— Сколько лет, сколько зим, Меллус! Ей-ей, ты все такая же, старая ты полосатая псина!

Дандин и Сакстус скромно стояли в сторонке. Дандин глаз не сводил с мышки в старом обтрепанном платье из грубой мешковины. Видно, мышке пришлось проделать нелегкий путь: грязь въелась в ее одежду и лапы. Но гостья ничуть этим не смущалась и смело поглядывала на Дандина. Барсучиха и заяц меж тем болтали без умолку:

— Ну как там у вас в Саламандастроне? Кто нынче правит?

— Ясно, все по-прежнему. А правит у нас владыка Ронблейд. Всем барсукам барсук. Весь в великого барсука — Солнечного Блика. А уж вояка, доложу я тебе! Ладно, заболтались мы с тобой. Еще бы, целый век не виделись. Если мне память не изменяет, последний раз мы встретились на юбилее аббата Томаса. Я-то был тогда куцехвостым зайчонком, помнишь?

— Помню, как не помнить. Привел тебя тогда старина Ларквин, твой отец. Хороший был заяц. Да, много воды утекло с тех пор. Познакомь же меня с нашей юной гостьей.

Но мышка решила представиться сама:

— Меня зовут Буря Чайкобой. Вот это — Чайкобой, мое оружие.

Меллус вежливо кивнула, не показав виду, что самоуверенность и резкость молодой мышки не слишком пришлись ей по нраву:

— Добро пожаловать в аббатство Рэдволл, Буря Чайкобой. Чувствуй себя как дома. Дандин, Сакстус, позаботьтесь о нашей гостье. Думаю, ей не мешает умыться и переодеться.

Барсучиха и заяц снова принялись перечислять старых знакомых, а Дандин, Сакстус и юная путешественница вошли во двор аббатства. Сакстус сразу заметил, что кое-кто из аббатской детворы, открыв рот, глазеет на странный наряд Бури.

— Э… знаешь что, Буря, пойдем отыщем сестру Шалфею. Она поможет тебе как следует вымыться и подберет нарядное платье.

Буря щелкнула Чайкобоем, ловко сбив головку маргаритки:

— Нет уж, приятель. Не собираюсь я мыться. И платья мне другого не нужно. Мне и в моем хорошо.

— Но ведь матушка Меллус сказала, чтобы ты вымылась и переоделась, — возразил Сакстус.

Дандин уже смекнул, что их новую знакомую не переупрямишь, — он и сам был не из покладистых.

— Сакстус, дружище, не приставай к Буре. Она сама знает, как ей поступать.

Они шли мимо лужайки, где резвилась аббатская молодежь. Буря взглянула на играющих с недоумением:

— Вот потеха. Что это они вытворяют?

Только Сакстус открыл рот, чтобы все объяснить, к ним подкатился мяч, скатанный из листьев. За ним вприпрыжку бежал ежонок. Буря наклонилась и схватила мяч:

— Значит, вот этой штуковиной играют?

— Покажи-ка, как ты бросаешь, — простодушно улыбаясь, предложил ежонок.

Буря повертела мяч:

— Как я бросаю? Ну смотри.

Легонько подкинув мяч в воздух, она что есть силы ударила по нему узловатым концом Чайкобоя. Мяч взмыл в небо, превратившись в едва различимое пятнышко. Дандин, Сакстус и малыш ежонок восхищенно вздохнули.

Буря снисходительно улыбнулась:

— Видали? Мне понравилось играть.

— Ой-ой-ой! — Упавший мяч угодил в белочку Розу, которая сидела в стороне.

— Что это ты так расшумелась? — осведомился проходивший мимо Раф Кисточка.

Но Роза, задыхаясь от ярости, схватила мяч и бросилась к мышам.

— Чьи это шуточки? — сердито верещала она. — Ну-ка признавайтесь.

Буря не видела, что Розе досталось мячом. Она выступила вперед и приветливо улыбнулась.

— Это я так высоко подбросила мяч, — гордо сообщила она. — Здорово, правда? Ты тоже хочешь поиграть?

С досады у Розы затряслись кисточки на ушах.

— Ах, ты еще смеешься надо мной, противная неряха.

Я научу тебя, как себя вести! — И она заехала Буре по щеке своей когтистой лапой.

Никто и глазом не успел моргнуть, как мышка взмахнула веревкой. Удар пришелся белке промеж ушей. Роза, качнувшись, опустилась на землю, вываляв в пыли свой пышный хвост; из глаз у нее хлынули слезы.

Буря в замешательстве потерла щеку и обернулась к Сакстусу:

— Какая муха ее укусила? Набросилась на меня ни с того ни с сего.

