– Не знаю, как она сделала это. – Рус отпустил мою руку. Поднялся и отошел к двери. Перестав чувствовать его, я мгновенно замерзла. Как будто кожи опять касался холодный дождь, как будто под ногами была мокрая скользкая палуба, а ветер путался в волосах и отяжелевшем подоле бального платья.

Отворив дверь, Руслан приказал кому-то принести горячий чай и липовый мед. Немного подумав, сделал свет ярче. До того тускло мерцающий, он заставил меня зажмуриться.

– Выключить? – тут же спросил Рус, но я отрицательно помотала головой.

Кое-как подтянула к себе ноги. Мысль о том, что Василиса смогла добраться до берега, подействовала на меня, как доза обезболивающего. И пусть я знала, что это ненадолго, сейчас чувствовала нечто отдаленно напоминающее счастье. Счастье с привкусом крови и моей собственной потери.

– Когда Дмитрий принес мне твои бусы… – Руслан шумно выдохнул. – Ева…

Я спустила ноги с постели. Уперлась рукой в край кровати, борясь с дурнотой, с головокружением. Наткнулась на предупреждающий взгляд Руса. Коснувшись лба, убрала волосы. Как бы ни хотелось мне подняться, все-таки не решилась.

– Прости, – сказала шепотом. За дверью послышались и снова стихли, погружая нас в тишину, отзвуки чужого разговора. – Прости, Руслан, – повторила, не пытаясь отвести взгляд. – Если бы я не вышла из театра…

– Никто не знает, что было бы тогда, – отрезал он. – Ты всего лишь средство достижения цели.

– Из-за меня погибли твои люди, – возразила я, хотя и понимала, что в определенной степени он прав.

В этой игре я – орудие, средство достижения цели, оказавшееся более доступным, чем все другие. Марионетка.

– Мои люди погибли потому, что я недооценили врага. Никогда не стоит недооценивать своих врагов, Звереныш.

– Их главного называли Вик. Ты знаешь его?

– Виконт. Он начинал с моим отцом. Потом начал свое дело – открыл частное охранное агентство. Мой брат доверял ему, черт его возьми! – процедил Рус, мотнув головой. – То, что случилось, Ева, не было спонтанным. Вик все просчитал и выбрал момент. Двуличная тварь. Я ведь с самого начала предполагал, что он с этим связан, – сказал опять сквозь зубы. – Он умен… Н-да… И хорошо знаком с обратной стороной этого города.

– Теперь все закончилось?

Губы Руслана сжались в линию, темнота глаз наполнилась гневом. Он резко отвернулся и, приблизившись к подоконнику, встал, расставив ноги на ширину плеч.

– Руслан, – неуверенно позвала я, чувствуя, что что-то не так. – Вы… Вы всех взяли? Тот человек… Виконт…

Он молчал. Я не сводила с него глаз. Напряженный, мрачный, он смотрел словно не в окно. Не на Грат, не на скрытый в ночи сквер перед больницей – в пустоту.

– Руслан, – позвала я снова и все-таки сделала попытку подняться.

Обернувшись, он взглядом заставил меня остановиться.

– Нет, – коротко, тихо, жестко. – Виконту и нескольким его шакалам удалось уйти.

– Удалось уйти? – ошеломленно переспросила я. Приоткрыла губы, но больше ничего сказать не смогла. Только ощутила, как леденящий ужас прошелся вдоль всего позвоночника. – Но… Руслан… Все же будет хорошо? Скажи, что вы… что вы знаете, где их искать. Что… что все будет хорошо.

– Все будет хорошо, Звереныш, – так же тихо и жестко ответил он. Перевел взгляд на темноту за окном и повторил: – Теперь все будет хорошо, обещаю.

Руслан

– Считаешь, он вернулся в страну? – Задумчиво посмотрев на меня, Акулевский поднялся с кресла.

Открытая веранда его особняка выходила на задний двор. Цветущая сирень наполняла воздух сладковатым чувственным ароматом, который доносил до нас мягкий юго-восточный ветер.

Подойдя к оплетенной вьюном деревянной перегородке, Борис окинул сад взглядом. Особняк его находился вблизи Грата и, как я догадывался, был далеко не единственным из принадлежащих ему.

– Более того, я считаю, что он где-то в Грате. – Я откинулся на спинку.

