Иногда бои были легкими, оканчивающимися уже после двух десятков огрызков и яблок, летящих в стороны враждующих группировок, но бывали и настоявшие грозовые баталии, когда после яблок и ругани в ход пускали мелкий щебень и камни. Последствия от таких сражений были всегда тяжелы и печальны, ибо основательная порка от уставших родителей была всяко хуже боевых ссадин и синяков, полученных во время сражения. Но случались войны и похуже, когда многочисленные воинствующие группировки летних, одичавших мальчишек, встречались между собой по несколько раз за неделю, тогда в ход пускались кулаки и подручные средства в виде палок и веток, подобранных здесь же. После таких, по-настоящему кровавых сражений, наступало временное и непродолжительное затишье, необходимое для восстановления уцелевших зубов и сломанных пальцев, без которых было сложно затевать подобные войны. Естественным следствием подобных конфликтов было то, что друзья и сверстники избегали ходить в карьер по одному и по двое, ибо велика была вероятность встретить в одиночку недавних противников.
Такие баталии продолжались с началом июня и длились чуть больше месяца, после чего войны и сражения сами собой утихали и забывались, над пустырем, покрытым яблоневыми деревьями и глубоким карьером, заросшим сорняком и акацией, снова нависала тишина и безмятежность. Ребят во дворах с каждым днем становилось все меньше. Футбольные команды, набиравшие от силы по три – четыре унылых мальчишки, вяло перекидывали мяч от одного до другого забора, пока, наконец, с гордым видом не уезжали последние пацаны и пыльные, неуютные уличные дворики окончательно затихали в ожидании августа. Тогда и случалось такое явление, когда оставшиеся бесхозные пацаны, боясь и украдкой прокрадывались на территорию молчаливого пустыря в поисках яблок и развлечений. Пацанята залазили на деревья, с тоской и опаской косясь на ровесников, пришедших сюда из соседних враждебных дворов, так начиналась новая стадия лета, провожаемая глазами последних уцелевших подростков унылого, опустевшего Фрунзенска.
В одно из таких одинаковых июльских затиший Кирилл подружился с Максимом Черных – малолетним хулиганом, шпаной и соседским заводилой, прозванным в округе – Черный Макс. Ребята делились яблоками и домашними бутербродами, вместе убегали от бродячих собак, бывало, что и дрались вместе с хулиганами-старшеклассниками, защищая в бою соседскую спину. Кирилл знал, что до конца лета Черный Макс его друг и товарищ, но с приходом сентября к нему во двор лучше не приходить и первым, кто кинет в него камень, будет именно Черный Макс.
Теперь Максим Сергеевич бизнесмен, содержащий несколько продуктовых магазинов, как раз в этот момент самокат Кирилла поравнялся с одним из них. До открытия магазина было еще не менее часа, однако за стеклянной витриной уже кипела бурная жизнь. Несколько здоровых мужиков, одетых в пыльные фартуки поверх одинаково-синих вареных джинсов, носили ящики и таскали коробки, под неспешным руководством представительного мужчины, одетого в брюки и синий пиджак. Засмотревшись на них, Кирилл едва не вылетел из своего самоката, наткнувшись колесом на пешеходный бордюр, – «интересно, этот стройный брюнет в дорогом костюме в детстве был Черным Максом или это кто-то еще?», – впрочем, в любом случае Кириллу с ним говорить было не о чем.
Машин на дорогах значительно поубавилось, но все равно проезжать следовало в основном тротуарами – для того, чтобы получить незабываемые впечатления от полета, за рулем вполне хватило бы и одного дурака. На проспекте Мира молодой человек остановился, в нерешительности крутя головой из стороны в сторону. Дорога направо уводила в обход тротуарами, но шоссе Карла Маркса напрямик упиралось в одноименный НИИ. Посмотрев на часы Кирилл отметил, что до начала рабочего времени ему оставалось чуть более получаса и решил ехать напрямик по шоссе Карла Маркса, последний разговор с начальником смежного отдела – Левитацом более ему не хотелось повторять, – кому захочется начинать понедельник с разговора на повышенных тонах?
