Крупные хлопья снега наконец посыпались с неба на наш убогий городишко, и покрывают его неприглядную серость белым одеялом. К резко налетевшим в ноябре холодам привыкнуть сложно, да и одежда моя не отличается первоклассным качеством, поэтому тело мелко потряхивает, пока я стою возле невысокого крыльца у пивного магазина в ожидании своего спасителя и избавителя. Или мучителя – смотря с какой стороны посмотреть. А может, меня и не от холода трясет, а из-за страха? Перед тем, что должно произойти всего через каких-то десять-пятнадцать минут.

Эта сволочь знает, что промедление для меня подобно пытке, и наслаждается страданиями, наверняка в это время болтая с симпатичной продавщицей, каким-нибудь знакомым завсегдатаем или вообще наблюдает за мной через тонированное стекло. А самое главное, он знает, что я никуда не сбегу и буду ждать его у двери, как послушный пес своего хозяина, которого сразу после покупки алкоголя повезут в местную ветеринарку на кастрацию.

С психу достаю сигарету из кармана и трясущимися пальцами чиркаю старенькой зажигалкой. Сопротивляется, словно назло мне, и огонек не хочет загораться. Почему-то эта малость доводит мое состояние до точки кипения, и глаза начинает противно щипать. Еще не хватало разреветься на виду у людей для пущего позора и унижения.

Перед носом внезапно вспыхивает огонь и приближается к кончику сигареты, зажатой губами. Автоматически прикуриваю и только тогда замечаю знакомую татуировку на руке. Внутри мгновенно все опускается и даже пропадает желание курить.

– Не замерз? – хрипло спрашивает подошедший ко мне мужчина, будто реально есть до этого дело. – Там очередь, – зачем-то добавляет он.

Поднять на него глаза мне не под силу, только киваю в ответ, глубже зарываюсь носом в потрепанный серый шарф. Высокий темный силуэт отходит, и сразу становится ясно, что нужно следовать за ним. На деревянных ногах перешагиваю сугроб и стараюсь не отставать, идя по пятам. Берцы оставляют крупные следы, в широких шагах поместятся два моих, да и сам Коновалов крупнее меня в пару раз. Его огромный кулачище разнесет мою тупую черепушку одним ударом, а вторым – похоронит окончательно, и никто обо мне добрым словом не вспомнит, даже человек ради которого я иду в темный переулок, затем в старенький подъезд и видавшую виды двухкомнатную квартиру.

Здесь мне уже приходилось бывать пару раз, поэтому успел разведать обстановку, узнать запахи и расположение комнат. Мой персональный кошмар наверняка унаследовал эту двушку от родителей, возможно, перевез их в деревню или тех вовсе не стало много лет назад. Этого я не знал. Впрочем, я ничего не знал о Романе, кроме его звания, должности и того, что от него зависит судьба моего брата.

– В спальню сразу иди, – говорит он спокойно, словно в порядке вещей и мы это делали бесчисленное количество раз.

Быстро разуваюсь и топаю в спальню, на ходу расстегивая куртку и разматывая шарф ледяными руками. Меня по-прежнему колотит, а при виде кровати внутри все переворачивается, стягивается в тугой узел и ухает в низ живота. Яйца поджимаются параллельно с пальцами на ногах, но почему-то член наливается желанием.

Это не он извращенец, а я, раз добровольно ложусь под него, да еще и со стояком. Грудь сковывает боль и жгучий стыд. Одно дело стоически вытерпеть пытку, отдать долг, выполнить условие договора. И совсем другое прикрываться мнимыми причинами, чтобы подставить задницу менту, пользующемуся тобой как секс-игрушкой для своего удовлетворения и развлечения.

Слышу шипение пива и свист пробки при открытии бутылки. Просто взять он меня не может, нужно обязательно превратить встречу в фарс, видимо, чтобы мне было противнее, больнее морально и физически. Смело стягиваю с себя свитер и бросаю на спинку кровати, затем и футболку, да только руки продолжают дрожать, а вместе с ними подкашиваются и ноги.

