Требилкок кивнул. В предрассветных сумерках он выглядел каким-то нереальным и походил на ожившую мумию.

– Я все время задаю себе вопрос: можно ли тебе доверять? – Рагнарсон замолчал, ожидая ответа, но Майкл не отвечал, и он продолжил: – Ты действительно на моей стороне? Или мне придется тебя когда-нибудь убить?

Требилкок никак не прореагировал на эти слова. Рагнарсону снова показалось, что юноше просто не знакомо чувство страха.

– Вам не придется убивать меня, сэр, – наконец ответил Требилкок. – Я нахожусь здесь с тех пор, как окончил университет. Теперь это и моя страна. Вы – мой народ. Но я таков, каков есть. Мне очень жаль, что вы этого не видите. И я понимаю, что, не замечая этого, вы просто не можете не сомневаться.

Рагнарсон взглянул в светлые, очень светлые глаза юноши и почему-то поверил ему.

– Отлично, – сказал он. – В таком случае у меня есть для тебя дело.

– Сэр?

В первый раз за все время знакомства с Майклом Браги уловил в голосе молодого человека признаки эмоций. И ему показалось, что он наконец понял юношу. Майкл был сыном очень богатого человека, и его угнетало, что за всю свою жизнь он ничего не сделал ни для себя, ни для других.

– Задание очень простое. Продолжай делать то, что делаешь. Смотри и слушай. Будь среди людей, только еще больше, чем сейчас. Гжердрам говорит, что ты и без того много рыскаешь по городу. – Рагнарсон взглянул в сторону рассвета и добавил: – Майкл, я сейчас никому не могу доверять. Мне ненавистно это…

Подошел Аринг.

– Лошади готовы. Я собрал для тебя кое-какие вещи.

– Благодарю, Ярл. Майкл?

– Сэр?

– Желаю удачи.

Рагнарсон отошел, оставив бледного молодого человека в глубоком раздумье.

– Ярл, – сказал он, – я передумал. Ты знаешь, что происходит между мною и королевой, не так ли?

– Во всяком случае, слышал достаточно много.

– Ясно. Значит, так. Сейчас нет большого смысла скрывать это. Однако на меня не ссылайся. Ясно?

– Конечно.

– Породит ли это для нас новые проблемы?

– Тысячи. Больше всего меня пугает возможность, что она может этого не перенести. Твой колдун говорил так, что… Толкуют, что у нее были сложности и с первым ребенком.

– Да. Теперь слушай. Я хочу, чтобы все войска, расположенные в городе – кроме дворцовой охраны и личной гвардии королевы, – начиная с завтрашнего дня оставались в казармах. А сейчас скажи полковнику Ориону, чтобы он явился ко мне, готовый к путешествию. Пусть хоть одна змея будет сидеть у меня в кармане, пока я отсутствую. И еще. Предупреди провинции. Стража должна находиться в состоянии готовности. Пограничная охрана тоже. Вальтер может распространить слух, что готовится переворот. Это прекратит вопросы, почему войска находятся в казармах. Понял?

– Все будет сделано.

Солнце уже давно встало, когда трое мужчин и мальчик поскакали на восток.

Eму казалось, что боль никогда не прекратится.

Негромкое злое нашептывание продолжалось, продолжалось, продолжалось…

Однако он был упрям. Настолько упрям, что мысль о капитуляции ради спасения даже не приходила ему в голову.

Он не знал, где находится. Так же, как не имел представления о том, кто его захватил. Он не ведал – почему. Его познания ограничивались болью. Единственным ключом ко всему был человек в черном, человек в маске. Они ему ничего не говорят. Только задают вопросы. Как только открывают рот.

Вначале они спрашивали о Браги и Гаруне. Он не сказал им ничего. Он и не мог сделать этого, так как ничего не знал. Он расстался с Браги и Гаруном слишком давно.

Он пришел в себя. Звуки…

Человек в маске возвратился.

– О горе! – пробормотал Насмешник, стараясь как можно глубже вжаться в пол и стену. На сей раз ему достанется крепко. Ведь они оставили его в покое на несколько недель.

Однако сейчас их было всего четверо. И он поблагодарил небеса за этот маленький дар.

