Кристина с Ильей как-то незаметно пропали. После того разговора Павел остыл и все обдумал, придя к выводу, что зря повел себя так с другом, однако с тех пор больше не встретил в зале ни его, ни подругу. Позднее он узнал, что их комната давно занята другим клиентом, а это означало, что его друзья решили взять дело в свои руки либо же попросту вернулись домой. В любом из двух случаев вывод напрашивался неутешительный. Отец тоже не выходил на связь, потому Павел, жутко бесившийся первое время, постепенно заматерел, напитался какой-то холодной яростью, свойственной человеку, которого предали все близкие, и с утроенной силой взялся за себя, чтобы рано или поздно без всякой помощи добиться того, к чему он изначально шел.

Лето кончилось, настала мрачная и сырая осень, которую сменила практически бесснежная зима. Однако из своего заточения Павел почти ничего не видел и не ощущал, кроме, пожалуй, изменения температуры воздуха. Он слушал и запоминал все что только мог о Зоне и ее обитателях: имена, названия, новости, случайные факты, слухи и легенды, неосторожно рассказанные в его присутствии. Он завел с десяток блокнотов, где документировал все, что знал, изрисовал несколько карт, сделав себе отдельно карту аномалий, карту остановок и баз сталкеров, карту неисследованных территорий и так далее. Каждое утро начиналось с физподготовки под руководством Удава, которая со временем из мучений превратилась вначале в рутину, а затем и в необходимую часть жизни. Единственным, что очень мешало в освоении окружающего его мира, был полный запрет на выход за пределы бара. На какое-то время Полынь без каких-либо объяснений вообще запретил парню ходить в зал и появляться за стойкой, и тот чуть не сдурел без общения с нормальными людьми. Он так и не понял, в чем были причины запрета. «Не иначе как барыге переклинило крышу», – крутилось в голове Павла, когда он по вечерам горестно обдумывал этот вопрос. Несмотря на игнорирование звонков, отец, судя по всему, исправно платил Полыни за содержание сына, а тот зорко следил за тем, чтобы Павел ни в коем случае не пересекал установленных для него территориальных границ. Все поменяли случай и два человека, с которыми он познакомился за время своей работы и периодически резался в карты по вечерам, когда Полынь и Удав были заняты и чуть ослабляли свой неусыпный контроль.

Первого из них называли Терапевтом. Настоящего имени Павел не знал – как и все сталкеры, тот надежно заменил его накрепко приросшей кличкой. Терапевт действительно был врачом, он жил в одном из общежитий в городке, чем мог похвастаться далеко не каждый сталкер, однако для него, учитывая профессию, видимо, делали исключение. Вообще, насколько Павел успел понять, некоторые полезные для НИИ сталкеры и медики действительно имели возможность получать жилье, но с ограничениями: если за сотрудниками комнаты в общежитиях закреплялись постоянно, то незарегистрированным элементам оставались помещения в маневренном фонде. Жить там разрешалось сколько угодно, однако если жилец оставлял свою комнату на месяц и более, он считался пропавшим без вести, и она переходила к другому желающему.

Терапевт любил выпить и часто сидел в баре, болтая то с Полынью, то со своими знакомыми, приходящими и уходящими вглубь Зоны. Со временем у него завязалось общение и с Павлом.

– А ты действительно терапевт? – спросил тот еще в самом начале их знакомства.

– Травматолог, – грустно усмехнулся врач, побалтывая оставшееся содержимое стакана. – Между прочим, без ложной скромности, весьма преуспевающий! У меня была частная практика, клиенты валили валом.

– А потом ты внезапно осознал, что нужен в Зоне? – удивился Павел. – Или дело в чем-то другом? Деньги? Влияние? Тайны?

– Если бы. В какой-то момент среди пациенток попалась одна небедная, но малоадекватная дама, которой я почему-то не понравился. Вот прямо с порога. Она грубила мне, всячески пыталась поддеть… может, это какая-то детская психологическая травма, поди ее разбери. В любом случае я вправил ей вывих тазобедренного, назначил терапию, все как полагается, а через два дня узнал, что она написала на меня заявление, якобы за домогательство. Видите ли, я ее потрогал. – Врач хлопнул стаканом об стойку. – Да, черт побери, потрогал! Потому что вправлял! Это сложно сделать не прикасаясь.

