«Учиха тоже так хотели, и получился Итачи. Это закончилось катастрофой. Нет, этого нельзя допустить. Только не Ханаби. Только не Ханаби!»

Первая мысль об убийстве пришла в голову, когда старейшина Таканахана, старая карга, которая только и знала, что зависть к молодости, свободе и красоте, побила беззащитную сестру палкой за растрепавшуюся причёску. Женщина клана Хьюга должна быть красивой, как видение, безмолвной, как призрак, в меру умной, послушной, должна уметь петь и играть на кото, но не иметь собственного голоса.

«А если я отравлю её чай» — подумала тогда Хината, не выдавая лицом своих мыслей. — «Как быстро и мучительно она умрёт?»

Мысль должна была напугать её. Но решительность где-то в сердце оказалась сильнее.

Но если чай, то, с вернувшейся в Коноху Принцессой Цунаде, с восстановленной полицией, дело будет раскрыто максимально быстро. Смерти старейшины Таканаханы недостаточно, чтобы защитить Ханаби и спасти Хьюга.

Хината, как и Шино, не могла не знать хотя бы намёки на настоящую деятельность Кибы, который, получив жилет чуунина, сразу же подал документы в новую полицию.

У неё начали появляться в голове вопросы. Ужас подталкивал их формироваться на языке.

Когда Киба передал пару завуалированных вопросов от господина Иноичи, у Хинаты уже были на них ответы. Обсуждать было нечего. Отец никогда не защищал детей перед старейшинами, он… на него нельзя было рассчитывать.

Нельзя было рассчитывать ни на кого, кроме как на себя.

Хокаге заинтересован в реформации Хьюга — хорошо.

Хината знала, с чего можно начать.

Старейшина Таканахана умерла во сне неделю спустя, и на похоронах никто не плакал.

Куренай-сенсей не спросила потом, как чувствует себя ученица, она и сама прекрасно знала. Но если у неё были какие-то подозрения, о них никто не услышал; в конце концов, владение искусством гендзюцу требует не только точности и воображения, не только способности выстраивать причинно-следственные связи, но и таланта хранить молчание, когда требуется.

Хината была слишком строго воспитана, чтобы выдать своё облегчение. Это сыграло на руку.

Только в тишине собственной комнаты глубокой ночью она позволяла себе думать: можно ли ей вершить человеческие судьбы?

И хотя на сердце скребли кошки, и хотя траур пришлось носить ещё несколько недель по старейшине, нет, ей не было совестно. Госпожа Таканахана ведь вершила, и делала это с удовольствием, с наслаждением… упиваясь чужим унижением, чужой болью.

Женщина, отравленная собственными нереализованными амбициями, не знает сострадания.

Зависть и гнев — вот оружие таких цветов, уже почти поглощённых гнилью старости.

Когда четыре месяца спустя не стало старейшины Наоки — который всегда смотрел на женщин свысока, который сёк кузена Неджи за непослушание до рваных шрамов на спине, словно от оторванных крыльев — Хината не позволила себе улыбнуться.

Всё шло по плану. По её дерзкому, отчаянному плану.

Ханаби заслуживала спокойное счастливое детство. Неджи заслуживал признание клана, полученное при жизни, а не посмертно.

Хинате не было совестно. Скорее, просто грустно.

«Может быть… может быть, Таканахана и Наоки были когда-то такими же Ханаби и Неджи, и их тоже сломали, а потом испортили».

«Но всё в порядке. Всё будет в порядке. Я никуда не уйду».

========== Первые реформы: калейдоскоп ==========

1.

— По поводу театра можно не беспокоиться, — беспечно заявил Шикаку.

— Почему? — сразу же заинтересовался Иноичи.

— Я черкнул письмецо даймё, — хитро улыбнулся Пятый. — После раскланиваний зашёл сразу же с дифирамбов, мол, так и так, о-о-очень люблю театр, хочу между столицей и Конохой культурный обмен, чтобы люди посмотрели на красоту и начали в неё вкладываться и ей учиться.

Иноичи даже присвистнул:

— Это… очень умно. Вот только… Курама разозлятся.

— Я пришёл к решению, что мне до пизды, — великодушно махнул рукой Шикаку. — Прощаю их в честь моей инаугурации.

2.

