— Что там? — прошептал Обито. Он не решался зайти, стоял, комкал рубашку и теребил пуговицу, которую в итоге и оторвал.

— Там вход на чердак…

Сенджу подтолкнул мальчишку, а сам пошел сзади. Впереди была небольшая лестница, что вела выше. Там горела одна единственная лампа.

На чердаке пахло пылью и затхлостью, что оседала на языке. Пальцы в бинтах, что ухватились за квадратный лаз, пронзило болью.

Окинув взглядом просторное помещение, Обито увидел картины, что стояли аккуратной стопкой, чемоданы и коробки с приклеенными бирками. Но что действительно притягивало взгляд, так это запыленные кеды, стоящие между тех самых больших коробок. Никто бы не обратил на них внимания, а вот он почему-то обратил. Кеды, зашнурованные белыми шнурками, а шнурки эти были завязаны на бантик, точно так же, как и он сам завязывает. С такими длинными петельками.

В этот момент он действительно понял, какой был этот человек, сколько лет ему было, даже примерил на себя его роль, лежащим в сырой земле.

Он почувствовал Изуну как никогда до этого. А все потому, что именно в этот момент ему стало ясно, что пальцы этого человека могли двигаться только точно так же, как его собственные, раз уж у него получились точно такие же узелки на шнурках. Ведь по-другому эти пальцы двигаться не могли.

Нет этих пальцев, нет глаз, что смотрели на эти пальцы, когда завязывали шнурки. Остался только этот узелок и бантик. Конечно, Обито не думал, что утром завязывает шнурки, а вечером, приходя домой, все еще развязывает их. Да, кто об этом думает. Просто вот теперь, глядя на эти кеды, пришло осознание быстротечности жизни. Этот милый жизнерадостный мальчишка когда-то завязал эти шнурки, и больше их не развязал.

Глаза заболели, горло свело, слезы покатили градом, а сам парень упал на колени, подрагивающими забинтованными пальцами трогая пыльные ботинки. Он не мог остановиться, не мог прекратить реветь, он чувствовал его через время, проглатывая бесконечный поток соленых слез.

Сердце Мадары дрогнуло при виде этой картины, и обидная струйка вытекла из глаза, побежав по крылу носа. Он возненавидел себя за то, что не верил, за то, что так нагло издевался над племянником. Обито был не виноват. Во всем виноват лишь он сам, что не смог вовремя отпустить брата, что держал его около себя даже после смерти. Но откуда ему было знать о таких последствиях.

— Обито, — позвал Учиха, пытаясь вытащить несколько картин, нарисованных Изуной. — Посмотри сюда. Эту девушку ты видел?

Мальчишка повернул зареванное красное лицо и пытался сквозь водяную призму посмотреть на рисунки. На одном из них было женское лицо, обрамленное бирюзовыми волосами с аккуратным пучком на голове, в который был вставлен белый, по всей видимости, бумажный пион.

Он одобрительно покачал головой и вытер нос рукавом, быстро вспомнив тот взгляд пожилой пары, которая наблюдала, как он обнимал воздух. Ведь девушка не существовала, она всего лишь была фантазией больного ребенка, выплеснутой красками на бумаге. Всплыли слайды с руками, держащими кисти. Снова слезы. Всеми фибрами мальчишка просил помощи, а он так усердно отталкивал его и боялся.

— Он любил и умел рисовать, но особенно, талант проявился после поставленного диагноза, — продолжал Мадара. — Рука не поднялась все выкинуть, потому все его вещи я стащил сюда. А то самое зеркало, что в ванной… Веришь? Просто не смог от него избавиться. Я ведь именно в ванной и нашел брата. Он стоял и заливался кровавыми слезами, все время повторяя, что тьма не несет в себе ничего хорошего. Теперь я могу сказать тебе, как он умер, — мужчина замолчал на полминуты и стер новую слезу рукавом белой рубашки. — Ты нашел у меня в комнате его ночнушку. Именно в ней он был тогда, когда кухонным ножом отсек себе веки, чтобы не спать. Он боялся, что, когда закрываешь глаза, становится темно. Я даже ее не смог выкинуть, черт возьми! Там его последнее тепло, там его кровь. Не мог я так просто отпустить его. Он должен был быть рядом! Никого у меня больше нет! Я и сейчас хочу коснуться его… Родное лицо к ключицам прижать, сказать ему, чтобы больше не плакал и не боялся!.. Хочу хотя бы раз услышать его голос!.. Черт!..

