Бабушка вынимала их из серванта по праздникам, перемывала в тазике теплой воды с мылом, бережно вытирала полотенцем. И всегда завешивала окно в кухню в такие дни, чтобы не выгорели на солнце. К этим ложкам доставали широкие чашки с крупными цветами, а еще пекли блины. По блинам расползалась сметана, создавая сказочную белую шапку. Блин превращался в айсберг, который медленно выползал из общей тарелки на мое блюдечко. Теперь можно было взять ложку и создать на сметанном айсберге сахарную верхушку. Затем блин сворачивался в рулетик и отправлялся в рот.

Сегодня я достаю эти ложки, аккуратно ищу, куда их пристроить на столе, чтобы на них не падало солнце. Дети бурчат, что я опять вожусь с мытьем посуды руками, а не складываю в посудомойку. Теплый металл отзывается в ладони бабушкиным прикосновением. Стоит лишь поднести к глазам нежную вязь рисунка, как перед глазами встает огромный стол под вишней на улице. Скатерть немного кособочит красными крестиками узора – ее вышивала тетка на уроках труда в школе. И бабушкин голос доносится из летней кухни:

– Чашки-то, чашки красивые доставайте. И ложечки мои не забудьте!

Я выставляю на стол тарелку с блинами, достаю банку сметаны, проверяю, полна ли сахарница. Зову за стол детей, благо их сегодня много – приехали все братья с семьями. Когда чайные ложки разложены, происходит чудо: кухонный стол в квартире удлиняется. На той его стороне скатерть, расшитая красными крестиками, падающие с вишневого дерева листочки, а главное – люди, все живы, все с нами.

– Нет, так дальше жить нельзя! – Женя перевернулась на живот и отложила книгу. – Вот смотри, идёт волк ночью по лесу – голодный, конечно, – а тут ты ему навстречу. И что делать?

Я потрогала ее лоб, а затем понюхала стакан.

– Так я и знала! Кола была разбавлена!

– Ага, – радостно согласилась подруга, доставая солнцезащитный крем из сумки. – Была, конечно. Кстати, ром ещё остался, тебе плеснуть?

– Жень, мы в Анапе, какие волки? Максимум, ящерица.

– Я так, образно. Вот смотри, идёшь ты по лесу, а на тропе медведь или там кабан. Что делать?

– Молитвы читать! Ну, реально, бегать я не умею, на дерево тоже не заберусь. Закрою глаза, вспомню свою грешную жизнь, если успею.

– Милка, ну почему ты такая скучная? – Подруга выплюнула косточку от абрикоса и выудила из сумки персик. – Я ж тебе о великом, о том, что даже в безнадёжности всегда есть надежда. Вот волк уже пасть раззявил так, что тебе весь его кариес видно, а тут раз – и заяц на дорогу выскочил. Хищник отвлекся на него, а ты и слиняла.

Я прикинула свои шансы оказаться в ночном лесу вместе с хищником и зайцем. По всему выходило, что волк меня найдёт, а длинноухий задержится в пути дня на два. Честное слово, со мной всегда так.

Единственный раз в десятом классе подготовилась к контрольной по истории, у меня списал Мишка Савостин, зубрила и отличник, как назло, именно тогда не сделавший домашку. Угадайте, кому училка поставила пару, найдя две одинаковых работы? Дальше больше. В универе в моих руках треснула пробирка, образовав на парте небольшое озеро соляной кислоты. Кто потом два месяца на всю стипендию покупал реактивы на кафедру? Правильно, Мила. А помните, как машина пролетела на красный и обрызгала кого-то в белом костюме с ног до головы? Кто это был? Конечно, я. И шла, между прочим, на собеседование. Почти дошла, елки зеленые! Пришлось звонить, договариваться о переносе на послезавтра. А послезавтра было поздно, они кого-то взять успели!

Про то, чьего бывшего мужа приставы уже третий год найти не могут, чтобы алименты взыскать, даже спрашивать не буду. Ну и так, по мелочи: кто тут лохушка, что взяла кредит на ту самую машину, на которой бывший в закат свалил? Не надо мне про безнадежность. Плавали, знаем.

– Тебе необходимо научиться правильным аффирмациям, и вселенная сама все поднесёт на блюдечке. – Женя села по-турецки на покрывале, сложив руки на коленях. – Вот, давай попробуем!

