Я лгу. Желание что-то изменить в своей жизни было всегда и остается. Оно не просто острое, а граничит с безумием. Хочу уехать куда-нибудь далеко-далеко на север, раствориться в снегах, хочу поменять профессию, не просто сменить место работы, а полностью и окончательно забыть о журналистике, как о профессии, образе жизни, слово такое хочу забыть, вычеркнуть и никогда не вспомнить. Хочу, но боюсь. Я трусливая или ленивая. Не знаю, запуталась. Как такового, страха не испытываю вовсе. Никогда, ни перед кем и ни перед чем. Напротив, неизвестность манит меня, жадно впитываю любой опыт, новое явление, ощущение, но только если они возникают спонтанно, иногда даже против моей воли. Добровольно же я только и могу, что лежать на диване и жалеть себя, чем, собственно, и намерена заняться прямо сейчас.

Разложила диван, застелила свежим бельем, растянулась в полный рост. Наволочка пахнет стиральным порошком, ни морозной свежестью, как обещает реклама на телевидении, а химическими соединениями, щиплющими в носу. На улице ещё светло. Задернула плотные шторы и твердо решила провести весь вечер в постели, и ночь, и утро тоже. Сборник рассказов Хемингуэя лежит под рукой. Несколько раз коснулась книги, убедилась, что лежу удобно, и не придется за ней тянуться. Я настолько ленива, что мне нужны гарантии покоя и минимума телодвижений в будущем, когда захочется почитать. Сейчас не хочется. Сверху на книге лежит телефон, на тумбочке, сбоку от дивана, стакан с водой и влажные салфетки.

Серёжа не пришел, не позвонил, даже не написал коротенького сообщения.

Следующий день разнообразием не отличался и прошел ровно так, как и было написано в гороскопе: «Удачный день. Вы хорошо справляетесь со всеми делами, быстро решаете сложные задачи, успеваете больше, чем ваши коллеги. Будет шанс научиться чему-то, получить полезный опыт. Возможны встречи, которые запомнятся надолго». Что ж, со звездами не поспоришь. Успевать больше, чем коллеги, я буду даже после смерти. Уж насколько я не склонна перетруждаться, а всё ж что-то делаю, а не только кофе пью, да ребусы решаю, как некоторые.

Встречи, которые запомнятся надолго, тоже не заставили долго ждать. Одна встреча, если быть точной, и не то, что бы знаковая. Сергей позвонил вечером в восемь часов. Я не ответила, отключила звук. Он позвонил в десять минут девятого трижды, ещё семь раз пять минут спустя, а ещё через десять минут колотил что есть силы в дверь. Пришлось открыть. Бледное лицо незванного гостя покрывала испарина и красные пятна на лбу и висках, подбородок трясся вместе с нижней губой, дыхание сбилось. Заспанное лицо я приготовила заранее, до того как открыла дверь, и теперь по-настоящему щурилась яркому свету с лестничной площадки.

— Слава Богу, с тобой всё в порядке, — задыхался Серёжа.

— А что должно было случиться? — возмущенно спросила я.

— Не знаю. Что угодно. Ты не отвечала на телефон, я испугался…

Невозмутимая и безразличная, я перегородила вход в квартиру, давая понять, что не рада ему. Но он не понял.

— Точно всё хорошо?

— Нет, Серёж, ничего хорошего, — сказала я ровным тоном, помолчала пару секунд, потянула дверь, чтобы эффектно захлопнуть её перед его носом, — всего хорошего, — шепнула я на прощание, но тут он подставил носок туфля, дверь отпружинила, нас разделяла щель в пятнадцать сантиметров.

— Серёж, что ты хочешь? — спросила я резко, раздраженно, усталым голосом.

— Поговорить. Хотя бы поговорить.

— О чём? Зачем?

— Алёна, что происходит? День назад мы так хорошо общались, а теперь ты не пускаешь меня на порог. Чем я успел провиниться?

— Чем? — передразнила, — и ты ещё спрашиваешь?

— Да, я хочу знать, — сказал он громко, и в дверном глазке квартиры напротив стало темно. Соседям на потеху разгорается скандал, но не только им. Сразу подумала о камерах, которых и на лестничной площадке, скорее всего, установлено много.

— Зайди, — скомандовала я и потянула его за рукав в прихожую, он с радостью подчинился. Взгляд Серёжин упал на разложенный диван, и он спросил виновато:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Да, я плохо себя чувствую. Очень плохо.