Машины на дороге все-таки попадались, объезжая одинокий самокат по широкой дуге и обдавая Кирилла выхлопными газами. Несколько раз он видел, как вылетает гравий из-под колес обогнавших его машин. Услужливый разум Неклюева-младшего живо нарисовал в голове кровавую картину из детских воспоминаний и молодой человек свернул на обочину. Тут пришлось сбавить скорость, зато камней, вылетавших из-под колес проезжающих автомобилей, можно было особенно не опасаться.
Малочисленная группа из нескольких мужчин, Кирилл насчитал их человек семь, или восемь, монотонно и тщательно собирала ветки, валявшиеся между шоссейной дорогой и начинающимся редколесьем. Будучи по природе своей человеком вдумчивым и осторожным, Неклюев остановился, рассматривая их с безопасного расстояния. Он не сразу понял кто эти люди и лишь заметив ближе к лесу двух вооруженных солдат с автоматами, молодой человек догадался, что перед ним заключенные, сидящие во Фрунзенской исправительной колонии, выделенные в распоряжение города для уборки придорожного мусора.
Курящие солдаты обращали мело внимания на своих подопечных, если вообще обращали на них внимание. Не выспавшиеся, скучающие взгляды молодых, сонных гвардейцев смотрели куда-угодно, только не в сторону проезжей части, где лениво и на совесть работали зэки. Впрочем, ни первые, ни вторые агрессивности не выказывали, все действия происходили монотонно и буднично, и Кирилл решил возобновить свое продвижение.
На него лениво покосился один из автоматчиков, но видя, что молодой человек на Самокате старательно объезжает работающих заключенных, дальнейшего интереса не проявил. Объезжая очередную мелкую вмятину, Кирилл не обратил внимания на толстую ветку, и только стукнувшись о нее передним колесом понял, что это препятствие было бы лучше объехать стороной. Переднее колесо самоката, стукнувшись поднялось в воздух, обтянутые резиной рукоятки руля опасливо закачались, потеряв опору. Скорость была не высокая, но даже на такой скорости падения было не избежать. Вцепившись побелевшими пальцами в руль самоката, Кирилл, пытаясь в воздухе сохранить равновесие, примерялся с землей – куда удобнее падать, и в этот момент его левую руку схватили чья-то чужая, железная ладонь.
Падать не пришлось, все дальнейшее происходило как в цирке – как будто этот номер был уже много раз основательно отработан и отрепетирован. Самокат Кирилла, не потеряв своего невнимательного ездока, пролетел по воздуху лишний метр, после чего грациозно и плавно опустился на землю, продолжив движение. Кириллу вслед улыбалось участливое, открытое лицо, изучающее мир удивленными, живыми глазами. Но неожиданная и досадливая неприятность случилась дальше, когда Неклюев проехал от места своего не случившегося падения уже не менее десяти метров, – Леший! Прорыв! Нападение! Где Любовь? – пронеслись неожиданные и чужие мысли в голове у Кирилла, после чего они начисто испарились, – кто такая Любовь? – размышлял Неклюев, подъезжая к парадному входу исследовательского института.
Одинокий охранник кивнул на предъявленный документ, подтверждающий личность и право на вход, после чего равнодушно отвернулся, а молодой человек поспешил в сторону лифта. На четвертом этаже уже кипела бурная деятельность, когда Кирилл подходил к двери своей научно-исследовательской лаборатории, циферблат настенных часов показывал одну минуту девятого, – опоздал, – подумал Кирилл и в этот момент натолкнулся в дверях на выходившего Левитаца.
– Очень рад, Кирилл Григорьевич, что вы наконец, соизволили появиться… Есть в нашем мире незыблемые явления, которым не суждено хоть сколь-нибудь измениться и одно из них – это вы!
– Виноват, Альберт Исаакович, – приступил к объяснениям Кирилл, но начальник соседней лаборатории лишь досадливо отмахнулся, отказавшись от дальнейших нравоучений и выволочки.
Кирилл накинул рабочий халат и подошел к журналу научного руководителя, добросовестно расписываясь в отведенной графе.
