– Поговорим. Мне есть, что тебе сказать, – фыркнула в ответ, запирая входную дверь.

Пока Никита устраивался за столом на кухне, я заглянула к дочери. Она была увлечена просмотром мультиков, и когда я позвала, вскинула на меня рассеянный взгляд.

– Егор ушел, просил передать тебе «пока», – с улыбкой сказала я, на что Сашка почти никак не отреагировала, вновь сосредоточив все свое внимание на «Русалочке». – В следующий раз погуляем где-нибудь втроем, – громче добавила я, и Сашка насупилась.

Я сделала глубокий вдох. Наверно, не стоило усугублять и без того острую для нас для всех ситуацию. Потому, немного постояв на пороге комнаты, я развернулась и направилась на кухню, чтобы высказать Константинову все, что вертелось у меня на языке.

– Я козел, который не дает тебе общаться с левыми мужиками, – не успела я добраться до Никиты, сказал он и посмотрел на меня взглядом, в котором полыхала темнота.

– Во-первых, Егор – не левый мужик. Во-вторых, да, ты прав в остальном, – ответила Константинову и, отойдя к окну, оперлась бедром на подоконник и сложила руки на груди. – Впредь будь добр, воздержись от этого детского сада, который ты устраиваешь в последние пару дней.

– Детского сада? – Никита сцепил челюсти и мне даже показалось, что я слышу, как скрежетнули друг о друга его зубы. – По-моему, детский сад – это звать левого мужика, – а твой Егор именно таковым и является, на ужин для знакомства с чужим ребенком. Вы меня забыли спросить, нужно ли Сашке все это? – Он неопределенно помахал в воздухе рукой.

– Это? – приподняла я бровь. – Если «этим» называется ее общение с матерью, у которой завязались отношения и которая не собирается прятаться по кустам – то да. Забыли и вообще не собирались этого делать.

Я сделала короткий вдох-выдох.

– Никита, повторю то, что, возможно, для тебя стало новостью – мы не вместе. Мы разводимся. У нас у каждого своя жизнь. Надеюсь, в третий раз об этом говорить не придется.

Константинов смотрел на меня так пристально, что мне показалось, будто у меня на лице появилось что-то необычное, что вызвало неподдельный интерес со стороны бывшего мужа. Затем поднялся из-за стола и, подойдя ко мне, прижал своим телом к подоконнику плотнее. Расставил руки по обеим сторонам моего тела, и я почувствовала себя загнанной в ловушку. Меня окутал хорошо знакомый аромат парфюма. Его я дарила Константинову перед самым нашим расставанием.

– Я против, Есь. Против развода. Против того, чтобы мы продолжали быть друг другу чужими людьми.

– Напомнить тебе, почему таковыми стали? Хотя, я и не согласна с формулировкой, потому что ты и я – родители Сашки и это неизменно. Но… Ты забыл, почему мы уже не вместе?

Пришлось упереться ладонью в грудь Константинова и с усилием его от себя отодвинуть. Правда, отвоевать удалось всего пару сантиметров, не больше.

– Есь, давай не будем о прошлом, – поморщился Никита.

Этих нескольких слов хватило, чтобы в моей душе начала просыпаться фурия.

– Ох, как у тебя все просто! Захотел – поцеловал другую. Или других? М? Захотел – сказал, что у тебя все впереди, а наш брак – ошибка. А захотел – попросил не помнить о прошлом. Ну просто красота!

Я цедила эти слова в лицо Никиты, который застыл возле меня соляным столпом. Лишь только чувствовала, как его крепкие сильные руки напрягаются еще сильнее. В памяти мелькнули картинки того, как эти самые руки ласкали мое тело… Как дарили такое наслаждение, которого я не испытывала никогда и ни с кем, кроме Константинова. И эти мысли неожиданно отрезвили.

– Скажи, Ник… У тебя ведь были женщины за те полгода, что мы не вместе? – спросила я тихо. – Или хочешь сказать, что все это время ты жил монахом?

Конечно, я здраво смотрела на эту ситуацию и, зная Константинова, понимала, что он сейчас или солжет, или признается в том, что принесет мне лишь боль. И нет, это была не вовсе акция мазохизма с моей стороны. Скорее попытка отрезвить и Никиту, поставить его на место.

