Стефан услышал за спиной треск ломающихся веток.

Звук раздавался откуда-то сверху:

– А-аа!

Это было пение – громкое, сильное.

— Аааа-о-ааа-оо-аааа!!

Тот, кто кричал, кем бы он ни был, должен иметь исполинские размеры и силу, его ни за что не одолеть.

Стефан подобрал с земли длинную толстую жердь, и быстро пошёл, опираясь на неё, не зная, куда идёт. Он долго шёл, пока не понял, что стоит по пояс стылой болотной воде. Над ним зудели комары, клубился туман, в лесу хохотала ведьма. Он не знал, где берег. Ощупывая слегой дно, он брёл и брёл, тяжело ступая по вязкому дну.

Рядом что-то громко плеснуло.

С испуга он поскользнулся и с головой ухнул в гнилую воду.

Когда вынырнул, в паникевыплевывая болотную жижу, над ним беззвучно нависала огромная тень.

– Господи, – прошептал Стефан.

Он услышал, как над ним бесшумно машут могучие крылья и поднял голову.

Огромная птица медленно пролетела в полумгле и зависла над болотом. Чёрные когти хватали воздух, крылья сильно били воду. Блеснуло шелковистое оперение и атласная кожа женской груди, а на бледном, как мёртвый ребёнок, лице зажглись огненные круги глаз.

Он едва успел вскинуть руку, чтобы закрыться, как что-то влажное окутало его, обернуло, прилипнув к коже. Храп закричал, дёрнулся, пытаясь вырваться из склизких тенет, опрокинулся, повалился навзничь и закрыл глаза. Страха не осталось ни капли, – только бредовая, вязкая, предсмертная тоска. Он ждал, что птичьи когти вырвут ему горло. Не видеть! Не думать, не чувствовать! Но птица не нападала. Всё не нападала, хотя была здесь, её огромная чёрная тень парила над Фроновым болотом, он ощущал на лбу её ледяное дыхание.

Храп безнадежно заплакал, а птица подхватила его и одним взмахом могучих крыльев утащила с собой.

Стефан распахнул глаза, надеясь на последнее чудо. Но только дьявольский глаз подмигнул ему с высоты:

– Рождение и смерть, то и другое проклято!

От камышовой заводи с тихим плеском отчалила старая лодка-долблёнка…

Отчалила, и поплыла по протокам Фронова болота. Направляемая то ли попутными ветрами, то ли скрытыми течениями, то ли чьей-то незримой волей, несла она в чреве своём инока-черноризца, не живого и не мёртвого, но лишь ненадолго задержавшегося там, откуда не возвращаются.

Лодка плыла вверх по реке, туда, где далеко-далеко впереди сверкала зеркальная гладь Ильмень-озера, да неуклюже, словно из-под земли, поднимались над водой приземистые, с неровными белёными стенами зеленокупольные церкви Новгорода, оттуда плыл, удаляясь вдоль Ловати, колокольный звон.

А далеко-далеко позади простирался чёрно-лунный тракт Днепра, и со стороны горящего Смоленска с каждым порывом дымного ветра, с каждым движением старой лодки-долблёнки надвигалась, плыла следом за ней чума.

Стрела скифа

Как ветер мчалась Арита по степи на самом быстром в мире коне. Жёсткие комья земли разлетались из-под копыт. Горячий ветер обжигал лицо.

Молодой беркут, блеснув шёлковым оперением, взметнулся справа и полетел рядом, западая то на правое, то на левое крыло.

Арита оглянулась. Голубоватые волны травы катились следом, словно наперегонки со всадником, мчащимся за ней вдогонку.

Смеясь, она крикнула:

– Эй, Гирт! Не отставай!

Она представила его губы, плотно сжатые от напряжения, и, придержав коня, спрыгнула в траву.

Беркут, летевший за ней, устремился к одинокому валуну и сел, кутаясь в крылья.

Степь уже буйно цвела. Серебрились ковыль и типчак. У самого горизонта, там, где степь сливалась с небом, пламенело море цветов. Девушка сорвала метёлочку тонконога и стиснула стебелёк зубами. Каждое дуновение ветра приносило терпкий аромат, щекотавший ноздри. Воздух дрожал от стрекотания сверчков и кузнечиков.

Наконец-то, Гирт рядом.