– А на самом деле ты…

– Боже упаси! – замахал руками Терапевт. – Я ценю профессиональный этикет. Если бы она мне и приглянулась, максимум пригласил бы на свидание. Да и к тому же она замужем была. Но заявление тем не менее написала, а учитывая влиятельность ее мужа в силовых кругах, выбор у меня был невелик. Вот я и оказался там, где никого не ищут и где моя профессия имеет вес.

– А почему все-таки Терапевт, а не Травматолог?

Врач пожал плечами.

– В первом варианте меньше букв, полагаю.

Вторым человеком был коротко стриженный суровый сталкер, которого все называли Горелым. Говорил он немного и тяжело, будто это всегда давалось ему с усилием. На правой стороне его лица виднелись странные следы, будто от застаревших оспин, и Павел решил, что, возможно, когда-то это был ожог, давший сталкеру такое прозвище. Горелый торговал всякой мелочовкой, исправно носил экспонаты для коллекции Полыни и мог неделями пропадать в Зоне, а в баре более-менее близко общался только с Терапевтом, и то это скорее походило на обмен новостями, нежели на дружбу. Именно с этих двоих все и началось.

В очередной раз, сидя за стойкой вместе, Терапевт и Горелый поспорили, что вытянут Павла с собой на вылазку. О том, что он давно этого хочет, оба прекрасно знали, равно как и о том, что Полынь не позволял парню выходить ни на метр за пределы бара. Тут и дураку было понятно, что причиной тому – немалые деньги, регулярно приходившие хозяину из-за границ Зоны. Сколько ни секретничай, а шила в мешке не утаишь.

Все началось с шуток. Оба сталкера время от времени подкалывали парня, мол, уже год почти в Зоне, а ничего кроме здания бара так и не видел. Тот в ответ устало оправдывался непрестанным вниманием Полыни и Удава, и в итоге Горелый, которого вся эта история порядком раззадорила, вскочил и рявкнул, что завтра Павел двинет с ними в вылазку. Терапевт на это резонно заметил, что Горелому уже хватит алкоголя, но тот предложил спор, от которого врач, уверенный в своей правоте, отказываться не стал. Спорили на сущую мелочь – на банку тушенки, однако важнее всего здесь был уже не приз, а принцип. Горелый, поворчав что-то своим глухим голосом, достал из кармана маленький сверток и потопал в кабинет Полыни, буркнув Удаву, попытавшемуся встать у него на пути: «Пшел прочь!»

Тот, зная сталкера и его дела с хозяином бара, спорить не стал, но отступил не в сторону, а внутрь ведущего к апартаментам коридора, крикнув на ходу:

– Босс! Тут это! Что-то несут тебе!

– Никого не вызывал! – отрезал голос из недр.

Удав встал в защитную позу, приготовившись отражать натиск Горелого. Тот гаркнул через его плечо:

– Полынь! Дело есть! И товар!

– Горелый? – донеслось из комнаты. – Проходи. Впусти, Удав.

Охранник отступил, прижавшись к стене и пропуская сталкера. В комнате Полыни, как всегда, стоял тихий, будто доносящийся с задворок сознания шум. Разноголосо тикали часы в витрине – слабость хозяина бара, собиравшего их со времен, когда он еще не был в Зоне. Множество нестройных щелчков, сливаясь в один, образовывали звук, напоминающий не то далекое капание воды, не то шум прохудившейся газовой трубы. Они впивались в мозг, лились вместе с мыслями, не давая сосредоточиться. Горелый уже не раз задумывался, сидя в этом кабинете, не специально ли Полынь выбрал именно часы: ведь он привык к их звукам, его они не раздражают, а любой гость, пришедший к нему, будет в замешательстве, что даст хитрому торговцу преимущество в любом споре и любой сделке.

– Что у тебя? – лениво спросил хозяин, откинувшись в кресле.

– Вот. – Горелый вынул из кармана изящный серебряный портсигар с тиснением, изображавшим подсвечник и ветвь оливы. Хозяин бара поморщился. – Не твоя тема, знаю, но я и денег за него не прошу.