— А вы будете в подручных?

   Эль Нато начал говорить уклончиво, или, как он это называл, смущенно.

    —  Честно говоря, на самом деле не это   —  главная цель.

    —  Тогда что?

    —  Вы умеете хранить тайны?

    —  Нато...

 —  Ладно-ладно, это Монетный двор. Пока вы будете отвлекать внимание...

Позднее Фрэнк не мог вспомнить, прозвучало ли в разговоре слово «сумасшедший», хотя его мексиканский эвфемизм lucas мог. Его точка зрения была достаточно простой: серебряные монеты в любом количестве будут весить очень много.

Песо весит двадцать пять грамм, хороший мул может нести пятьсот песо, осел, возможно, триста пятьдесят, но вопрос в том, насколько далеко мул их унесет, пока не упадет и его не придется заменить. Даже со стадом мулов, достаточно большим для того, чтобы ограбление Монетного двора стало стоящим делом, они станут легкой добычей для любого отряда федералов.

    —  Я об этом знаю,   —  сказал Эль Нато.

   Но Фрэнк заметил, что его чувства были задеты.

Дело ограничилось попыткой украсть динамит, который был им нужен, на одной из серебряных шахт на склонах Монте-эль-Рефухио на юго-востоке от города. Прежде чем кто-нибудь успел их предупредить, они оказались в центре перестрелки   — возможно, с охранниками шахты, возможно, с полицией руралес, сложно понять в темноте.

  —  Нам не удалось проникнуть в город бесшумно,   —  пробормотал Эвболл в перерыве между нажатиями на курок.   — На что он рассчитывает?

Они вернулись в лагерь и увидели, что стрельба продолжается, Эль Нато где-то с краю сдерживал то, что казалось равнодушным штурмом. Никто не хотел стрелять ночью, очевидно, предполагалось, что при свете дня всё будет иначе, и к тому времени уже станет ясно, что к чему.

  —  Эй, кабальеро!   —  кричал попугай Хоакин в каком-то непостижимом темном бешенстве из своей клетки, водруженной на спину вьючного мула,   — у нас тут полная mierda, pendejo.

   — Это Уэртисты,   —  сказал команданте.   —  Я их по запаху чую. Во взгляде Фрэнка, должно быть, сквозило любопытство, потому что Нато сердито нахмурился и добавил: «Как кровь индейцев. Как сожженные урожаи и украденную землю. Как деньги гринго».

Они выехали ни свет, ни заря, ехали под углом на запад от железной дороги по овражистому бесплодному плато, держа курс на Сомбререте и на Сьерру вдали. Каждый раз, когда они пересекали возвышенность и очертания остроконечных лошадиных ушей виднелись на фоне неба, все ждали, что сейчас раздадутся выстрелы из винтовок. Спустя некоторое время позади появлялось облако пыли.

Возникла дискуссия о том, остановиться ли в Дуранго, Дуранго, но показалось более целесообразным продолжить путешествие по горам. Около полудня следующего дня Эвболл подъехал к Фрэнку и обратил его внимание на высохшее русло ручья арройо внизу.

Сначала Фрэнк принял их за антилоп, но они бежали быстрее, чем кто-либо, кого он видел бегущим. Они скрылись в пещере у подножия отвесной скалы, Фрэнк, Эвболл и Эль Нато подъехали ближе, чтобы посмотреть. Три голых человека сжались на земле у входа в пещеру и смотрели на них, без страха или ожидания, просто смотрели.

  —  Это тарахумарес,   —  сказал Эль Нато.   —  Они живут в пещерах на севере от Сьерра-Мадре, кто знает, что они делают здесь, так далеко от своего дома?

  —  Люди Уэрты не могут сюда забраться. Думаешь, именно от них они убежали?

   Эль Нато пожал плечами:

    —  Уэрта обычно преследует яки или майя.

    —  Ну, если он их поймает, им конец,   —  сказал Фрэнк.

  —  Спасение индейцев   —  последнее, что мне сейчас нужно. Я должен думать о своих людях.

   Эвболл знаком велел трем людям оставаться в пещере вне поля зрения:

  —   Вам всем лучше ехать дальше, я посмотрю, что можно сделать, и вскоре вас догоню.

  —   Чертов гринго хренов,   — высказал свое мнение Хоакин.

Фрэнк и Эвболл подъехали к краю скалы, с которой открывался вид на долину. Спустя несколько минут внизу появился отряд солдат, линия сжималась, складывалась, растягивалась, возобновляла движение, как бесплотное крыло на фоне пепельного неба, пытающееся вспомнить правила ночного этикета.

