И вот, они стоят, задрав головы, перед стенкой дома, что выше на этаж, рядом с лестницей наверх и никто из них этого препятствия на пути в ту сторону не помнит.
– Надо вернуться, – сказал он, и почесал в затылке.
И тут сзади они услышали отдаленный звук голосов. Не сговариваясь, резко обернулись и замерли.
– Да из окна он выпал, нет тут никого! – донесся недовольный голос и Алекс с Альбиной отшатнулись за трубы.
По крыше в отдалении загрохотали шаги. По скатам и трубам мелькнул луч света. Преступники переглянулись и сползли по стенке на корточки.
– Леш, – Альбина произнесла его имя одними губами и выглядела такой испуганной и виноватой одновременно, что он насторожился.
Алексу показалось, что она сейчас встанет и примет вину на себя, скажет, что одна здесь или что-то в этом духе. И картинка была такая яркая, слишком хорошо он ее знал, что стоило ей шевельнуться, привставая, как он одной рукой обхватил ее за талию и дернул вниз и на себя, а другой ладонью зажал ей рот.
– Не вздумай, – едва слышно выдохнул он ей в лицо и только после этого осознал, ЧТО ИМЕННО сейчас происходит.
Теперь они стояли на коленях на жестяной крыше, прижимаясь друг к другу, он обнимал ее, их губы разделяли пара сантиметров и его ладонь. Альбина не вырывалась, смирно сидела в его лапах и смотрела на него в упор. Эти огромные глаза так близко, Вольского окатило волной нестерпимого жара. Поцелуя захотелось настолько сильно, что он почувствовал, как кровь толчками бьется в губы и они начинают гореть от сумасшедшего желания трения. Почему она не отводит глаза? Неужели не понимает, что это значит? Неужели может иметь в виду что-то другое? Все его тело стремилось в атаку, а в ней не чувствовалось ни напряжения, ни желания отодвинуться.
Лекс медленно, как во сне, разжал ладонь на ее лице, осторожно убрал и, не отрывая взгляда, сократил расстояние между ними настолько, что почувствовал тепло ее кожи. В животе разливалось медовое тепло, сердце сладко замерло. Его пальцы ласкающим движением погладили висок, убирая прядь за ухо и нырнули дальше в волосы, мягко прочесывая их к затылку. Он потерся о крыло ее носа вверх-вниз, и легонько задел губами губы. Альбина вздохнула, приоткрыв рот и у него зашумело в голове.
С любой другой женщиной у него не оставалось бы сомнений и в следующую секунду он бы уже целовал ее, не заботясь о том, правильно ли считал ситуацию. Даже если бы потом получил по морде, все равно остался бы абсолютно доволен. Но только не с ней! Только не с ней… Слишком высока важность ее не потерять, слишком велика цена ошибки. Одно неверное движение могло грубо оборвать тонкую ниточку, что натянута между ними и она перестанет отвечать на сообщения, исчезнет и все его безумные мечты накроются одним поцелуем, с которым он поторопился, слишком рано сократив дистанцию.
Но все это не отменяло того, что Алекса обдало волнением и возбуждением такой силы, что он пошатнулся. Внутри все дрожало, дыхание сперло в груди, пока его опаляло близостью ее губ, в которые болезненно жарко долбил пульс. Вторая рука крепче сжала ее, притискивая к себе, а где-то там, вдалеке, в другой реальности их искали, раздавались голоса, грохот шагов, пока Вольский переживал лучшие мгновения своей чертовой жизни!
Альбина закрыла глаза, положила ладони ему на грудь, чуть отталкивая от себя и слегка отвернулась вбок так, что он притерся колючей щекой к ее нежной коже. Оба судорожно вдохнули.
– Леш, пожалуйста, не надо, – умоляюще прошептала она.
Он улыбался, слыша этот протест, и гладил большим пальцем ее висок, растворяясь в ощущении прикосновений. Он знал, что это значит. И продолжал улыбаться, обнимая ее, когда совсем рядом словно выстрел раздался крик: «Сюда! Я их нашел!» и Лекса рывком выхватили из рая.