Мадара выронил картины из ослабевших ладоней и тоже упал на колени, прикрыв лицо ладонями. Он тихо всхлипывал и хлюпал носом, слезы катились по лицу, падая большими каплями с подбородка, а тело сотрясалось от рыданий.

Повинуясь неким голосам в голове, твердящими «сделай это», Обито на карачках подполз к дяде и обнял его. Он не понимал, зачем это делает, и сам бы никогда не решился это сделать. Создалось впечатление, что кто-то с легкой руки толкает его на это.

— Не надо. Перестань. Все уже хорошо. Я не плачу, — мальчишка зарылся носом в спутанные волосы на макушке и зачем-то вдохнул запах. — Мне тоже тяжело, но нам пора расстаться.

— Обито! — вскрикнул Хаширама и тут же подошел ближе, встряхнув парнишку за плечи, но тот ничего не ответил, продолжая прижимать к себе Мадару, и гладя его по голове. Еще попытка тряхнуть тоже обернулась ничем. — Это ты?

Нет ответа.

Его голос…

Стало понятно, что это точно младший Учиха, только совсем не Обито. Но как такое возможно? Нельзя было без слез смотреть на это, потому Сенджу просто решил удалиться, оставив их одних.

— Я все еще люблю желтые лилии, — продолжал говорить парень, нежно целуя в лоб и в висок. Кого? Дядю? Брата… — Теперь я могу их видеть. Спасибо, что все рассказал…

Мадара не отвечал, он слишком сильно сжимал плечи человека, сидящего рядом с ним, и до боли кусал губу.

Когда призрак, наконец, покинул тело, то оно незамедлительно расслабилось, упав на широкую грудь Учихи. Глаза закрылись. Мальца охватила паника. Он почувствовал внезапную уверенность, что видит дневной свет в последний раз в жизни. Ему захотелось, чтобы этот день был долгим, чтобы он продолжался. Ему хотелось, чтобы сумерки длились много часов. А потом он просто уснул. Уже не в первый раз за этот нелегкий день.

Проснулся Обито глубокой ночью, в своей комнате, на своей кровати, заботливо прикрытый одеялом. Где-то звякнуло стекло, ударившись о другое стекло. Страха не было. Выйдя в коридор, он прислушался. Это просто слишком громко соприкоснулись два стакана, а в столовой горел свет. Парень дошел до туалета, а на обратном пути заглянул в ванную сполоснуть руки. Никто не смотрел на него из зеркала, никто не пытался придушить и прирезать. Он даже решился дотронуться до него, но снова ничего не произошло. Хорошо. С этой мыслью Учиха вернулся в кровать и сладким сном, впервые за долгое время, проспал до полудня.

Спустившись на первый этаж, он обнаружил, что его ждет прикрытый обед. Да ладно. Что же вчера такого случилось, что за ним так ухаживают. Опять провал в памяти.

Кеды.

Рисунки.

Мадара…

— Ты уже проснулся? — послышался почти ласковый голос дяди сзади, когда парнишка принялся есть. — Мы ждем тебя на улице. Навестим кое-кого.

Когда Обито вышел из дома, он сразу же почувствовал свежий запах. Местами были небольшие лужицы. Похоже, что ночью был дождь. Странно, что он его не слышал. Обычно это были самые ужасные ночи. Небо оставалось хмурым, но осадки не ожидались. Где-то вдалеке уже просвечивала тонкая голубая полоска, а солнце пыталось просеяться сквозь густые серые тучи. Мадара и Хаширама уже ждали его за воротами. Обе машины стояли у дома. Пешком?

Пока что мальчишка не понимал, куда они идут, просто шли, почти тем же маршрутом, что и он недавно бесцельно шлялся. Когда встретил ту женщину…

Зайдя по дороге в цветочный магазин, все трое шли дальше. Понимания не прибавилось. Вон то место, где он обнимал воздух. Какой кошмар…

— Вот здесь, — Обито указал на дорогу. — Вот тут я ее встретил. Она мне еще сказала, — он махнул рукой вправо. — Что живет вон там, за поворотом, хотела меня подвезти…

— Там за поворотом никто уже не живет, — быстро перебил его Сенджу. — Там кладбище. Именно туда мы и идем.

Младший Учиха покрылся мурашками и поежился. Ясно, почему она была такая холодная. Он засунул руки в карманы и пошлепал дальше, когда понял, что немного отстал.