а чуть ниже «доктор исторических наук Авдеева Ф.З.». Флора потянула на себя за бронзовую, вычищенную до зеркального блеска, ручку в форме львиной лапы. К моем изумлению, дверь довольно легко открылась. Она зашла внутрь кабинета, я прошла вслед за ней и бегло осмотрелась. Огромные, до самого потолка книжные шкафы с застекленными полками, большой письменный стол из вишневого дерева, с точеными ножками, пара мягких кресел с вытертой кожаной обивкой и небольшой журнальный столик рядом. Шесть деревянных стульев с высокими резными спинками, больше похожие на небольшие троны, чем на стулья. И несколько старых фотографий в рамках, на отделанных деревянными лакированными панелями, стенах. Более детально рассматривать их я сочла неприличным в данной ситуации. И скромненько уселась на краешек жесткого стула-трона напротив письменного стола, на который мне, небрежным жестом указала хозяйка кабинета. Сама она прошла и села за стол, который занимал довольно внушительную часть кабинета, сложив руки на полированной столешнице, и сухо проговорила: