—  Не я спас ей жизнь,   —  возразил Фрэнк.   —  Молодй парень, который действительно это сделал, уехал не так давно, я не уверен, что смогу его найти.

  —  Qué toza tienes allá, что это у вас там,   — отметила девушка, указывая на член Фрэнка, сейчас напоминавший маленькое, ну ладно, среднего размера бревно. Первый раз она обратилась прямо к нему. Ее сестра и Эль Эспиньеро тоже осмотрели член, потом они посовещались немного втроем на своем языке, хотя смех в переводе не нуждался.

После полутора дней путешествия Эль Эспиньеро привел Фрэнка к давно заброшенной серебряной выработке высоко над равниной, где росли молодые побеги кактуса, нопалес, и нежились на солнце ящерицы.

Фрэнк понял, что ожидал увидеть бесстрастное лицо дуэнде или мексиканского томминокера, который привел бы его вот так к какому-то склону выше, чем последняя стена без крыши, в царство ястребов и орлов, вывел бы за пределы его потребностей к свету или воздаянию дня, к какому-то скрытому колючим кустарникам входу, вниз под каркасами и косыми подпорками разбитых виселиц, он скорее позволит себя проглотить, чем активно войдет в исконную тайну этих гор   —  сейчас момент погружения настал, он не сделает ни одного движения, чтобы ему помешать.

Фрэнк уже некоторое время смотрел на кристаллы кальцита сквозь призмы Николя лабораторных приборов, названия которых он забыл, среди пустой породы отвалов цинка на шахтах округа Лейк, здесь в серебряных залежах Вета-Мадре и так далее, он сомневался, что что-то подобное этому куску шпата когда-либо видели на Земле, возможно, в ранние времена существования самой Исландии, да, хороший образец, двойниковый кристалл, чистый, бесцветный, без трещин, идентичные отражения размером с половину человеческой головы, и, как это назвал бы Эвболл, «неравногранный облик». А еще был этот яркий, хотя недостаточно рассеянный свет внутри, словно там спряталась чья-то душа.

  —    Будь осторожен. Смотри внутрь   —  увидишь вещи в их истинном свете.

Они были в глубине пещеры в горах, но какое-то странное свечение позволяло ему видеть столько (Фрэнк не мог избавиться от этой мысли), сколько он должен был увидеть.

Вскоре он увидел в глубинах кальцита, хотя позднее он будет говорить, что увидел, Слоута Фресно, и именно там, где Слоут должен был находиться. Но аналогичного сообщения про Дойса не было. Несколько лет спустя, когда он снова встретил Эвболла и рассказал ему об этом, Эвболл слегка игриво нахмурился:

  — Не слишком ли это потусторонние вещи? Глубокая мудрость, древняя правда, свет из запределья, а всё, что в итоге получается   —  еще одна перестрелка в кантине? Хорошенький результат для магического кристалла, нет?

  —   Индеец сказал, что его жизнь и жизни его женщин были спасены, неважно, кто их спас   — в данном случае ты, compinche, приятель, и дело не столько в реальном куске шпата, сколько в идее двух половин, уравновешении жизней и смертей.

 —   Так что тебе нужно вызвать еще две смерти, одна из них   —  Дойса, а вторая, если мне позволено похлопотать, второй должна быть смерть старика Уэрты, потому что этот сукин сын всё еще существует и превращает жизнь каждого в бедствие.

    — Проголодался?   —  спросил Эль Эспиньеро.

Фрэнк посмотрел по сторонам и, как всегда, не увидел ничего съедобного в радиусе нескольких сотен миль.

    —  Видишь того кролика?

    —  Нет.

   Эль Эспиньеро достал из вещевого мешка и взвесил на руке выцветший элегантно изогнутый посох, всмотрелся в даль и швырнул его:

    — А теперь видишь?

    — Да, вон там. Как ты это сделал?

   —  У тебя привычка видеть мертвые вещи лучше, чем живые. У всех шабочи эта привычка. Тебе нужно практиковаться в видении.

После того как они поели, Фрэнк передал по кругу последнюю свою сигарету. Женщины ушли, чтобы покурить в уединении. Эль Эспиньеро покопался в своих пожитках и достал некую вегетарианскую закуску:

    — Съешь это.

    —  Хикули.