Спрыгнув с коня, он угрюмо взглянул на неё.

Злится, подумала Арита.

– Не догнал? Это никому не под силу! Ведь в моих жилах течёт кровь киммерийских царей, – засмеялась она, дразня его.

Гирт ударил плёткой по гладким стеблям типчака, путавшегося в коленях.

– Завтра я пойду к твоему отцу! – воскликнул он.

– Сумасшедший, он велит вышвырнуть тебя вон! Отец никогда не позволит, чтобы я стала женой простого всадника.

– Тогда я украду тебя! – тихо сказал он.

Не отводя взгляда от его губ, Арита подошла ближе и прошептала:

– Я убегу с тобой, Гирт.

И земля, вечно юная, переполненная весенней пробуждающейся силы, раскрыла им свои объятия.

В становье они вернулись затемно. Арита осторожно вынула ладонь из руки Гирта и бесшумно проскользнула в шатёр.

– Ата! Бесстыжая, – послышался свистящий шёпот няньки.

Старая ведунья детства звала её Атой.

– Замолчи, Аракала, – ответила девушка, блаженно растягиваясь на шкуре. Она знала, что нянька не сердится.

– Замолчи, замолчи... – проворчала старуха. – Ты хоть знаешь, что отец сосватал тебя?

– За кого?! – подскочила девушка.

– За старшего сына Пушты, главы рода Палаков. Отец хочет объединить два наших рода. Поодиночке нашим племенам теперь не выжить, не те нынче времена настали, – горько добавила Аракала. – Скифы опустошают наши земли. Народ хочет покинуть страну, а не оставаться лицом к лицу с огромным войском. Но главы родов держали совет и решили, что слишком много несчастий постигнет их в изгнании. Киммерийские цари предпочитают умереть и покоиться в своей земле, а не бежать вместе с простым народом.

Но Арита не слушала, о чём говорит старуха. Из всего сказанного, она уловила только одно – скоро ей не уже носиться по степи с Гиртом.

– Но я не хочу! – громко прошептала Арита. – Я не могу...

Аракала внимательно смотрела на девушку.

– Что ещё? – допытывалась старуха.

Арита потупилась.

– Опять в степи пропадала? С Гиртом?

Старуха словно мысли её читала.

– Какая же ты глупая, Ата. Ох, и влетит тебе! Вот отец-то узнает...

– Ничего он нам не сделает! Мы убежим с Гиртом... – начала было Арита, но старуха не дала ей договорить.

– Ох, какая же ты глупая, Ата. Куда ты убежишь?! Степь кругом! Скифы кругом. Не те уж времена... Завтра на закате держи коня наготове. Я буду ждать тебя.

Вечером следующего дня женщины отправились верхом в сторону солнца, наполовину погрузившегося в ковыль. Закатный ветер мчался по степи, шелестя тонкими стеблями чия. Лиловатое марево неподвижно висело над травой. В небе медленно кружил гриф, и две женщины, как две большие птицы, плыли по серебристому полынному простору.

Ехали не торопясь. Легко и свободно сидела Арита на своём высоком чёрном коне. Рядом на рыжей лошади Аракала. Несмотря на возраст, она прекрасно держалась верхом. К поясу шаманки была привязана кожаная сумка.

Покачиваясь в седле, Арита думала о Гирте, о том, что по доброй воле она никогда не станет женой сына Пушты.

Когда над степью стали загораться первые звёзды, они были уже далеко, очертания родного становья едва угадывались вдали.

Женщины спешились. Аракала принялась разводить огонь. Едва заплясали, разгоняя тьму, язычки пламени, она налила немного воды из кожаного бурдюка в небольшой котелок, добавила туда пучок сухих растений и принялась готовить снадобье.

На степь опустилась ночь, напоённая запахами трав, шорохами степных звёрьков, выкриками ночных птиц. Невидимая глазом ночная жизнь степи, утратив разноцветье, источала ароматы, рождала таинственные звуки. Арита вслушивалась, словно ждала от степи совета.

Старуха протянула Арите небольшую глиняную чашку с пахучим питьём и велела отхлебнуть. Девушка подчинилась, хотя знала, что никакое зелье не заставит её разлюбить или забыть Гирта.

Аракала затянула заунывную песню. От снадобья колдуньи, от её странного напева и от хмельного аромата цветущих растений у Ариты закружилась голова.