Он не договорил и бросился вслед за капитаном. На лице его быстро чередовались умильно-ласковые и угрожающие гримасы. Но капитан вдруг обмяк и как бы смутился. От недавней вспышки гнева не осталось и следа.
- Я сам ношу в себе подобное воспоминание... или еще хуже, пробормотал он печально, - и я тоже не могу забыть и пытаюсь оправдаться перед собою, как и вы. Но не надо об этом говорить. Слышите ли? Никогда больше. А сказать, - нет, я никому не скажу. Никому...
Весть о стахановском рейсе облетела все закоулки порта. Танкер "Дербент" ушел в море, и о нем ничего не было слышно до утра. В шесть часов он откликнулся на вызов по радио, когда начальник эксплуатации пароходства запрашивал о скорости. Но радист Тарумов записал в журнал невиданную цифру четырнадцать узлов. Это было что-то уж слишком много и походило на ошибку. Из пароходства звонили, торопили с ответом. Тарумов решил проверить и вызвал "Дербент" вторично. Он пропустил время для передачи метеосводки, и на столе его накопился ворох неотправленных телеграмм. Он работал ключом до тех пор, пока не просвистало в ответ хриплое тональное радио: "Все в порядке. Скорость четырнадцать с половиной". И после короткой паузы отрывистая, как ругательство, звонкая дробь - "девяносто девять". Радист захохотал и бросил наушники. На международном языке радиолюбителей эта цифра означала "пошел к черту". Володька Макаров хулиганил от радости или взаправду сердился на частые вызовы.
- Ты понимаешь, Муся, - говорил Тарумов, - они перекрыли все прежние скорости! "Агамали" делает с грузом двенадцать, и это считается хорошим ходом.
Да что они, чудесники, что ли?
И Белецкая ответила сдержанно:
- Подождем радоваться. Они еще не пришли на рейд. Скорость большая, конечно, но... надо еще суметь закрепить достижение. До сих пор они вечно отставали, - прибавила она.
Но вскоре позвонили из редакции "Большевика Каспия", справлялись о скорости "Дербента". Муся говорила в трубку небрежным тоном:
- Последние сведения - скорость четырнадцать с половиною. Не верите? Тогда вам придется зайти на радиоцентр, чтобы убедиться... да, да, поздравляем...
Только бы их не задержали на рейде. Мы будем извещать вас каждый раз, как будет что-нибудь новое...
В восемь часов Тарумова и Белецкую сменили. Они шли вместе до перекрестка, как всегда, он держал Му-сю под руку, и оба они молчали, не стесняясь этого молчания, как люди, давно привыкшие друг к другу. Внезапно Муся спросила:
- Вероятно, о "Дербенте" напишут в газетах? Как ты думаешь?
- Обязательно.
- А портреты?
- Чьи портреты?
- Ну, их... стахановцев.
- Да ведь их сорок пять человек... Лучших людей, вероятно, заснимут, не всех!..
- Посмотреть, какие они... Слушай, Арсен!..
- Ну?
- Я читала, что Алексея Стаханова в прошлом году травили какие-то администраторы. Неужели это правда?
- Конечно, правда. Но почему ты спрашиваешь?
- Да как-то странно. Ну, прощай, Арсен.
- Прощай. Что ты какая-то чудная? У тебя глаза сделались большими... Смотри не попади под трамвай...
Под утро Тарумов вновь связался с "Дербентом". За ночь танкер не сбавил скорости. Он прошел расстояние до Астраханского рейда за тридцать один час. У Тюленьей банки его поджидал караван барж. К утру ветер посвежел и началась зыбь. Последнюю баржу подвели с трудом. Несмотря на это, разгрузка была окончена за три часа. Танкер уже шел в обратный рейс, и вдогонку ему с севера спешила крупная зыбь, грозившая замедлить ход.
Днем на радиостанции дежурила другая смена, и, явившись вечером на вахту, Тарумов посмотрел журнал. Никаких записей о ходе стахановского рейса не было. Прибытия "Дербента" ожидали после двенадцати часов дня, но уже в восемь часов радист услышал его позывные.
"Находимся на траверзе острова Жилого. Будем через два часа. Сообщите пристань погрузки".
- Как это может быть? - удивился дежурный. - Ведь если они сейчас на траверзе Жилого, то им остается хода часа три, не меньше. Может быть, радист напутал?
- Звоните в диспетчерскую, - усмехнулся Тарумов, - никто не напутал, все верно!
- Да не может этого быть. Я сам плавал, я знаю!
- Ты не знаком с их новой трассой. Они идут другой стороной острова, проливом. Этот путь много короче.
- Да ведь там мелко...
- Глубина восемь футов. Они идут порожнем, без балласта. Кроме того, они освободились от ненужных грузов и уменьшили осадку. Они все рассчитали, не беспокойся.
- Ах, молодцы! Недаром о них столько говорят в порту. Теперь о них узнают в Махачкале, и в Астрахани, и в Красноводске...
- Одного из них я знаю. Это радист Макаров.
Обыкновенный парень, совсем мальчишка... Очень веселый...
- А я знаю их капитана. Так себе, ничего особенного. Старичок. "Пожалуйста, голубчик... Спасибо, голубчик..." Тихоня.
И Муся, молча кусая губы, слушала этот разговор. Она притихла с утра, и на нее не обращали внимания. Неожиданно она сказала Тарумову деланно небрежно!
- На пристани, вероятно, будет много посторонних.
Что, если пойти посмотреть?
- Пожалуй, - согласился Тарумов, - я тебя провожу.
- Мне хочется прогуляться. - И она торопливо добавила: - Такой славный вечер!
Они шли по шоссе к нефтегавани. Муся машинально перебирала его пальцы, прижималась к нему плечом и молчала. Тарумов рассуждал вслух:
- Что такое стахановский метод? Рационализация, разумная организация труда, использование до дна технических средств производства. Мне кажется, что этот метод применим везде, где труд оснащен техникой. Почему не применить его в системе радиосвязи? Я даю сто с лишком знаков в минуту и быстро нахожу абонента. Но это еще не все. Если настроить передатчик и устранить шумовой фон... Как ты думаешь, Муся?
Они миновали корпуса завода, и в глаза им ударил нестерпимый блеск моря. Посреди бухты медленно разворачивался стальной гигант, возвышаясь над водой желтоватыми ржавыми бортами. За его кормой вскипали клубы пены.
- Это... он? - спросила Муся, останавливаясь.
- Он самый, стахановец! Пойдем скорее.
- Нет, погоди...
Мимо них прошли на пристань какие-то люди, оживленно разговаривая и помахивая портфелями. Тарумов услышал обрывок фразы: "...сто двадцать процентов рейсового задания..."