Замираю у окна и крепко жмурюсь, чтобы успокоиться, стараюсь дышать медленнее и не поддаваться панике, но испуганно замираю, ощущая его приближение. Чувствую спиной, несмотря на то что подготовленный по всем правилам и в строгости мент двигается тише кошки на мягких лапах. Пиво пузырится в бокале, меня касается запах мужской туалетной воды, и спокойное дыхание опаляет затылок.

– Выпьешь? – говорит он тихо, но настолько близко, что мне становится страшно.

Для чего ему меня поить? Чтобы потерял над собой контроль и позволил ему над собой поиздеваться? Я и без того намного слабее него, и приставь он к моему виску макарыча, стану послушной куклой, принимающей любые позы и допускающей любые действия.

– Нет! – резко бросаю я и подхожу к кровати, только бы подальше от него. – Давай быстрее.

– Так не терпится? – усмехается он, и эта фраза царапает и без того убитое в зародыше самолюбие.

Расстегиваю джинсы и спускаю их вместе с трусами. Главное, не показать ему своего страха, а вместе с тем и желания. Член стоит колом, яйца сладко ноют, руки же и колени дрожат, как у эпилептика. Не смотрю на Коновалова, стараюсь двигаться плавно и перешагиваю одежду, брошенную на полу. Встаю коленями на край кровати и опираюсь на вытянутые руки. Выдыхаю, как перед прыжком в ледяную воду на крещение.

Слышу шуршание одежды и шелест упаковки презервативов. Сглатываю, но продолжаю стоять, не шевелясь и совершенно перестав дышать. Смотрю на ровную стену перед собой, оклеенную светло-голубыми обоями и думаю… нет, молюсь! Пусть мне не будет под ним хорошо! Пожалуйста, пусть мне не будет хорошо! Господи, сделай так, чтобы он был груб, неряшлив и просто жестко трахнул! Иначе я сойду с ума и больше никогда не смогу забыть о нем…

Тремя месяцами ранее

– Димон! – прорвалось невнятное сквозь сон. – Димон, ты спишь?!

Стараясь уцепить за хвост стремительно убегающее приятное видение теплого моря, переворачиваюсь на другой бок и накрываю голову подушкой. Ничего хорошего этот оклик из открытого окна не мог мне сулить. Тем не менее спал я всегда чутко, и стоит потревожить меня хоть единому лишнему шуму, как дрема моментально проходит, сменяясь диким раздражением и злостью на разбудившего.

– Димон! – снова слышу с улицы и протяжно рычу, прекрасно понимая, что в покое меня никто не оставит. – Димон!

– Сука! – откидываю подушку на другой край дивана. – Да че те надо?!

– Ик… так ты не спишь? – Узнаю я пьяный голос соседа и по совместительству друга детства.

– Спал, но теперь у меня кошмар!

– О, блин… ик… так ты это… просыпайся.

– Васька, твою мать! – начинаю я орать, несмотря на раннее утро. – Рожай резче!

Повисло продолжительное молчание, во время которого я представлял себе в красках вытянутую недовольную физиономию Фомина, не любившего подобное сокращение своего имени. Но сейчас мне было глубоко плевать на вежливость и впечатлительность старого приятеля, сто процентов лакавшего водку всю ночь и так нагло разбудившего меня чуть свет. И я готов был поклясться, что время на часах едва перевалило за пять утра.

– Меня зовут Василий, – важно и слегка обиженно выдал-таки сосед заплетающимся языком, и меня окончательно перекосило. Сорвавшись со своего старого дивана, подлетаю к открытому нараспашку окну и перевешиваюсь через подоконник, чтобы увидеть Ваську собственной персоной.

– Сейчас твое сраное хлебало расквасится о стену! В последний раз спрашиваю: че надо?!

Высокий широкоплечий парень с засаленными волосами и трехдневной щетиной удивленно поднял на меня голову и даже отступил на шаг от стены. Угораздило же меня жить на первом этаже старого двухэтажного дома в небольшом дворе, где каждый сосед друг друга знал с самого детства. Ко мне постоянно приходили то за инструментом, то за стаканом воды, то просто потрындеть, то выпить. Летом из-за нестерпимой жары приходилось настежь открывать окна, что напрочь лишало сна, благодаря постоянному уличному гомону и непрошенным гостям, таким как Васька Фомин.