Акулевский еще некоторое время смотрел в сторону облепленных белыми и сиреневыми цветами кустов, потом повернулся ко мне. Слова мои, судя по всему, стали подтверждением его собственных мыслей. За несколько дней, прошедших с момента взятия команды «Беринга-320», выйти на след Виконта нам так и не удалось. Создавалось впечатление, что он растворился в воздухе или, повесив себе на шею пару свинцовых гирь, нашел пристанище на морском дне. Учитывая, что его ожидает при поимке, с его стороны это было бы весьма предусмотрительно. Только и я, и Акулевский понимали, что ни того, ни другого он не сделал.

– Хочешь спрятаться так, чтобы никто не нашел, спрячься у всех на виду, – проговорил Борис.

На круглый деревянный шарик, венчающий один из столбиков перегородки, опустилась небольшая птичка. Встрепенувшись, она склонила головку и несколько раз громко чирикнула. Акулевский, как и я, наблюдал за ней. Как будто кокетничая, она перепорхнула с шара на поручень и защебетала – звонко, беззаботно. Губы Бориса искривила мрачная улыбка.

За время нашего разговора о Еве мы не обмолвились и словом. В том, что о ее состоянии ему докладывают, я не сомневался. Что же до остального…

Вечером Еву должны были выписать из больницы. Состояние ее, несмотря на пережитое, опасений не вызывало. Синяки, ставшие только заметнее, служили напоминанием о бесконечной ночи, пережить которую было куда труднее, чем любую из предыдущих. Глядя на девчонку, вернувшую мне способность чувствовать, я почти непрерывно соображал, как найти Виконта. Стальная проволока этой мысли протянулась через каждый мой нерв. Найти и вернуть ему долг. Но прежде нужно сделать кое-что еще. То, что стоило сделать раньше. Намного раньше.

– Не помешаю? – вслед за почти неслышным шорохом услышал я голос, похожий на щебет вспорхнувшей птички.

Та самая девчонка, что навела нас на след «Беринга», держа в руках поднос, вошла на веранду.

– Вы просили принести чай.

Борис кивнул, позволяя ей выставить на стол чашки, и она подошла ближе.

Больничную сорочку сменило легкое платье. Скромное, с маленьким круглым вырезом, оно едва прикрывало ее колени, и я мог видеть оставшиеся на ногах царапины. Руки тоже были покрыты ссадинами, но мое внимание привлекло не это. Тонкое запястье обхватывала нить жемчуга. Обмотанная несколько раз, она не скрывала старого следа от веревки, скорее подчеркивала его уродливость. Я поднял взгляд к ее лицу.

– Чай с чабрецом и душистыми травами, – сказала она, аккуратно выставив все на стол. Кому были предназначены эти слова, я не понял. Видимо, нам обоим. – Сливки, домашнее печенье и бисквиты. – Девчонка поставила рядом блюдо с выпечкой и молочник.

– Спасибо, Василиса, – кивнул Борис и обратился ко мне: – Василиса замечательно печет. Советую тебе попробовать ее бисквиты. Никогда не был любителем сладкого, но у этой девочки золотые руки.

«Эта девочка» слегка смутилась. Глянула на него из-под густых ресниц. Волосы ее, теперь доходящие только до поясницы, были распущены и убраны по бокам маленькими, усыпанными камнями заколками.

– Можешь идти, – отпустил ее Акулевский.

– Решил оставить ее себе? – Послушавшись совета, я взял еще теплый бисквит.

Голода я не чувствовал вот уже несколько дней. Отчаянное, животное желание найти того, кто оставил на теле моего Звереныша уродливые лиловые следы, из-за кого подол ее платья обагрила кровь моего ребенка, гнало вперед, затмевая все остальное. Но аромат выпечки был хорош. Слишком хорош для того, чтобы его игнорировать.

– За ней скоро приедут. – Акулевский вернулся за столик.

Взял чашку с налитым чаем, добавил немного сливок. Откусил печенье и, положив его на блюдце рядом с собой, посмотрел на часы.

– Дикий должен появиться минут через двадцать. Хотя… – Он хмыкнул и позвал, повернувшись к двери: – Василиса!

Девчонка появилась буквально через пару секунд. Испуганной она не выглядела, хотя была явно напряжена.