Я прошел в крохотную кухоньку моего небольшого двухэтажного дома, что достался от матери, положил газету на стол, пододвинул ее к локтю замечтавшейся Сьюзен и произнес:
– Новая статья. Там про аджа написано.
Сьюзен, как обычно, улыбнулась, встала, поцеловала меня и задала свой коронный вопрос:
– Ты голоден?
Да, в ту минуту я действительно был голоден. Меня не трогало то, как она реагирует на мои статьи. Пара из нас вышла странная: тихая, будто две мертвые куклы. Возможно, мы подходили друг другу, но с другой стороны, меня она совсем не интересовала. Была скорее дополнением в пустующем доме, чтобы скрасить мое одиночество.
Вечером, после ужина я вышел на улицу. Там, на своей истрескавшейся деревянной лавочке я проводил закат. Смотрел на горы, придумывал себе, что может быть за ними. Под утро, когда полоски солнца осветили их хребет, я вернулся в дом. Сьюзен еще спала, а я, как последняя скотина, завалился рядом, тем самым разбудив ее. Проспал добрую половину дня. Очнулся от противного скрежещущего голоса, что доносился с первого этажа. Это была миссис Хамлоу, матушка Сьюзен. Женщина из тех, что любит чистоту и порядок. К ее великому сожалению, таких слов в нашем доме будто и не знали. Не хочу ругать Сьюзи, но хозяйка она так себе, ленива, да и плохая повариха. Не представляю, что бы творилось, будь у нас дети. Возможно, я зря ее ругаю. Молода она еще, на десять лет младше меня. Девахе едва стукнуло восемнадцать, а тут зачесалось ниже пояса. Ну да ладно, это все неважно.
Так вот, миссис Хамлоу я совсем не любил и видел такую же отдачу от нее. За одним столом мы не могли находиться более десяти минут: то она начинала пререкаться, то я. Черт ее знает, что там на уме: может мужика давно не пробовала, может, боялась за дочь, но, скорее всего, дело в ее сучном характере.
Я вышел из комнаты в ночной пижаме. Знаю, что такой мой вид сильно раздражал миссис Хамлоу, но ничего не поделаешь, ведь дом мой и правила в нем только мои. Она здесь никто, и даже ее дочь Сьюзен, как бы я хорошо к ней не относился, тоже никто.
Миссис Хамлоу стояла в холле. Ее пожухлое лицо походило на пекан. Она молчала и следила за тем, как я медленно и надменно спускаюсь по лестнице. Когда поравнялся с ней в плечах, бездушно поприветствовал и прошел в кухню, где Сьюзен что-то готовила. Запах был похож на рыбу, только протухшую, или на немытые ноги. Хамлоу, кстати, ни слова не обронила. Она лишь вошла за мной, присела на стул у кухонного стола и противно отвернулась. Вероятно, чтобы не видеть меня.
– Что на завтрак? – спросил я у Сьюзен.
Та что-то промямлила. Я не расслышал, но хмыкнул, будто понял. Мне было все равно, чем она сегодня попытается отравить меня. Настроения не было. Наверное, из-за присутствия ее матушки. Я взял газету, деловито раскрыл и начал неспешно ходить глазами по строкам собственной статьи. Я помнил ее наизусть, но в тот миг это было лучшее, чем я мог себя занять.
– Что-то не так, Теодор? – расторгла тишину миссис Хамлоу.
Я не ожидал этого, но быстро сообразил.
– Нет-нет, все в порядке, – с издевкой произнес я. Мне и самому был отвратен мой голос. Представляю, каково было ей.
– Я пришла увидеть свою дочь! – сказала Хамлоу. – Или это запрещено?
– Увидели? – спросил я.
Та запыхтела, отвернулась и смешно затопала каблучками. Она всегда так делала, когда злилась, а меня это забавляло. Когда я встал и подошел к Сьюзен, чтобы поцеловать ее в шею, Хамлоу оживилась. Я знал, что ее это взбесит. Она как-то недружелюбно вскочила и посмотрела на меня. Ее лицо скукожилось еще сильнее, губы вздулись, а чуть рыжеватые волосы на свету торчали в разные стороны, как у ведьмы.
– Можно вас на минутку, Теодор? – проскрежетала она и направилась к выходу.
