Её всегда тянуло туда, куда нельзя. И к тем, к кому нельзя. Она сама находила проблемы на свою больную голову, а потом мучилась в поисках необходимого решения и выхода.

За размышлениями Николь не заметила, как они добрались до зоны аппарации. Девушка взяла Драко за руку и закрыла глаза, сосредоточившись на месте, куда было необходимо попасть. Когда она открыла глаза, они стояли на пустыре, а вокруг не было ни одной живой души.

— Это точно то место? — усомнился Малфой.

— Да. Но всё же я настаиваю, что я должна пойти одна. Мои родители видели тебя и помнят, как человека, пытавшегося нас убить. Это не красит тебя в их глазах.

— Я уже говорил, что пойду в любом случае. Мне нужно убедиться, что там безопасно, а затем я уйду, — сказал Драко, всё ещё осматриваясь по сторонам.

— Ладно, — немного подумав, ответила девушка и произнесла заклинание, которое сняло чары невидимости с небольшого дома.

Николь подошла к двери и постучала в неё, а Драко подошёл сзади. Спустя несколько минут послышались шаги, а затем прозвучал вопрос «Кто?».

— Пап, это я, — отозвалась Николь.

— Как звали мальчика, которому ты подожгла обувь? — отец когтевранки задал вопрос, чтобы убедиться, что это действительно его дочь. Николь настаивала на подобной проверке ради их безопасности.

— Генри, — ответила девушка и заметила удивлённый взгляд Драко. — Мне было пять и я не умела пользоваться магией, — объяснила она.

Дверь открылась и мужчина тут же обнял свою дочь, а затем посмотрел на Малфоя. Из комнаты вышла мать Николь и тоже обняла девушку.

— Что этот парень делает здесь? — прогремел мистер Рейнер, указывая на Драко.

— Давайте обсудим это в доме.

Мужчина кинул ещё один подозрительный взгляд на Драко и вошёл в комнату. Когтевранка предложила Малфою сесть на диван.

— Николь, объясни, в чём дело. Из-за этого парня мы лишились дома, — вмешалась миссис Рейнер.

— Я понимаю, что это выглядит странно, но поверьте мне, его заставили. Я доверяю ему.

— Зачем ты привела его сюда?

— Не волнуйтесь, мистер Рейнер, я сейчас уйду. Просто хотел убедиться, что ваша дочь доберётся в целости и сохранности, — сказал Драко и поднялся с дивана.

— Подожди, — окликнула его Николь, — может хотя бы чай попьёшь с нами? Правда, мам? — девушка повернулась в сторону матери.

— Эмм… Конечно. Конечно, посидите с нами, простите, не знаю, как Вас зовут.

— Драко, мэм. Я не хотел бы стеснять вас, — Малфой и манеры неотделимы друг от друга.

— Право, останьтесь, Драко, — сказал мистер Рейнер, поверив Николь. — Мы всегда рады гостям, тем более, что мы здесь совсем одни, даже соседей нет.

— Хорошо, с радостью, — Драко слегка улыбнулся. Миссис Рейнер пошла ставить чайник, а Николь потащила Малфоя в свою комнату.

— Здесь почти ничего нет, всё сгорело в старом доме, но я хочу этим заняться и к концу каникул это место будет не узнать, — лепетала Николь, показывая Драко почти пустую комнату, в которой стояли лишь кровать и письменный стол. — У меня в комнате всегда было много фотографий, но они все сгорели… Я сделаю новые и всё будет красиво!

— Ты всегда такая оптимистка?

— Ну должен же кто-то разбавлять твой пессимизм. Садись, — девушка постучала ладошкой по кровати, приглашая парня сесть рядом с ней. Драко сел и матрас прогнулся под весом тела.

— Когда у тебя следующая тренировка?

— В субботу.

— Что скажешь родителям?

— Не знаю. Скажу, что ухожу гулять. Ненавижу врать, — выдохнула Николь.

— Знаю, — он посмотрел ей в глаза. Он действительно слишком хорошо её знал, и это было максимально странным.

Драко Малфой не умел любить. Он понятия не имел, что это за чувство такое, когда ты жизнь готов отдать за другого, когда смотришь и видишь лишь хорошее, когда привязан настолько сильно, что при расставании горло сдавливается путами, и шипы на них прокалывают кожу, заставляя захлёбываться в собственной крови.