Глава 5
В 14 лет Альбина была не из тех девчонок, что сносят головы парням своим ранним развитием женских форм. В восьмом классе таких, у кого округлились бедра и в лифчике вырос второй, а то и третий размер, было уже предостаточно, она же выглядела как угловатый худенький подросток с огромными настороженными глазами на бледном лице. Времена, когда мальчики влюблялись в красивые банты и кукольные платья, безвозвратно прошли. И тот ажиотаж, который своим вниманием я привлек к ней в начальной школе, в средней был уже неактуален.
В тот период звездой параллели был я. Чертов КВН-щик, заводила и балагур. На всех вечеринках в центре внимания, я увлекся капоэйрой, и зал визжал, когда я исполнял какой-нибудь простенький акробатический этюд на концерте в честь дня Восьмого марта. И, что скрывать, мне, малолетнему понторезу, это нравилось.
В меня была влюблена половина класса, если не половина школы. По крайней мере, так я это ощущал. На голову выше других одноклассников, всегда на виду, дерзкий, я пререкался с учителями, умничал и не упускал возможности иронично поддеть преподавателя, цепляясь ко всем нестыковкам и оговоркам. Я был невыносим, но именно это нравилось одноклассникам и особенно одноклассницам.
Вместо форменного пиджака я носил кожаную куртку и не упускал возможности повыпендриваться, читая наизусть стихи или подтягиваясь по 30 раз под хоровой счет всего класса.
Вот честно, вспоминаю себя: и смешно, и стыдно, а больше всего хочется втащить подзатыльник.
На моем фоне Альбина выглядела бледной тенью. Аккуратно причесанная, прилежно одетая строго по форме, тихоня и отличница на год младше. Рядом со мной она казалась чудовищным мезальянсом. Что я нашел в этой малявке? Этот вопрос доносился из каждого угла, когда я приводил ее на школьные дискотеки и, не сводя глаз, танцевал с ней все медляки без исключения.
Для меня она по-прежнему была особенной. Я смотрел на других девочек и видел девочек: кто-то симпатичнее, кто-то умней, одна привлекательная, другая не очень. Смотрел на Альбину и видел принцессу. Просто другой вид человеков. Одна из всей толпы другая, не отсюда.
Своим лидерским статусом я доставлял ей массу проблем. Во-первых: поневоле она тоже была в центре внимания и ее постоянно обсуждали! Фигуру, лицо, волосы. За глаза дразнили «Смертью», потому что идиотка биологичка при всем классе выдала: «Тихомирова! Ты вообще ешь? Кожа да кости, бледная как смерть».
Это дурацкое замечание вызвало радостный хохот аудитории, и «Смерть» приклеилась к ней намертво. Пардон за каламбур. Только ревнивые соперницы предпочитали вариант: «страшная, как смерть». С чем я категорически спорил! Но Альбину не убеждали ни мои слова, ни признания, ни бешенство, с которым я бросался на каждого, от кого слышал это слово. Она плакала, отворачивалась от зеркала, чахла и увядала. Избегала взглядов и сборищ, всегда была сама по себе и оживала, только когда мы оставались с ней вдвоем.
Той биологичке я отомстил. Пробрался в класс после уроков с пацанами и нацарапал метровыми буквами на доске: «Марьиванна без мозгов!» (любимое выражение нашей директрисы). А потом поверх мы натерли доску свечками, чтобы мел не писал и надпись можно было стереть лишь ценой большого труда. Как она орала! Вся школа шепталась об этом. Но никто из подельников меня так и не выдал.
А еще Альбина испытывала тотальное одиночество. Если я был окружен друзьями-приятелями, каждый был рад отозваться на мое «привет, бро» и давал пять, то у нее не появилось ни единой подруги. И причиной этому снова был я. В начальных классах, когда начинается самая крепкая, многолетняя школьная дружба, я замещал собой всех. У нее не было шансов с кем-то подружиться, потому что все свободное от уроков время забирал я. Позже трудно было найти не парных девочек. А когда мы стали подростками, она угодила в изгои из-за ревности тех, кто считал, что мы не подходим друг другу, не то что любая из них. И если я мог над этим прикалываться, то ей-то было не до смеха. Хотя где мне было понять? Все это продолжалось и угнетало ее, пока не появилась Катерина.