Он поджал губы и промолчал. Смотрел на меня виновато, а у меня внутри все переворачивалось от самых разнообразных ощущений, приносящих только неприятные чувства. Ведь одно дело просто предполагать, хоть и будучи уверенной почти в стопроцентных загулах бывшего мужа, и другое – видеть буквальное доказательство того, что у него были женщины.

– Есь… Это все неважно сейчас. Теперь никого. Никогда. Клянусь.

Я скривилась от банальщины, прозвучавшей из уст Константинова и, все же отпихнув его от себя, проговорила:

– Надо же, как удобно! Полгодика погулял, а сейчас возжелал вернуться, и этого времени, а также женщин из твоего прошлого как ни бывало. А меня – к ноге и ни-ни сделать то, что позволял себе ты сам.

Я заходила по кухне, словно солдат на плацу. Хватала вещи, перекладывала их с места на место, чтобы только привести мысли в порядок и унять то, что отравляло мою душу.

– Сколько у тебя их было? М? Это же неважно, так что можешь признаться жене, которую так хочешь вернуть. Сколько? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Ну, говори, чтобы мы могли потом это обсуждать долгими зимними вечерами.

Я остановилась и тихо рассмеялась. Прежде всего, над самой собой. Потому что меня все случившееся по сей день трогало, черт бы подрал этого Константинова! И я уже начинала мысленно задаваться вопросом – кто был у него за время, прошедшее с нашего расставания? Та самая Лилька, с которой я застала его целующимся? Или жена его приятеля Марина, положившая глаз на Никиту, чего не видел разве что слепой.

– Есения, они мне неважны… Проходной эпизод, когда мы уже были с тобой не вместе, – попытался оправдаться Никита, но я его прервала:

– И будем с тобой не вместе и дальше. Ты считаешь, что у тебя все впереди, а я – что наши с тобой отношения – позади. И это самое прекрасное осознание, которое случалось со мной в жизни.

Криво усмехнувшись, я вскинула руку, когда Константинов собрался протестовать:

– Больше ни слова на эту тему никогда. У меня ужасно болит голова. Попрощайся с дочерью и уезжай. Я хочу отдохнуть, – произнесла скороговоркой.

Он постоял так немного, глядя на меня, от чего мне стало не по себе. Словно в голове у Ника происходила какая-то борьба, о которой мне оставалось лишь догадываться.

– Я сам решу, говорить на эту тему, или нет, – отчеканил он и, развернувшись, ушел в комнату Сашки.

Кричать что-то в спину бывшему мужу я не стала. Сейчас мне действительно нужно было лишь одно.

Покой.

***

Отчаянно злясь, прежде всего на самого себя, Константинов прошел к дочери. Она смотрела мультик, но когда он появился рядом, вскинула голову и одарила Никиту радостным взглядом. Потом нахмурилась и, понизив голос до шепота, спросила:

– Этот противный Егор уже ушел?

Наверно, если бы Константинов сейчас начал пестовать в дочери эту неприязнь к хахалю Еси, он был бы только в выигрыше. Но так было неправильно. Егор, вроде как, на первый взгляд был нормальным мужиком. Хоть, конечно, ему и хотелось подбить глаз. Особенно чесались кулаки, когда Никита вспоминал, как Есения целовалась с другим.

– Егор ушел, да. И почему он тебе кажется противным? – спросил Константинов, подходя ближе.

– Потому что я мечтаю, чтобы с нами был ты, а не он. Представляешь, мама уже хочет, чтобы мы с этим Егором поехали на карусели! А я ведь так желаю отправиться туда с тобой.

Теперь настала очередь Константинова свести брови на переносице. Он не помнил о том, чтобы Сашка просилась в парк аттракционов. Но если так, то конечно, отвести ее туда должен был он, а не кто-то другой.

– Послушай, Кнопа… В том, что мы с мамой сейчас живем не вместе, как раньше, виновата совсем не она. Но! – добавил он поспешно, когда увидел, что Сашка хочет что-то сказать. – Но я тебе обещаю, что приложу максимум усилий, чтобы это исправить.

Дочь смотрела на него внимательно и так серьезно, хоть сейчас отправляй знатоком в интеллектуальную передачу.

– Обещаешь-обещаешь? – спросила она после недолгого молчания.