Драко не знал, как можно потерять воздух с уходом одного-единственного человека. Это было невозможно.

Он всегда считал, что все эти глупые сопливые романы с восхвалениями этого непонятного чувства, все шепотки девчонок и мечтательные взгляды окружавших его людей, все глупые поступки — как написание стихов профессору или предательство собственной невесты, чтобы ухватить смазанный поцелуй с губ другой, всего лишь иллюзия, придуманная когда-то давно, чтобы просто давать человечеству надежду.

Люди без надежды — ничто. Не зря она умирает последней, не зря, даже сгорая в Адском пламени или ломая себе кости под Империусом, люди надеются, что всё закончится. Люди надеются, даже не осознавая этого, прячут это чувство глубоко внутри и разбиваются, как только встречаются с реальностью.

Это как глупое и приевшееся сравнение, ожидание-реальность, возвышенные мечты в небесах и грязная земля под ногами. Пусть и говорят все, что надежды сбываются, но он точно знает, что такого не бывает.

Надежда и любовь — одно и то же чувство, две сестры-близняшки, уродски похожие и приторно оседающие сладким привкусом на языке. Они выдуманы и преувеличены, ходят всегда в розовых очках, обжигают тёплым дыханием и наивно вешаются на плечи.

А потом исчезают. Им быстро надоедают люди, они бросают их, оставляют наедине с пожирающей пустотой. Они бывают только в книгах и иллюзиях. Их можно только придумать, потому что на самом деле ни одна из сестёр не существует.

Их просто нет, это обычное внушение, дрёма, последствие Империуса. Люди начинают надеяться и любить, чтобы развлечь себя. Так безумно глупо и наивно, они начинают верить в какие-то идиотские процессы в организме, а потом сами же от этого и страдают.

Драко таким не был. Он просто не умел любить.

Он был равнодушным и холодным, вечно высокомерным и совершенно не принадлежащим к нижним классам. Малфой был чистокровным и этим всё объяснялось. Он просто не знал, что такое любовь.

Он не знал, что такое любовь, но при этом свято верил, что её не существует. Как может существовать что-то такое близкое, но далёкое одновременно? Как у кого-то может быть то, чего не найти ни у одного отпрыска благородных семейств?

А ещё Драко встречался с Асторией. Но он её не любил. И Николь он не любил. Они просто спали вместе.

Любви не существует — это давно выученный урок, зазубренный ещё в раннем детстве и впитанный с молоком из бутылочки. Это знание, смешанное с кровью и давно пропитавшее все органы, это то, в чём Драко уверен намного сильнее, чем в поддержке собственной семьи.

Любви не бывает, эти двое всего лишь стараются забыться друг с другом и попробовать что-то новое.

Он не чувствовал ни единой муки совести, когда пялился на Рейнер в коридорах или подходил слишком близко, шептал ей что-то на ухо, путаясь пальцами в её волосах.

Николь ему, может быть, нравилась. Совсем чуть-чуть, немного, почти нет. Это далеко не та любовь, о которой пишут в книгах, — обычное сексуальное влечение.

Драко чувствовал себя затаившимся хищником, увидевшим свою новую жертву. Он обхаживал её, разглядывал, каждый раз невольно подмечая всё новые и новые милые черты её тела, принюхивался (пахла Рейнер розами) и прислушивался — даже её попытки нести какую-то чушь, чтобы разрядить обстановку, казались Драко интересными.

Он — хищник, Николь — его жертва. А жертва почти никогда не уходит от своего противника. И в этой битве ей не уйти с вероятностью девяносто девять процентов.

Они целовались самозабвенно. Драко нравились и её податливость, и горячий язык, и упругое тело рядом с ним. Он вжимал Рейнер в стену, срывал с неё мантию и хрипло смеялся. Глядел на неё шально-блестящими глазами и что-то шептал в перерывах между поцелуями.

Николь на вкус была блаженно-сладкая, особенная. Она не была похожа ни на одну из девушек. Она была другой. Особенной. По-настоящему желанной.

Драко её не любил, нет, только тягучая тоска сковывала душу и отзывалась ледышкой в глазах, когда они не пересекались с ней. Их ночи закончились, оставив в голове только нечёткие образы о стонах и разбросанных русых волосах, о поцелуях в ключицы и прогибе талии.