Лестница вела вниз, вероятно, в ту самую прачечную. Лисы бежали по обе стороны от меня, как гром и молния, такими же неуловимо быстрыми рыжими пятнами юркали в помещения справа и слева, обследуя их.

Не сразу, но постепенно я обнаружила, что рыжие бегут не просто так, каждая из лисиц была нагружена ношей, закинутой за спину. У лисоньки узелок, связанный из цветастого платка, а у лиса на шее восседали его собственные, туго набитые ворованным добром шальвары, с завязанными тесемками штанинами. Импровизированные мешки росли с каждым нашим шагом.

Но так как я уже собралась отплатить злодею его же монетой, решила не мешать этим предприимчивым нелюдям набивать карманы змеиным добром. Уж слишком я была на Горыныча зла.

«Говоришь, горячей воды ему? Надо вскипятить кипяток покруче, чтобы мясо с костей отваливалось! – скрежетала я зубами, мчась по лабиринту коридоров в поисках прачечной. – Чистую рубашку? Чистую пречистую? – Я потерла пальцы, размазывая черноту. – Распрекрасно! Чистота станет твоим самым страшным кошмаром! Я тебе здесь такую злостную санитарию устрою, мало не покажется. Во вредность и тиранию можно играть вдвоем!»

Достигнув пещер, которые окрестила подвальными, я замерла на месте. Лис, взглянув на мое лицо, протянул лапу и, поддев подбородок, захлопнул мой открытый от изумления рот.

Здесь и вправду были черти, настоящие, как в аду. А еще анчутки, кикиморы, мары и прочая сказочная нечисть. Они варили в земляных котлах, увы, не грешников, а рубахи, порты, сарафаны и прочую змеиную одежду. Помешивая деревянными вилами, они ходили от края одной ямы до другой, время от времени поднимая то одну рубаху, то другую и глубже утапливая в стирку.

На пепле возникали следы петушиных лап, это расхаживали невидимые бабайки, бросая в воду мыльную стружку, цветы, видимо для аромата, да красильные коренья. Ярко раскрашенные туески висели в воздухе, загадочным образом теряя свое содержимое.

Просто так бабаек невозможно было увидеть, только горячие пары могли дать смутный намек, где сейчас находится нечисть.

В углу кикиморы крутили между двумя тесаными бревнам уже выстиранное белье, выжимая воду. Дальше неизвестная то ли чисть, то ли нечисть развешивала белье по веревкам, растянутым от пола до потолка.

В общем, в нижних пещерах стоял гул, смрад и чад.

И вот этими толпами нечисти мне, как домоуправительнице, придется управлять. А ведь где-то еще есть кухня и эти самые, как их?! Конюшни!

Что, если не справлюсь?

Пока я пребывала в ступоре, лисы не дремали, совершая дележ награбленного. Мне тоже досталась доля от рыжих щедрот.

Не сразу я сообразила, что прохвосты переодевают меня в местное платье, с чужого, теперь явно голого, плеча, а когда поняла, было поздно сопротивляться. Если не можешь подавить бунт – то возглавь его!

Я вцепилась в предложенную рубаху и быстро-быстро натянула ее, прячась в клубах пара. Лисы были безжалостны, срывая с меня одежду. Я их понимала: всем будет легче, если я оденусь на местный манер. Сразу отпадут многие вопросы. Да я и сама, затерявшись в толпе, буду чувствовать себя увереннее.

Рубаху, сарафан еще можно было терпеть, несмотря на полное отсутствие нижнего белья, но вот кокошник немилосердно возвышался надо мной.

Лису не волновало, что я выгляжу комично, она прямо-таки наглядеться на меня не могла и откровенно любовалась, заплетая мои волосы в одну длинную косу. Рыжая-бесстыжая разве что только не лопалась от гордости за мой внешний вид.

Я же не была столь оптимистично настроена. А ну как я не понравлюсь злодею? Нет, меня, конечно, не сильно волновало его мнение, но все же. Уже зная крутой нрав Горыныча, я начинала беспокоиться заранее.

Но взглянув на свое отражение, я облегченно выдохнула и поправила завалившийся на сторону кокошник. Не так уж и плохо. Яркий, словно неоновый, ультрафиолетовый сарафан с вышивкой, выбеленная до синевы рубаха, а на ногах мягкие черевички. А вышивка? Закачаешься, в нашем мире такого не делают! Если бы не свободно гуляющие ветры под подолом, можно было бы гордиться таким нарядом.