Каждый из них нес факел. Насмешник следил из-под полуприкрытых век, как помощники человека в маске воткнули факелы в кольца – по одному на каждой стене. При всем желании он не мог до них дотянуться. Человек в маске закрепил свой факел над дверью.

Маска закрыл дверь. Ну конечно. Это было сделано не потому, что Насмешник мог бежать. Человек не приказал запереть дверь снаружи. Дверь была закрыта только для того, чтобы узник не вспомнил, что за этим куском железа, за пределами его темницы, лежит другой мир.

В данный момент же вся вселенная Насмешника имела размеры двенадцать на двенадцать футов и целиком состояла из темного камня. Единственной мебелью в этой вселенной были его оковы.

Никаких гигиенических устройств его мир не имел.

По мнению тюремщиков, существование среди собственных экскрементов должно было пойти узнику на пользу.

Но более всего угнетало постоянное молчание Маски. Каждый раз он, подобно изваянию, стоял у двери, в то время как его помощники демонстрировали свое мастерство мучителей.

Насмешник взорвался.

Сбив ногой ближайшего из пришельцев, он вцепился скрюченными пальцами ему в горло и сжал что есть силы кадык. Хрящ хрустнул. Насмешник рванул из последних сил.

Один мертв. Но оставалось еще трое.

Узник надеялся, что они разъярятся и тут же прикончат его.

Смерть была бы единственным спасением от мук.

Поднявшись на ноги, он подпрыгнул и попытался пнуть ногой в пах человека в маске.

Но два других не позволили ему это сделать. Эта парочка отнюдь не дилетанты. Они бросили Насмешника на каменный пол и разобрали на части.

Его мучили так давно и так часто, что ему все стало безразлично. Боли было столько, что он давно перестал ее страшиться. Насмешник был одержим двумя идеями. Причинить им боль и заставить убить себя.

Но они никогда не впадали в ярость. Вот и сейчас они не рассердились, хотя на сей раз он доставил им довольно серьезную неприятность. Дело для них было прежде всего.

Хорошенько измолотив строптивца, мучители перекатили его на живот, заломили руки за спину и, крепко связав запястья, свели локти вместе. Насмешник взвыл от боли, извернулся и вцепился зубами в обнаженную лодыжку одного из изуверов.

Вкус крови во рту доставил ему несказанное удовольствие.

Но он тут же узнал вкус собственной крови, когда чей-то башмак врезался ему в губы. Ему следовало давно понять, что сопротивление означает дополнительную боль.

Привязав веревку к его локтям, они вознесли его ввысь.

Это была очень старая пытка – примитивная и не требующая больших затрат энергии со стороны палачей. Когда Насмешника доставили в темницу, его вес превосходил норму на пятьдесят фунтов. Сила тяжести выворачивала плечевые кости из суставов.

Когда, покричав немного, он терял сознание, кто-то приводил его в чувство только для того, чтобы вздернуть снова.

В то время ночных шепотов не было, а была всего лишь боль и бесконечные попытки сломить его волю.

Почему?

Для чьей пользы?

Интересно, какова программа на сегодня? Пять—десять дней на крюке? Или они для разнообразия сразу перейдут к делу?

Ясно одно. Некоторое время кормить его не будут. Кормили его только в целях выздоровления.

В периоды кормления меню ограничивалось тыквенной похлебкой. Две миски в день.

Правда, одну неделю ему давали капустный суп. Но даже и столь крошечного разнообразия оказалось достаточно, чтобы укрепить его дух. После этого вернулась тыква. Итак, тыквенная бурда или ничего.

Остатки последней еды вылились на пол. Рот наполнился желчью, и он сплюнул.

– Придет день, – обещал он шепотом, – и закон мирового равновесия проявит себя. Маятник качнется в другую сторону. Наступит полная перемена судеб. Мы поменяемся местами.

Мучители начали его вращать. Быстрее и быстрее. Они вращали до тех пор, пока у него не помутилось в голове. Затем, подтянув Насмешника к потолку, палачи опустили его вниз серией коротких толчков. Насмешника снова потянуло на рвоту, но желудок был уже пуст.