— Разрешишь мне промыть тебе раны? — робко спросил он, поднимаясь на ноги.

Хосок только молча кивнул, схватился за стул и шлепнулся на него, откинувшись к спинке на тяжелом выдохе.

Глупо было верить в то, что Чангюн будет говорить. Кихён сидел рядом и пробовал отдышаться, сотню раз прогнал у себя в голове только что произошедшее и не верил в то, что это было на самом деле. Пальцы до сих пор сводило, будто они еще сжимали старую скатерть. Он кое-как обтер лицо мальчишки полотенцем, привел его в порядок, хотя бы внешне. То, что произошло, он разумеется, не забудет, но пусть скажет хотя бы одно жалкое слово, пусть подаст знак, что он жив, а не сидит, подобно молчаливой кукле.

Чангюн не говорил, не моргал, не плакал, только отсутствующим взглядом вперился в одну точку на полу и дрожал. Дрожал так сильно, что вместе с ним дрожала кровать. Кихён сначала хотел спросить, чего он испугался больше, но потом вспомнил свой собственный взгляд, которым был готов убить брата, и понял, что всего сразу. Как такое могло произойти?

Кихён выдернул грязную простынь, наспех постелил чистую и усадил Чангюна обратно на кровать, снова попытался прикрыть его пледом, но тот возразил и скинул его с плеч.

— Мне не холодно, — выговорил он, стуча зубами.

И действительно, в комнате было душно. Кихён подошел к окну, дернул створку и был несказанно рад глотнуть свежего воздуха с запахом дождя и сырых полей. Где-то неподалеку хлопнули крылья, и птица забралась на карниз дома. Кихён попробовал высунуть голову, чтобы посмотреть на нее, но только намочил волосы и решил вернуться в кровать.

— Может, что-нибудь хочешь? — несмело спросил он, присаживаясь рядом. — Поговори со мной, ты пугаешь меня своим молчанием.

Чангюн смутился поначалу, отвернулся, потом еще раз взглянул на Кихёна и, перекинув ноги через его колени, зажал в кольце рук.

— Мне хочется… — поднял он стыдливый взгляд. — Можно я попрошу тебя посидеть со мной?..

Кихён улыбнулся детской наивности и робости. Это были самые интересные грани характера Чангюна, он как будто все время играет с тобой, хоть и кажется милым и предсказуемым.

Тёплые пальцы едва ощутимо коснулись чужой кожи, Чангюн чуть вздрогнул и задержал дыхание, наблюдая как плавно растекается улыбка на чужом лице. Кихён касался подушечками пальцев нежно и ласково, как родитель своего чада…

— Тише, — мягкий тембр заставил парня взглянуть на своего мужчину, пока по щекам вновь предательски бежали слёзы. Он не мог больше сдерживать их, казалось, будто они прожигали сетчатку глаз. Чангюн крепче сжимал руки в кулаки, чуть отворачиваясь. Стыдно, что он так жалок сейчас. Растрепанный, в грязной рубашке с оторванной пуговкой, прячет глаза, плотно сжимает губы, роняет судорожный вздох и ничего не может по нормальному объяснить.

Кихён пальцами зарылся в мягкие волосы и легонько растрепал, будто совсем ребенка трогал. Закрыл глаза, потянулся чуть вперёд и оставил поцелуй прямо под глазом, пробуя соленые слезы на вкус. Невинным поцелуем тронул губ. Чангюн удивленно раскрыл глаза и коснулся подушками пальцев места поцелуев. Сердце бешено заколотилось, а перед глазами все замерло. Губы Кихёна тронули подрагивающий кадык, и тогда что-то внутри Чангюна оборвалось.

— Нет, нет, нет! — зашелся он в паническом возгласе, с силой нажимая на чужие плечи.

Снова поцелуй в уголок губ — туда же, и Чангюн уже сам вцепился за те самые плечи перед ним. Тихо захныкал и прижался. Шептал, как одержимый: «прости». И до треска сжимал чужую кофту. Он чувствовал себя грязным, испорченным, и на самом деле понятия не имел, как теперь ляжет с любимым в постель.

— Это ты меня прости, — Кихён выпрямился, как ни в чем не бывало, прошелся ладонью по взъерошенной макушке и попросил мальчишку вытянуть обе руки вперёд, ладонями кверху.

— Веришь в судьбу? — получив в качестве ответа короткий кивок, продолжил. — Смотри, твоя линия судьбы длинная. Это значит, что ты будешь жить долго, а еще это означает, что ты преодолеешь все сложности и, что бы ни случилось, в итоге все будет хорошо. Ты со всем справишься.