Я все же поцеловал Сьюзи, а потом пошел к миссис Хамлоу. Та, сложив на груди руки, ждала меня на крыльце, нервно постукивала носком одной ноги по настилу и презрительно прошивала меня взглядом. Я спокойно спустился по ступеням и прошел к излюбленной лавочке, что одиноко дожидалась меня под унылыми ветвями ивы. Завидев возле соседнего дома миссис Мириголд, изобразил улыбку. Она как обычно развешивала во дворе белье. В руках держала большой таз, а изо рта ее торчали несколько прищепок. Она неестественно вертела своим огромным задом и мычала какую-то мелодию, а двое ее отпрысков носились рядом и пинали мяч.
– Здравствуйте, миссис Мириголд, – заботливо сказал я.
Она обернулась, поставила таз на землю, вынула изо рта прищепки и улыбчиво ответила тем же.
– Сегодня вы прекрасны, как Химера! – сказал я с интонацией поэта, а потом усмехнулся в душе.
– Химера? – удивилась она. – А кто это?
– Неважно, – ответил я, снова ухмыльнулся и добавил: – Главное, что вы прекрасны!
– Вы тоже, – смущенно сказала она. – Пижама вам очень идет!
Она засияла в улыбке, щеки зардели. Странная она. Приехала сюда несколько лет назад. Ничего не знает, даже писать не умеет. Пару раз прибегала с просьбой начеркать письмо для мужа. Говорила, что тот на войне уже пять лет. Вот только мне интересно, от кого детишки берутся, ведь двое точно не доросли до пяти, да и грудничок из дома часто воет.
– Сколько можно? – спросила Хамлоу и шагнула ко мне так близко, что я учуял запах жареных бобов. Наверное, ими она и завтракала.
– Что можно? – спросил я и отступил.
– Когда ты женишься на Сьюзен?
– Это так важно, миссис Хамлоу? Я придерживаюсь свободы в жизни и не хочу никого обременять собой. Если ее это не устраивает, то готов выпустить со всеми вещами. Согласны?
– Нет! – обидчиво ответила Хамлоу.
– Так что вы переживаете? Она живет у меня, я не запрещаю вам с ней видеться. Или у вас на меня взгляды?
– Побойся Бога! – взвыла она так, что соседские дети услышали.
– Значит взгляды на дом? – прищурившись, спросил я.
– Неужели ты меня считаешь настоль корыстной? Неужели тебе, Теодор, не жаль бедную девочку? Ты забыл, что с нами сделал мистер Нейлз…
– Не нужно о нем! – оборвал я.
– Так почему не хочешь взять ее в жены?
– А почему вы так настойчиво этого добиваетесь?
– Сожительствуют только блуды! – сердито говорила она. – Вам нужно по-людски, как Бог велел…
– Вот и пусть бог вас в жены берет, а меня не смейте трогать! – отчесал я, а потом пробурчал под нос: – Что ни день, то старая песня.
– Грешный ты человек, Теодор! Не веруешь в Бога нашего, в создателя нашего и спасителя. Как же тяжело тебе живется с таким-то бременем грешника, непослушника Господнего.
– Нормально живется, – отвернувшись, сказал я. – Вам, погляжу, тяжко дается жизнь, что верите в чепуху!
– Как ты такое сказать посмел? – проскрипела она.
– Где был ваш бог во время чумы, войн, голода, цунами и землетрясений? Где он был? Или ваш бог убийца?
– Значит, люди заслужили того! – бездушно сказала она.
– Опомнитесь, миссис Хамлоу! – сказал я с желанием постучать по ее голове. – Вы верьте! Никто вам этого не запрещает, но не нужно навязывать свою веру мне.
– А ты совсем безвер, я погляжу, – рассердилась она.
– Почему же?..
– По глазам вижу! Так и не хочешь принять в жены мою дочь…
– Причем здесь это? – спросил я. – И какая выдра вас, таких умных, плодит?
– Попрошу без оскорблений! – отозвалась она и подступила ко мне. – Бог все слышит. Бог в каждом из нас!
– Не буду ручаться за каждого, но скажу, что внутри вас не бог, – я кипел от злобы. Не хотел грубить, но она снова до этого довела.
– А кто?
– Гарпия в манто! – гаркнул я, топнул, подняв пыль, и ушел.
Меня окутывала ярость, тянуло пинать песок. Я хотел разбить кулаки о те редкие деревья, что попадались под руку. И разбил, но было так больно, что пожалел об этом через секунду после первого удара. Со вторых этажей деревянных бараков таращились старики и дети. Возможно, и не на меня таращились. Подобными мне город кишел каждый день. Не раз замечал, как средь бела дня люди били друг другу морды, а шериф пожимал плечами и повторял: «Таковы правила».