Пока Чоджи с увлечением и огнём в глазах рассказывал о своём обучении в госпитале, Шикамару лениво потягивал холодный чай через трубочку, периодически кивая головой. Наследник Акимичи часами мог восхищённо тараторить о помощи пациентам и взаимосвязи употребляемой пищи со здоровьем и трезвым рассудком. «Хорошо, что он нашёл себя» — с теплом думал Шикамару о своём лучшем друге. Чоджи, неагрессивный человек по своей натуре, нашёл способ применить себя на пользу общества. С недавнего времени у него появились грандиозные и светлые планы на жизнь, а именно — получить ранг чуунина, стать дипломированным ирьенином и открыть новый ресторан клана, специализирующийся на здоровой, сытной и вкусной пище.

— А твои как дела, Шикамару? — с искренним любопытством спросил Чоджи.

Наследник Нара задумался.

Он не хотел говорить о преступлениях, которых на территории не только Конохи, но и страны Огня оказалось достаточно, чтобы приобрести как цинизм, так и сочувствие. Несмотря на позицию отца, самого Шикамару уже потихоньку начинали воспринимать как уникального профессионала, и этот факт радовал, но не являлся новостью.

Он взлохматил отросшие волосы, которые перестал носить в традиционной причёске своего клана, и вдруг ухмыльнулся:

— Я теперь знаю, как склеить симпатичную девчонку за одну минуту.

— Да ладно? — чуть не поперхнулся своим перекусом Чоджи. — Гонишь!

— Не-а, — вид у Шикамару сделался хитрым. — Надо всего лишь проявить воспитанность. Видишь, что леди некуда сесть — предложи своё лицо.

Чоджи, густо покраснев, закашлялся.

«Хорошо быть профессиональным детективом» — довольно подумал Шикамару.

3.

— Я не поеду на эту вакханалию, — твёрдо заявил Саске. — Вам надо, сами и мучайтесь.

Джирайя сардонически приподнял на него бровь.

— И не пытайтесь меня уговорить, — добавил юный глава полиции Конохи. — У меня запасов бумажной волокиты хватает на ближайшие два месяца.

— Ты в курсе, что можно использовать клонов? — поинтересовался Жабий Отшельник.

— Вы и сенсей можете ко всем чертям сходить с этим дурацким советом. Мигрень того не стоит.

— Но на первом съезде по правам гомосексуалистов в стране Огня будут присутствовать Акацуки!

— Учива Итачи это Учива Итачи. А Учиха Саске это Учиха Саске, — последовал упрямый и безапелляционный ответ. — Пусть сам со своими озабоченными и разбирается. Мне и своих озабоченных хватает, — и кинул угрюмый взгляд в сторону бывших агентов Корня, которые зубными щетками красили стены в новом здании полиции. Над усердно трудящимися стоял Неджи, сложив руки на груди; судя по его виду, ему очень нравилось руководить процессом.

К запаху краски в коридоре примешивался аромат молотого кофе — стажёр из Тен-тен получился очень заботливый и глубоко понимающий нужды своего начальства. И хотя она метила в департамент внешней разведки, Саске не без сожаления понимал, что будет скучать по единственному абсолютно адекватному и психически здоровому человеку в его окружении.

С другой стороны, как на удивление мудро заметил Наруто, если сильно соскучиться, можно и жениться…

Саске помотал головой и прижал к носу надушенный платок. Краска и кофе плохо влияли на его рассудок, так он решил.

— В общем, мне некогда, — подытожил. — Но вы потом всё равно расскажите, что там насчёт ориентации Итачи. У нас тут ставки.

Джирайя не без усмешки кивнул.

4.

— Короче вот так вот оно и получается: Киба, Шино, Сакура и я — и с первого раза прошли вступительные экзамены в АНБУ, даттебайо! — громким шёпотом торжественно закончил Наруто. — Там, конечно, учиться ещё ого-го, а потом испытательный срок, но всё равно!

— Поздравляю! — искренне обрадовалась за него Ино. — Я в следующем году буду пробовать.

— А чего не в этом?

— Ну, да, пустяки, — она потеребила хвост. — Мы в процессе расторжения одной политической помолвки.

— Твоей?!

— Да моей-моей, тихо ты. Орочимару-сан медленно доводит семью недожениха до нужды пойти на психотерапию.