А дальше проще. Я почувствовала себя наглее и увереннее. За чем я сюда пришла? Правильно, за рубахой!

Подскочив к веревке, я попыталась добыть затребованное злодеем. Схватила сначала одну, но потом некая гадостно-вредная черточка моего характера увидела висящую рядом рубаху с яркой, аляповатой вышивкой вырви глаз. И с веревки сняла именно ее.

– Куды потыщщила, окаянная?! – рявкнули мне вслед.

– Я тебе не окаянная! – огрызнулась я, боясь, что отнимут добытое. – Я теперь почетная домомучительница! – рявкнула в ответ присевшему на копыта от такой наглости черту. – И подняла вверх связку ключей, как знак своей власти.

Кричавший на меня анчутка с испугу нырнул в чан со стиркой.

В бездонном подвале воцарилась гнетущая тишина.

– Это перестирать! Это выжать лучше, а это на тряпки или перекрасить, все равно не отстирается! – рявкнула я, лишь бы чем-нибудь заглушить это напряженное безмолвие. – И воды мне, да погорячее в покои змея! Хозяин ваш вернулся! – обрадовала я нечисть. Это сообщение возымело дивный эффект, сонная до этого прачечная загудела, как улей.

Схватив чистую рубаху с вышивкой побольше и поярче, я в ужасе от содеянного побежала наверх.

А за мной уже летели вереницы кикимор с коромыслами и полными ведрами воды. Каждая с носом-прищепкой и торчащими космами, все одинаковые, будто клонированные. Увидев такое дело, я припустила еще быстрее: впервые встречаю столь активно скачущую нечисть. В моем мире такое только в детских книжках и водилось, боязно все-таки спиной к ним поворачиваться. Они, поди, человечинкой не брезгуют, вон как своими тонкими носами дергают, словно борзые, принюхиваясь!

Кикиморы не отставали, набирая скорость и тем самым подгоняя меня. Я уже готова была взвыть. Они катились, как по льду, даже сарафаны не трепетали. Я в панике обливалась потом. Пришлось искать спасения в покоях главзада, то есть главного злодея. Там-то меня эти расторопные и догнали.

Влетели вслед за мной, метнулись к стоящей посреди палаты лохани, по очереди вылили туда свои ведра и таким же хороводом выкатились вон, хлопнув за собой дверью.

Мы остались со Змеем Горынычем одни. Только пар от кипятка к потолку поднимался.

Я замерла, как мышь при виде кота, вытянув перед собой рубашку, будто щит.

Злодей сидел, низко опустив голову, уткнувшись лицом в ладони. Руки его непроизвольно ерошили волосы и терли виски. Казалось, он забыл, зачем здесь и вообще не понимает, как сюда попал.

Пауза затягивалась, кажется, злодей не замечал, что в покоях находился еще кто-то кроме него.

Я уже хотела было подкрасться к змею, бросить в него рубашкой и бежать, но тут по опушенным плечам Горыныча прошла судорога, и он, резко встав, развязал шнурки на своих мегамодных портках, а потом одним молниеносным движением сорвал их. Я в ужасе спряталась за рубашкой. Только как ни старалась действовать быстро, увы, все успела рассмотреть: и кубики на животе, и золотые чешуйки на ляжках злодея, и все, что там интересного было посередине.

Сердце колотилось где-то в районе горла. После увиденного я никак не могла сглотнуть (во рту пересохло) и вернуть свое сердечко на его положенное место в груди. Так и стояла, давясь воздухом.

Только шагнув в воду, Змей Горыныч обратил внимание на меня, изображавшую вешалку и державшую перед собой рубаху. Это нисколько не смутило злодея, он только хмыкнул и опустился в кипяток.

«Чтоб ты там сварился со всеми своими причиндалами, вместо того чтобы дразнить ими девушек!» – ругнулась я про себя.

Немного подумав, под шумок и плеск воды я медленно стала отползать к двери, пока не услышала:

– А тебя никто не отпускал!

Лежа в воде, змей задумчиво меня разглядывал, пока я, подражая кикиморам, незаметно скользила к двери, все так же прикрываясь рубахой и стараясь не смотреть на злодея. До двери я добралась, только открыть так и не сумела – руки рубахой были заняты, а опускать свой щит я не собиралась. Нацепив ткань на локоть, как флаг на штандарт, подергала ручку в виде гадюки – заперто!