— Прости, тебе нужно было сразу сказать. Не понимаю намеков. Наверное, уже заметила. Да? — не дожидаясь ответа, он продолжил, ёжась и беспорядочно разводя руками, — беспокоился, переживал, звонил тебе сотню раз, ты не отвечала, вот я и приехал.

— Спасибо за заботу, но не стоило.

— Вижу, но что поделать…

Порвать с ним сейчас будет неправильно. Очень хочется послать ко всем чертям, аж зудит, но нельзя. Как к этому отнесутся зрители? Ни одна, даже самая технологичная камера не передаст моих мыслей, чувств, переживаний. Со стороны будет выглядеть как? В субботу ко мне приехал молодой человек, переночевал и на следующий вечер был изгнан без объяснения причины. Кому-то, может такое и понравится. Клеопатра вся из себя такая, значит, пригласила в постель на одну ночь, а на следующий день — голову с плеч. Не уверена, что древняя царица грешила такими делами, поговаривают, что так оно и было. Кто говорит, тот знает, но у нас тут не Египет, а значит и вопрос нужно решать иначе, по-русски. Пока прокручивала в голове возможные сценарии, Серёжа жалобно проскулил:

— Мне уехать?

— Нет, можешь остаться, — ответила я живо, прикинув, что выгнать его успею, но пока не придумала реального повода. Моя обида — даже не обида, а разочарование. Не оправдал ожиданий. А разве я ожидала чего-то особенного? Ожидала, ещё как ожидала, но чего именно — не знаю, так что расстанемся мы чуть позже.

— Точно? — спросил он с какой-то детской недоверчивостью.

— Если хочешь.

— Хочу.

— Оставайся. Разувайся, раздевайся. Душ знаешь где, полотенца там же. Извини, я прилягу, действительно чувствую себя не очень хорошо.

— Да, понимаю, — его рука потянулась к моему лицу, но я отпрянула, фыркнула, резко развернулась и пошла в комнату. Секунд десять Серёжа нерешительно мялся в коридоре, потом разулся, наполняя воздух тяжелым запахом потных ног. Носки он простирнул под краном, пока купался, и повесил сушиться на бельевой веревке за окном, чем приятно удивил.

Он сидит в кресле, я лежу в постели, кутаюсь в плед. Не для того, чтоб согреться, нет, в комнате тепло, а чтобы спрятаться, укрыться, исчезнуть. «Укрыться», какое точное слово. Надо же, столько у него значений, о которых обычно не задумываешься: укрыться от холода, укрыться от чужих глаз. А глаза и впрямь чужие, и взгляд сосредоточенный такой, отстраненный. Серёжа уставился под диван, смотрит минут десять, не моргает. О чём-то ж думает. Ход его мыслей угадать совсем не сложно: «Алёна, что происходит? — гундосит он про себя, — я не понимаю, я тебя люблю, а ты делаешь вид, что не замечаешь меня. Как же так? Что снова я сделал не так?». Бесит. Серёжа задает Ниночкиной шкале глубины и силы отношений новое низшее значение: готовность сломать ногу не себе, а ему, причём медленно и в нескольких местах.

Серёжа оторвал взгляд от ножки дивана, достал из кармана телефон, мельком глянул на экран, видимо, чтобы узнать который час, заерзал, наверное, шея затекла, запрокинул голову на спинку, смотрит в потолок. Всего за пару дней он стал каким-то навязчивым предметом интерьера, громоздким и бесполезным, от которого непросто избавиться, и пользы никакой, как пианино. А я уже с ним свыклась. Мы как семейная пара, но такая, для которой всё интересное, насыщенное, яркое осталось позади, живём привычкой, воспоминаниями, памятуем о временах, когда каждый был сам по себе.

— Ты не заболела? — спрашивает Серёжа, не отрываясь от потолка.

— Нет, — говорю и натягиваю плед чуть ли не до подбородка.

— Морозит? Знобит?

— Нет.

— Может, приготовить тебе чай или каких-нибудь вкусняшек купить?

— Нет, — отвечаю не сразу. Совестно как-то вдруг стало. Он там, оказывается, не о чувствах своих страдает, а обо мне беспокоится. Одичала, отвыкла от любого проявления заботы. Да и стоит ли привыкать? Уходить Сергей не собирается, но и в кресле держать его всю ночь идея не лучшая. Где ж такое видано, что бы парень в кресле ночевал, а девушка, как королева, на двуспальном диване. Зритель-то не дурак, заподозрит что-нибудь эдакое, фальшивое. — Мне уже лучше. Серёж, иди ко мне.