Это было похоже на то, что на севере называли круглым кактусом. По словам Эль Эспиньеро, растение было еще живое. Фрэнк не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь ел что-то живое.

    — Для чего это?

    —  Лекарство. Исцеление.

   —   От чего.

  — От этого,   —  сказал Эль Эспиньеро, сдержанным жестом указывая на все видимые окрестности суровых льяносов.

Некоторое время не действовало, но когда подействовало, Фрэнк вышел из себя, не просто из своего тела с помощью эффектной рвоты, но и из чего-то еще, что он считал собой, из своего разума, своей страны и семьи, из своей души.

В какое-то мгновение он оказался в воздухе, рука об руку с юной Эстреллой, они летели довольно быстро, невысоко, над освещенной звездами страной. Волосы развевались впереди. Фрэнк, никогда раньше не летавший, хотел повернуть вправо или влево и исследовать ручьи арройо, полные жидкости, трепещущей тьмы, и высокие кактусы, и драмы хищнических погонь, и так далее   —  всё это то и дело сияло необычными цветами, но девушка, летавшая часто, знала, куда им нужно лететь, вскоре он понял, что она ведет его, расслабился и летел за ней.

Позже, на земле, или, фактически, странным образом под землей, он блуждал по каменному лабиринту из одной пещеры в другую, его угнетало возрастающее чувство опасности   — каждый раз, когда он выбирал развилку, думая, что выйдет на поверхность, он только углублялся в лабиринт, и вскоре уже был на грани паники. «Не надо,   —  сказала девушка осторожно, успокаивая его неизъяснимой чистотой прикосновений,   —  не надо бояться. Они хотят, чтобы ты боялся, но ты не должен давать им то, что они хотят. У тебя есть сила не бояться. Найди ее, и когда найдешь, попытайся запомнить, где она». Оставаясь девушкой Эстреллой из племени тарахумаре, она в то же время стала Эстреллой Бриггз.

Они вошли в пещеру, где шел дождь, несильный, но монотонный. Она объяснила, что в этой пещере дождь идет постоянно тысячи лет, здесь выпал весь дождь, который должен был идти над юго-западной пустыней, парообразный и серый, не из родника в горах или из облаков прямо над головой, но в результате первородного греха, преступления или ошибки, породивших саму пустыню...

  —   Не думаю,   —  возразил Фрэнк.   —  Пустыня сформировалась в геологическую эпоху. Это не чье-то личное наказание.

    —  Во времена до сотворения всего этого, когда они проектировали мир...

   —   «Они».

  —  «Они».

Идея была в том, что вода должна быть повсюду, доступна для всех. Это была жизнь. Потом у некоторых развилась жадность. Она начала рассказывать Фрэнку, как была создана пустыня, в качестве наказания. А чтобы как-то ее уравновесить, в этой необъятной пустоши спрятана пещера, в которой всегда льется вода.

Если кто-то захочет ее найти, конечно, их примут радушно, но, скорее всего, они будут блуждать вечно и ничего не найдут. Легенды, которые ты слышал о заколдованных серебряных и золотых шахтах, в половине случаев касались этой настоящей спрятанной пещеры с бесценной дождевой водой, но старые безумцы пустыни были уверены, что должны рассказывать эту историю в зашифрованном виде, что другие будут слушать, произнесение вслух перенесет эту пещеру намного дальше, к ней будет опасно приблизиться...

Фрэнк ни разу не подумал, что спит, вероятно, потому что он редко запоминал сны или обращал на них внимание, даже если запомнил. И хотя во всем здесь сквозила тревога спора дневной Мексики с ее историей, однажды всё это будет низведено в регистр опытов, применения которым он не сможет найти.

Они вернулись в свой лагерь в пустыне, в вихрях цветов, среди которых пурпурный, приглушенно сверкающий бирюзовый и необычайно бледный извивающийся фиолетовый, появляющиеся не только по контурам, но и размазывающиеся и кровоточащие внутри, то и дело мелькали какие-то одинокие группы фигур, едущие по прерии на закат, ветер, поднимающий пыль с нетронутых глубин на сотни миль, даже такой прозрачный воздух в этом последнем свете в своей замораживающей плотности начал размывать контуры далеких гор, превращая их в набросок, напоминающий о потусторонних мирах, мифических городах на горизонте...