А сложностей у него до этого было достаточно. Чангюн чуть улыбнулся. Кихён вытянул руку вперёд, натягивая кофту к локтю, и показал линию посреди своей ладони.

— Моя тоже длинная. За меня тебе точно переживать не стоит. Мы пройдем через все вместе. Уж не думаешь ли ты, что я откажусь от тебя из-за того, что какой-то мудак решил, что трогать чужое — нормально?

Чангюн отчаянно упал в объятия мужчины и забылся. Ласковый поцелуй пришелся уже на другую сторону его губ, руки обвили шею и горячее дыхание перемешалось. Переплетение судеб окроплено запретной, но искренней любовью. Кихён крепче сжал в своих объятиях, но от них не было больно.

— Ки, это точно ты? — голос мальчишки тревожный.

Кихён прошептал на ушко, что все хорошо, что нечего бояться, и что он любит своего сладкого мальчика.

— Я тебя не оставлю… — шептал он так, словно все это происходило в последний раз и вот-вот исчезнет. — Прости, котенок, — поспешил он извиниться, укладываясь рядом и едва заметно улыбаясь.

— Спасибо, — улыбнулся Чангюн, пристраивая на руки щеку. — Я просто хочу быть рядом, хочу, чтобы ты всегда был рядом. Не хочу, чтобы еще раз произошло что-то подобное. Мне страшно…

Кихён убрал выбившиеся волосы Чангюна за ухо и слегка коснулся пальцами раскрасневшейся щеки. Глаза мальчишки снова оказались мокрыми. Кихён не хотел знать, о чем тот сейчас думает, а потому оборвал речь поцелуем.

— Я понимаю, что это будет трудно, — кивнул он. — Но попробуй забыть то, что произошло. Если ты сказал мне правду, и Хосок не виноват, то мы обязательно выясним, кто это сделал. Мне немного не по себе, что по дому, кроме нас, еще кто-то бродит.

— Ты не понял, — несмело возразил мальчишка. — Мне страшно от того, что я видел. Ты ведь не такой. Как будто кто-то пытается свести тебя с ума.

— Меня?

— Ну да, — кивнул он, подвигаясь ближе, когда прохладный ветерок облизал горячие ноги. — Словно этот кто-то знает, что я твоя слабость, а потому мучает меня… Или пытается нас рассорить… Всех.

Кихён задумался, но быстро скривил губы в непонимании. С чего бы людям, живущим от него за тысячу триста миль и вовсе не знающих о его существовании, сводить с ума? Ссорить? Мужчина приподнялся на локте и потрепал Чангюна по голове.

— Этот человек точно глупец, ведь он не знает, что ты, не только моя слабость, ты еще и моя сила. За тебя и за брата я убью, не задумываясь.

— Это меня и пугает…

Разговор прервал скрип открывающейся двери. Чангюн вздрогнул, поняв, что лежит неприкрытый, а потому быстро натянул на ноги уголок одеяла и стыдливо вжался носом Кихёну в грудь.

Хосок ничего не сказал, только протянул полный стакан воды. Кихён с неким презрением вгляделся в его лицо с четкими отметинами от ладоней, увидел все еще сочащуюся кровь на губе и отвернулся. Хосоку пришлось кашлянуть для привлечения внимания.

— Это Хёнвон настоял, — произнес он немного загадочно, продолжая держать стакан на вытянутой руке. — Хотя бы просто возьми, я не могу вернуться с ним обратно.

Стоило Хосоку уйти, Чангюн сам потянулся за стаканом и жадно осушил его до дна.

Они молча лежали под одеялом, слушая приглушенный разговор с кухни и капли дождя по открытой раме. Тучи быстро сгущались, погружая город в непроглядную тьму. В столице это было не так заметно, там было не так страшно. Стоило признаться, что вдали от цивилизации действительно жутковато. Нечто непонятное царапало черепицу, чей-то твердый клюв стучал по стене дома. Кихён старался не слышать всего этого, он медленно засыпал, наблюдая, как лениво Чангюн накручивает волосы на палец.

— Котенок, спишь? — попробовал он потрепать за плечо.

Чангюн не ответил. Пришлось самому выпутать прядку из его пальцев. Кихён не мог припомнить, чтобы его мальчишка так быстро засыпал. Он сощурился на стакан, поблескивающий на тумбе, взял его в руку и принюхался. Очень тонко пахло камфорой, осевшей небольшим осадком.