Эвболл начал пристелку, напевая «Ла Кукарачу».

  — Лучше поберечь патроны,   — сказал Фрэнк.   —  Мы мало что можем сделать на таком расстоянии.

   — Смотреть.

Раздался треск, и после секундной тишины в долине крошечный всадник завалился на спину, пытаясь схватить сомбреро, только что насильно сбитое с его головы.

   —  Не может ли это быть просто порыв ветра.

  —  Что я должен делать   —  начать их убивать, чтобы заслужить здесь уважение?

   —   Они подъехали достаточно близко, наверняка ищут нас.

Отряд, кажется, был в замешательстве, всадники разъехались врассыпную, каждые несколько минут меняя свое мнение.

  — Муравьи в муравейнике,   — хмыкнул Эвболл.   — Посмотрим, смогу ли я выбить винтовку из его руки...

   Он зарядил новую обойму и выстрелил.

  — Слушай, хороший выстрел. Когда ты успел научиться так стрелять? Не возражаешь, если я...

    — Попробуй под другим углом, пусть они задумаются.

Фрэнк смог продвинуться достаточно далеко в направлении, в котором они следовали, чтобы завязалась хорошая перестрелка, оставив два или три маузера, преследователи повернулись и удрали на вечеринку в салуне фанданго в городе, если повезет.

  —  Думаю, мне надо пойти посмотреть на этих индейцев,   —  сказал Фрэнк. Было еще кое-что. Эвболл любезно ждал:

   — Потом я отправлюсь на север, обратно на Другую Сторону. Адьос, Мексика, прощай. Тебе интересно? Или...

Эвболл улыбнулся, хмыкнул, кивнул на ожидавших его всадников, пытаясь представить всё так, словно у него нет выбора:

  —  Es mi destino, Pancho, это моя судьба.

   Нетерпеливый конь Эвболла уже начал отходить в сторону.

  —   Ладно,   —  сказал Фрэнк словно самому себе,   — vaya con Dios, езжай с Богом.

   — Hasta lueguito, до встречи,   — сказал Эвболл. Они кивнули друг другу, каждый прикоснулся к полю шляпы, и разъехались в разные встречи.

Фрэнк поехал туда, где последний раз видел группу индейцев, и нашел их в неглубокой пещере на расстоянии приблизительно полумили в долине. Там был один мужчина и две женщины, одежды у них было не очень-то много, кроме красных бандан на головах.

    — Ты спас нам жизнь,   —  сказал мужчина на мексиканском испанском.

  —  Я? Нет,   —  Фрэнк начал незаметно жестикулировать в сторону давно уехавших анархистас.   —  Но я хочу убедиться, что с вами всё в порядке, а потом продолжу свой путь.

    —  Кто-то спас нам жизнь,   —  сказал индеец.

    —  Да, но они уже уехали.

    — Да, но ты здесь.

    — Но...

  — Ты едешь на север. Мы тоже. Давай немного проедем вместе. С твоего разрешения. Ты можешь найти что-то, что ищешь.

Он представился как Эль Эспиньеро: «Это не мое настоящее имя, так меня назвали шабочи». Он с ранних лет демонстрировал умение находить воду, изучая случайные россыпи колючек кактуса, вскоре стал практикующим брухо, всматривался в россыпи колючек и говорил людям, что случится с ними в ближайшем будущем   —  это грамматическое время было в те дни самым важным на Сьерре.

Одной из женщин была его жена, а вторая   —  ее младшая сестра, мужа которой увели и предположительно убили Уэртисты.

  —  Ее имя шабочи   — Эстрелла,   —  сказал шаман. Он кивал, на губах появилась улыбка.   — Это имя что-то значит для тебя. Она сейчас ищет нового мужчину. Ты спас ей жизнь.

 Фрэнк посмотрел на нее. В странном же месте ему так внезапно напомнили о другой Эстрелле, возлюбленной Рифа в Ночесите, если повезло, сейчас она   — мать крохи, который уже ходит и разговаривает. Эта девушка из племени тарахумаре была очень молодой, с поразительным водопадом черных волос, большими выразительными глазами, в которых пылал огонь. Она была одета для путешествия, то есть на ней почти ничего не было, при взгляде на нее нельзя было сказать, что она привыкла к рутинной работе. Но это была не Эстрелла Бриггз.