Тут Роза заметила, что поблизости стоит Раф Кисточка, и испустила истошный вопль:

— Бедная моя головушка! Эта мышь меня чуть не убила! Давай, Раф, задай ей трепку!

Раф невозмутимо пожал плечами:

— Уж лучше я пожму ей лапу.

— Ах вот как! Значит, пусть эта маленькая оборванка забьет меня до смерти, всем наплевать!

На шум подоспела матушка Меллус. Взяв белочку за шиворот, она подняла ее с земли и отряхнула ее пушистый хвост.

— Ну-ка, голубушка, кончай слезы лить, дождь накличешь! Нечего причитать. Тебе еще мало досталось.

И попомни мое слово: еще раз увижу, что ты грубишь гостям, хорошенько выбью пыль из твоего хвоста. А теперь иди и умойся холодной водой, рёва! Надо же, у всех праздник, а она слезы льет. — Разобравшись с Розой, матушка Меллус повернулась к Дандину и Сакстусу: — Полюбуйтесь только на этих лоботрясов! Им было велено позаботиться о том, чтобы гостья умылась и переоделась, а они знай шатаются без дела.

— Да не хочет она ни мыться, ни переодеваться! — начал оправдываться Дандин.

Матушка Меллус бросила взгляд на строптивую Бурю:

— Вот как! Не хочет? Ничего, у меня быстро захочет! — И она направилась к мышке.

Буря тут же отступила назад:

— Убери лапы, иначе мой Чайкобой прогуляется по твоей башке.

— Что-что?

Буря грозно взмахнула Чайкобоем:

— То, что слышала, барсучина. Не приближайся!

Тут матушка Меллус, глядя поверх головы Бури, улыбнулась и поклонилась:

— Добрый день, отец Бернар!

Буря повернулась взглянуть, с кем это разговаривает барсучиха. Меллус воспользовалась моментом. Уронив Чайкобой, мышка беспомощно забарахталась в огромных лапах.

— Посмотрим, голубушка, а вдруг, если соскрести с тебя грязь, окажется, что ты не дикарка, а вполне приличная молодая мышь! — И матушка Меллус потащила Бурю в дом.

Мышка не сдавалась, отбиваясь изо всех сил. Дандин и Сакстус покатывались со смеху, слушая ее верещание.

— Отпусти меня, слышишь! Ты меня надула, ты дерешься нечестно. А то бы я тебе задала! Куда ты меня тащишь?

К мышам, поигрывая на харолине, подошел Тарквин:

— Ей-ей, знатный визг! Старушке Меллус, слышь, предстоит работенка не из легких, так вот. Честь имею представиться — Тарквин Долгопрыг, к вашим услугам.

В аббатстве, значит, живете? Ей-ей, у вас здесь не жизнь, а малина.

Словоохотливый заяц сразу приглянулся друзьям.

Дандину особенно пришлась по душе харолина, на которой заяц так ловко наигрывал.

— Чудный у тебя инструмент, Тарквин. Я ведь тоже играю, только на флейте. Вот она. Красивая, правда? Она еще моему прадедушке принадлежала. Скажи, ты знаешь такую песню — «Лягушка в камышах»? А «Польку-выдру»? Или, может, сыграем «Пляску полевых мышат», это моя самая любимая.

Вскоре все молодые жители Рэдволла столпились вокруг Дандина и Тарквина. Слаженный дуэт флейты и харолины играл без устали, а слушатели сначала прихлопывали, а потом пустились в пляс.

Тарквин был прав: матушке Меллус, сестре Шалфее и сестре Серене досталась работенка не из лёгких. Буря оказалась настоящей буянкой. Она молотила по воде лапами и бултыхалась в лохани, словно пойманная рыба. Но матушка Меллус крепко держала ее, а Шалфея и Серена, вооруженные мылом и мочалками, доблестно сражались с маленькой грязнулей. Буря так отчаянно брызгалась, что сестры промокли насквозь, а на полу в лазарете стояли лужи. Ценой героических усилий барсучихе удалось намылить Буре голову, а сестра Шалфея принялась тереть ей спину.

— Ну и ну! На тебе столько грязи, что можно овощи выращивать. Дай-ка мне еще мыла, Серена, и, пожалуй, надо принести еще воды.

Аббат Бернар и слепой Симеон проходили мимо лазарета, направляясь в Пещерный Зал.

— Звезды небесные, Симеон, что здесь творится? Похоже, у нас в аббатстве появилась камера пыток.

— Неплохо сказано, Бернар! Думаю, друг мой, ты недалек от истины.

— А все же мне кажется, юная Буря Чайкобой у нас приживется. Глаз у меня наметанный, верь моему слову, Симеон, эта мышка искренна и чиста душой.