– Денег мне надо, понимаешь? Де-нег. И я сама у вселенной все куплю, – проворчала я, понимая, что проще согласиться, чем портить себе неделю отдыха. – Ладно, давай свою аффирмацию.

Я отодвинула пляжные сумки в сторону и устроилась напротив Женьки. Как там? Руки на колени, ладонями вверх, спина прямая. Пять минут посылаем сигналы космосу о том, что мне надо больше всего. Никогда бы не подумала, что астрал способен воспринять сигналы с пляжа Джамете в июле. Тут же весь эфир забит чурчхелой, раками и «мама, я писать хочу».

А правда, что мне надо больше всего? Не денег же просить у космоса, на самом-то деле? С работой вроде все неплохо, Саньке уже семь лет, в этом году в школу пойдёт. Спасибо, конечно, родителям, без них не знаю, как бы я справилась. Похудеть и выспаться? Тоже не тянет на аффирмацию всей жизни. Что-то же мне точно надо?

А попрошу-ка я вселенную сделать так, чтобы мне волки по жизни не встречались. А если вдруг встретятся, то хотя б без кариеса. А то им же хуже будет, я все-таки стоматолог.

Жил-был паучок по имени Мартин, он был маленький с восьмью ножками. Он ткал паутину и развешивал ее между двумя яблонями в старом саду. По утрам Мартин любил притаиться в углу паутины и еще немного подремать, пока солнце невысоко. Он пристраивал четыре лапки в широкой части листика, с комфортом свешивая их с краю, чтобы болтать ими в воздухе, а еще четыре лапки – в узкой части листочка, чтобы удобно было чесать лапки друг о друга. Паучок лежал в тенечке и ждал, когда в его паутину попадется комарик или муха. Они так смешно бились, запутавшись в нитях, что паутина тянулась в разные стороны и щекотала брюшко.

Мартин выползал из своего укрытия и нарочито медленно полз к своей жертве. По дороге он щелкал хелицерами, выдвигал педипальпы и рассказывал, что пауки поедают в год от четырехсот до восьмисот миллионов тонн насекомых. Подобравшись поближе, Мартин бодал жертву своей удлиненной головой, устраивался поудобнее на соседней нитке, подставлял под теплые солнечные лучи то один бок, то другой, прищуривал глаза и любовался выражением ужаса на лице несчастного.

Сегодня Мартину повезло – в его сеть попалась большая муха. Ее крылья переливались синими и зелеными бликами на солнце, а исходящий от нее запах страха приятно обволакивал паучка. Муха билась в паутине, пыталась повернуться то в одну, то в другую сторону, но лишь сильнее затягивала сеть. Ей даже удалось порвать одну нить, что очень расстроило паучка, ведь он потратил столько сил на придание симметрии своему плетению. Он подполз еще поближе, вытянул свой хоботок, провел им по голове мухи, слизывая с нее вкусный соленый пот. Затем Мартин поджал под себя лапки, устроился поудобнее и неспешно начал следующую часть своего рассказа о том, как пауки убивают жертву ядом, а затем впрыскивают в нее пищеварительные соки. Эта ароматная вкусная тушка остается висеть под деревом несколько часов, и со стороны кажется, что это такой необычный лист на дереве, более темный и маленький по сравнению с остальной кроной. Спустя несколько часов лакомство настаивается, и тогда паук может аккуратно пристроить хелицеры справа и слева, насладиться предвкушением пиршества, а затем присосаться к нему ротовым отверстием.

Муха в ужасе следила за все сокращающимся расстоянием между ними. Вот уже на нее упала тень от его тела, а вот он загородил ей небо. Теперь она во всех деталях видела продолговатое зеленое тельце в форме двух поставленных друг на друга овалов, красноватое брюшко с продольными зелеными линиями, и, несмотря на всё приближающиеся коготочки, она с немым восхищением любовалась солнечными бликами на янтарных лапках. Они тягуче проводят по ее тонким прозрачным крылышкам, задевают порез на правом крыле, оставшийся от неудачного налета на крыжовник. Это из-за него она не успела свернуть в сторону, когда заметила паутину, с целыми крыльями она бы ни за что не попалась! Муха успела отметить абсолютную тишину вокруг: все попрятались в тень и замерли до вечера. Она закрыла глаза, пытаясь впитать в себя это последнее мгновение, наполненное запахом скошенной травы и далеким плеском ручья. Вдалеке была слышна кукушка, обещающая кому-то другому долгую жизнь.